Майяри вздрогнула и недовольно посмотрела на хайнеса.

– Я сама всё верну.

– Грабь! Грабь-грабь, бесстыжая! Нет, ты веришь своим глазам? – Риш уставился на хранителя. – Я только стал хайнесом, а меня уже побили, попытались обмануть, а теперь ещё и грабят!

В последнее время Ёрдел спал всё крепче и дольше, и вырваться из сна было совсем не просто. С трудом шевельнув ресницами, мужчина вздохнул и едва не уснул вновь. Каменно-тяжёлое тело вдавливалось в перину, а сбоку тянуло нежным теплом.

Новый всплеск силы, знакомой и бурлившей где-то не так уж далеко, всё же заставил тёмного проснуться, и он уставился на скрытый во мраке потолок.

Сестра что-то делает.

Он подумал об этом отстранённо, ещё не решив, стоит ли ему идти и смотреть, что произошло. Повернув голову, Ёрдел посмотрел на разметавшиеся по подушкам серебристые локоны, а затем сжал всунутый в его ладонь пальчик. Лоэзия чуть слышно засопела и заворочалась.

Он исполнил своё обещание и иногда приходил спать к ней. Никем не видимый и не слышимый, он ложился на постель полностью одетый и едва ощутимо прикасался к ладошке девочки. Она всегда вздрагивала, потом торопливо и ловко, будто видела куда, вкладывала пальчики в его руку и прятала улыбающееся лицо в подушку. Спать здесь Ёрдел не собирался. Думал, просто полежит, но в этой постели сон смаривал его мгновенно. Сухо, тепло, хорошо пахнет, нигде не дует, можно выпрямить ноги и почти тихо. В такой непривычной обстановке он мог спать очень долго, а потом ещё лежать и просто смотреть в потолок.

Тишина, тепло, безмятежность.

Порывшись в кармане, Ёрдел вытащил пластину и в свете волчьего месяца всмотрелся в неё. Аметист сестры стоял в тёмном пятне неразличимого цвета. Ёрдел сам нанёс его и ещё несколько разных отметок на пластину, чтобы точно понимать, где находятся девочки: дома, в каком-то из часто посещаемых мест или в опасности. Сейчас сестра была в нехорошем месте – во дворце, – и Ёрдел всё же сел и обнаружил, что светильничек закрылся, а значит, он видим. И вскинул глаза на Мариша.

Дворецкий сидел на стуле по другую сторону кровати и спал, вытянув ноги, скрестив руки на груди и откинув голову назад так, что кривоватый нос смотрел строго в потолок. Оборотень вполне убедительно похрапывал, и ему даже во сне не виделось, что сейчас рядом с его обожаемой госпожой лежит ненавидимый им тёмный.

Ёрдел открыл крышечку, и вверх потянулся дымок. Ещё минуту без всякого выражения поглядев на Лоэзию, тёмный встал и уже у окна с явным неодобрением взглянул на Мариша.

Дворецкого он не понимал. Тот приходил в спальню каждую ночь, спал на стуле, а утром стонал и хрустел костями.

Странный такой.

Лёг бы уж на другой стороне кровати. Место-то есть.

К моменту приезда господина Лианара Майяри и господин Шидай успели поцапаться (из-за манеры девушки «просить»), помириться (не без помощи Узээриша, очень забавно высмеивающего «грабителей») и зарыться в горы бумаги. Книга с нужной печатью лежала у Майяри в саквояже, который та постоянно таскала с собой, бумагу же под ехидные напевы хайнеса («Догола раздеваете, ворюги!») стащили из кабинета.

Майяри не хотела использовать печать в первозданном виде и даже уже начала её дорабатывать. Создавал печать маг, некто господин Иррана̀й, и, соответственно, должна она была защищать только от магии, а девушке хотелось, чтобы она также противостояла бы силам хаги и хаггаресов. Помимо этого печать всё же была слабовата – рассчитана на очень ограниченные возможности магов.

Усилить печать оказалось проще всего. Вплести в неё хаггаресские символы – сложнее всего. Майяри не так хорошо в них разбиралась, ещё не понимала, как хаггаресскую науку можно сочетать-переплетать с магией и уж тем более с силами хаги. Не помог даже Казар: как хаггарес он был хорош, но никогда не интересовался возможностью сочетать свои силы с магией. Пришлось отложить защиту от хаггаресов на потом и заняться тем, что они могли сделать.

И в целом могли немало.

Сочетать силы хаги и магию Майяри умела очень даже неплохо. Ещё в общине, когда она сама изучала магические приёмы по книгам в общинной библиотеке, девушка пыталась смешивать магию и силы. Выходило не очень, но главным образом из-за слишком слабых познаний в магии. В школе же она целенаправленно изучала именно магию, притворялась магичкой и поднаторела в смешении двух стихий.

У господина Шидая за плечами имелись громадный опыт и длинная жизнь. И если в символах хаги он почти не разбирался, но в магии понимал куда больше Майяри.

Вместе они сваяли новую печать и, когда в зал зашёл господин Лианар, переругивались просто из-за мелочей.

– О Тёмные… – выдохнул мужчина, увидев лицо Викана. – Сын!

– Он спит, – не оборачиваясь, отозвался Шидай. – Успокоительное дал.

– Всегда найдёт неприятности на задницу, – недовольно процедил господин Лианар, представляя, как будет объяснять произошедшее жене. – И куда охрана смотрела? За что плачу? О, и Ранхаш пострадал?

Оборотень заметил лежащего прямо на столе харена.

– Нет, – неохотно отозвался Шидай, – не пострадал.

– Но скоро пострадает, – с пророческим видом предрёк Риш.

Он и Казар с любопытством наблюдали за лекарем и Майяри. Их вообще-то не держали. Раскаивающаяся Майяри даже отпустила хайнеса из плена. Ну как она могла заранее знать, что его можно просто попросить, и он поможет?

Господин Лианар понимающе хмыкнул, но бросаться на помощь племяннику не стал и, подняв сына на руки, как маленького мальчика, покинул зал.

В следующие полчаса господина Саврия отправили в дворцовую лабораторию за кое-какими ингредиентами и инструментами, и Майяри приступила к изготовлению смеси из чернил и каменной пыли. Под сокрушённые стоны Узээриша она безжалостно раскалывала и перетирала в порошок камни. Недолго перетирала, пока господин Шидай не заметил, что витающий дымкой каменный сор впитывается в кожу Майяри. И следующие полчаса ей пришлось стоять на удалении и помогать лекарю только силами.

Когда все ингредиенты были смешаны, харена раздели догола, прикрыв только бёдра шарфом. И парочка заговорщиков под любопытными взглядами хайнеса и хаггареса приступила к нанесению печати.

Первые узоры поползли от груди, осторожно опутывая медицинскую печать. Они поднялись вверх по горлу, зловещими серо-чёрными разводами разошлись по лицу и ушам и запутались в волосах. Пока господин Шидай осторожно расписывал самое важное – голову, – Майяри старательно оплетала линиями символов руки мужа.

– Это ужас, – искренне выдохнул Риш.

– Она же потом должна под кожу уйти и невидимой стать, – напомнил Казар.

– Но ведь иногда она будет проявляться.

– Почему иногда? – не понял хаггарес. – С образом жизни харена очень часто.

Харена перевернули, оплели сетью медицинскую печать на спине, довели узоры до поясницы и опять перевернули, чтобы разрисовать живот и добраться до ног – самой сложной части тела после кистей. Здесь не было других печатей, но приходилось до волоса рассчитывать положение символов, чтобы все цепочки сошлись, и не осталось незамкнутых линий. Где-то знаки приходилось так мельчить, что даже для глаза оборотня они сливались в череду точек.

Когда работа наконец была закончена, солнце уже наполовину выглянуло из-за линии горизонта, растекаясь по небу жёлто-розовым утренним светом.

– Ох, – Майяри попыталась выпрямиться и схватилась за онемевшую спину.

– Это ты ещё молодая, – почти с завистью отозвался лекарь, даже не пытавшийся разогнуться. – Давай вливай.

Одуревшая от сложной и напряжённой работы девушка пару раз хорошенько хлопнула себя по лицу и только после этого влила в свеженабитую печать немного своих сил, совсем чуть-чуть. Чтобы оживить её, превратить из просто рисунка в действительно печать. Символы разом почернели до жирного оттенка сажи, слились в единую линию, путаной сетью расползающейся по телу харена, затем посерели, словно выгорев до пепла, и медленно истаяли-ушли в кожу.