Я боялся, что кто-нибудь из бессов не выдержит и атакует раньше времени. Нет, все они бывалые охотники, умеют выждать. Когда последняя арба перебралась через реку и начала подниматься вверх по склону, я встал и послал по стреле в спину двух всадников-одриссов, замыкающих обоз. Они ехали расслабленно, положив повод на спину коня и придерживая его пальцами. Оба вздрогнули, как при просыпании, когда стрела пронзила их тело. Не вскрикнув и не застонав, свалились с лошадей.

Это послужило командой для атаки тем, кто прятался в кустах. Второй половине своего отряда я помахал рукой. Битюс первым выскочил из леса и поскакал по дороге к голове обоза, отрезая одриссам путь вверх по склону. Три вооруженных всадника, которые ехали впереди обоза, быстро оценили обстановку и решили не погибать зря. Они успели добраться до леса и скрыться между деревьями, оставив родных и близких врагам. Плохой пример подрастающему поколению. Впрочем, это поколение теперь будет учиться на примерах других людей.

Один из бессов привел моего коня, и я поскакал к обозу. Там уже была обычная в таких случаях суета: кто-то пытался сбежать, но его догнали; кто-то проявил свободолюбие слишком ярко и получил копьем в спину; кто-то спрятался в кустах и был вытащен за косу волоком… Крики и плач постепенно стихали — пленники смирялись со своей судьбой. Обоз развернули и погнали по дороге в обратную сторону, мимо брода, который оказался переходом из свободы в неволю. Всего мы взяли человек сто пятьдесят женщин и детей. Пацаны постарше все-таки разбежалось и попряталось. Кстати, они стоят лишь чуть дороже стариков, потому что товар очень хлопотный. Даже со взрослыми мужчинами меньше мороки.

Мы с Битюсом объехали обоз, посмотрели, что в арбах. Для меня ничего интересного не было, если не считать запасы вина, муки, вяленого и копченого мяса. Ближайшие пару месяцев мой отряд не будет покупать еду у маркитантов.

— Надо оставить себе несколько арб, по одной человек на десять. Будем перевозить в них припасы и добычу, — предложил я.

Барахла у меня мало, но спать и заниматься любовью на арбе все-таки удобнее, чем на земле, укрывшись шерстяным одеялом и под язвительные замечания соседей. Да и Ане будет удобнее передвигаться днем.

— Я и сам об этом думал, — согласился Битюс.

— Я возьму себе отдельную, и ты тоже можешь, — сказал я.

— Мне много будет, — отказался бесс. — Возьму для себя и троих своих родственников.

Я выбрал арбу поновее, с прочной кожаной крышей, которой правила женщина лет тридцати, а рядом сидел мальчишка лет девяти, который, в отличие от матери, смотрел на меня без страха, с неподдельным интересом. Наверное, из рассказов взрослых вытекало, что македонцы — смесь диких зверей со злыми духами, но реальность оказалась забавнее.

В предгорье летом очень комфортная погода, особенно по утрам. За ночь по склонам стекла сырая прохлада, освежила всё. Не жарко и не холодно. Постепенно начинает задувать ветерок, чтобы усилиться к обеду до умеренного, смягчить полуденную жару. В такое утро сидеть бы в своем саду под ореховым деревом и потягивать легкое белое винцо, разведенное холодной водой…

Я сижу на своем коне левофланговым в первой шеренге. Правофланговый — Тиманорид. Конницу наемников расположили на левом фланге, построенной каждая ила отдельно по двадцать пять человек в ширину и девять в глубину, если была в полном составе. В нашей совместной с Тиманоридом иле девятой шеренги нет, а восьмая неполная. Получается, что я — самый крайний слева во всей македонской армии. Удобное место, чтобы уносить ноги в случае поражения. Я не помню, как воевал Александр Македонский до похода в Азию, но точно знаю, что, вопреки предсказанию пифии, не все сражения он выиграет. Точно проиграет скифам, когда сунется к ним в Средней Азии. Может, и сегодня у него будет не лучший день.

Справа от конницы наемников стоит тяжелая пехота, вооруженная сариссами длиной до пяти метров. У первых двух шеренг сариссы короче, чем у третьей и следующих. В строю все шестьдесят четыре синтагмы, оба крыла, полная фаланга. Перед фалангой врассыпную легкие пехотинцы: лучники, пращники, пелтасты с дротиками. На правом фланге тяжелая кавалерия македонцев образовала большой клин, во главе которого царь Александр. Так вот принято у македонцев — царь идет в бой первым. Не трудно догадаться, что главный удар будет наносить правый фланг. Задача левого — не дать противнику обогнуть фалангу и зайти ей в тыл.

Одриссы под командованием Тереса и подоспевшие на помощь трибаллы под командованием Сирма стоят напротив нас, чуть выше по пологому склону у подножия горы Эмон. Если не ошибаюсь, в будущем гору назовут Шипкой. Меня сбивает с толку отсутствие римской дороги, которая будет проходить через Шипкинский перевал. Врагов заметно меньше, несмотря на то, что рассредоточились, между отрядами широкие проходы. Конница составляет почти половину их войска. Она и на флангах, и в центре, вперемешку с пехотой, вооруженной двухметровыми копьями. Как они с такими копьями будут сражаться против фаланги — вопрос интересный. Наверное, надеются на телеги, поставленные перед их строем. Эдакий фракийский вариант вагенбурга. Напротив моего отряда телег нет, так что не помешают заехать в тыл врагу.

За общим гулом и гомоном я не сразу выхватываю звуки труб, призывающих атаковать. Фаланга немного вразнобой и не в ногу начинает движение.

— Поехали, — буднично произносит Битюс, расположившийся справа от меня.

— Да, — соглашаюсь я и легонько подгоняю коня шпорами.

Застоявшийся жеребец трогается резво, вырывается вперед. Я придерживаю его поводом, заставляю идти шагом вровень с пехотой.

Постепенно передняя шеренга фаланги выравнивается. Как-то само собой, без команды, тяжелые пехотинцы начинают шагать в ногу. Да и вряд ли бы они услышали команды в гуле труб, грохоте барабанов, лязганье оружия, глухих ударах щитов об щиты, топоте тысяч человеческих и конских ног. Военная машина двинулась в бой. Теперь она, неподвластная ничьим приказам, будет действовать сама по себе. Ее эффективность и боевой дух будут складываться из тысяч одиночных побед и поражений и соответствующих настроений, которые будут накапливаться, пока не наступит момент истины — машина почувствует, что победила или проиграла. В первом случае ее напор резко убыстрится и усилится, во втором она рассыплется на части, каждая из которых начнет решать прямо противоположные задачи.

Фракийцы дождались, когда фаланга наберет скорость, и столкнули на нее телеги, нагруженные камнями. Лучше бы спрятались за телегами, дольше бы продержались. Часть телег налетела на кочки и ямы и разбилась или завалилась, но многие достигли фаланги. Поскольку скорость их была небольшая, тяжелые пехотинцы просто расступились, пропустив их, а где не успели, выставили сариссы, уперев подток в землю. В итоге эффективная вроде бы задумка покалечила всего несколько человек и сломала несколько сарисс. После короткой остановки фаланга продолжила движение, быстро выровнявшись, набрав ход и заорав военный клич македонцев «Алала!».

До врага остается метров сто. Я беру поудобнее свое копье, которое длиной три с половиной метра, направляю острием вперед слева от головы коня, хотя передо мной никого пока нет. Одриссов и трибаллов оказалось маловато, чтобы растянуть свой строй до ширины нашего. Заметив, что на правом фланге македонская конница пошла в атаку, подгоняю своего коня. То же самое делают и остальные всадники нашей первой шеренги и остальных отрядов наемной конницы. От нас не ждут сокрушительного удара, мы должны сдерживать врага, но чужой пример оказывается заразительным. Мой конь, подчиняясь стадному инстинкту, набирает ход, чтобы не отстать от соседей. Те, кто скакал правее нас метров на сто и дальше, уже врезались во вражеские отряды, а мы пока скачем в пустоте, заходя в тыл противнику.

Я начинаю подворачивать жеребца вправо. Всадники, стоявшие на левом вражеском фланге в начале нашей атаки, куда-то переместились, наверное, бросились отражать удар македонских гетайров. Вместо них на моем пути как-то внезапно возникли человек двадцать пехотинцев. Я направляю острие копья в ближнего. Фракиец пытается закрыться овальным щитом из воловьей кожи, натянутой на каркас из прутьев. Масса коня и моя, помноженная на квадрат скорости, с которой мы несемся, создают силу, запросто прошибающую и щит, и кожаный доспех, и человеческое тело и продолжающую толкать его вперед, на следующего копейщика, сбивая с ног и его. Кизиловое древко не сломалось, поэтому я переношу его над головой коня и отпускаю, а затем выхватываю саблю и рассекаю кожаный шлем другого врага, который ширяет коротким мечом в критнет (защита шеи лошади), стараясь просунуть острие между кожаными пластинами. Затем убиваю еще двоих и вырываюсь, так сказать, на оперативный простор. Вижу, что на правом фланге македонская конница смяла конницу противника и погнала ее, а следовавшие за ней гипасписты добивают раненых всадников и заходят в тыл вражеской пехоте, на которую уже давит наша фаланга, заставляя пятиться, пока что медленно. Сражение можно считать выигранным. Пора подумать о главном на войне — добыче.