В нынешней Греции, как и в будущей, есть люди, сведущие в астрономии на уровне своей эпохи, особенно астрологи, которых сейчас столько, сколько ученых, врачей и учителей вместе взятых, то есть знают больше трех созвездий, но основная масса населения, опять же, как и в будущем, разбирается в звездах плохо и использовать в навигационных целях не умеет. Про бессов и говорить нечего. Мне не составило труда объяснить своим подчиненным, что надо держать за моим баркасом, но если отстанут, то немного левее Полярной звезды, роль которой сейчас выполняет Кохаб — вторая по яркости звезда Малой Медведицы. Впрочем, эти знания им не пригодились, потому что держались строго за первым баркасом, в котором был я и на котором светил узким лучом строго назад кормовой масляный фонарь.

Приткнулись мы к берегу левее персидского флота, вытащенные на берег суда которого, в основном триеры, растянулись километров на пять. Крайними, как положено, расположились не самые знатные и богатые, но и мы люди не привередливые. Караул из трех человек лежал у костерка на склоне, который начинался метрах в сорока от кромки воды. Они не спали. То ли услышали нас, то ли ответственно относились к своим обязанностям. Скорее, последнее, потому что обсуждали виды на добычу, которую, как они были уверены, захватят обязательно. Если не у врагов-македонцев, то у предателей-милетян. Говорили они на финикийском языке, который немного изменился, но я все еще понимал его. Дальше по склону и на берегу между триерами спали их соратники. Следующий костерок был метрах в двухстах.

Воины моего отряда уже не боялись нападать ночью и помнили, как не разгневать злых духов. Я шел первым с отрывом метров в десять. Открыто, будто в своем лагере. Часовые сперва отнеслись ко мне спокойно, решив, что кому-то их матросов не спится, заплутал в темноте. Только увидев саблю в моей руке, напряглись. На ее темном клинке красноватые отблески костра были почти незаметны. Наверное, жути добавило и мое молчание. Я тупо двигался на них, а когда ближний, не отводя глаз от меня, нашарил короткое копье, которое лежало рядом, быстрым ударом рассек ему голову с черной курчавой шевелюрой. Второму голову снес, она упала в костер и зашипела, истекая кровью. Третьего догнал, когда он попытался удрать на карачках, мыча, как теленок. Видимо, со страху разучился говорить. Все произошло так быстро и сравнительно тихо, что не проснулись даже те, кто спал неподалеку от костра.

Я подождал, когда подтянутся бессы, приободренные моим успехом, и дальше пошли вместе, растянувшись кривой линией по склону и берегу, молча рубя и коля всех, кто попадется. Человек спросонья и так плохо понимает, наяву ли все происходит или дурной кошмар, а наше молчание добавляло жути и нереальности происходящему. Те, кто просыпался от криков своих сослуживцев, предпочитали не выяснять, снится им или нет, сразу убегали, благо ноги, не как обычно во сне, были не ватными, служили исправно. Вскоре местность перед нами опустела, удрали все, кто успел. Дальше по берегу, в глубине персидского лагеря, разбуженные криками, стонами и топотом ног, уже вооружались и выстраивались воины. Какой-то командир пытался остановить бегущих, спрашивал, что случилось, но те кричали разнообразные варианты о боге смерти, который явился по их тела и души.

Мы, конечно, не стали приближаться к персидских воинам, испуганным, но приготовившимся к сражению, развернулись и, собирая трофеи, пошли в обратном направлении. Из двух крайних галер забрали амфоры с вином, оливковым маслом, мукой и даже вяленым мясом. Амфора сейчас заменяет и бочку, и ящик, и мешок. Забрали и всё оружие и доспехи, которые хранились почему-то на судах. Видимо, члены экипажа были уверены, что нападать будут только они. Было очень много пучков стрел, по шестьдесят в каждом. Может быть, везли их защитником города. Мы прихватил и стрелы, сколько смогли унести и разместить на баркасах. Для угона триер бессы не годились, не обучены, поэтому обе сожгли. Они служили нам маяком на обратном пути. Мы уже отплыли примерно на полмили от берега, когда персы начали тушить горящие суда. К тому времени пламя, быстро уничтожая сухую просмоленную древесину, уже добралось до киля.

Заметив пожар у горы Микеле, оставленные в нашем лагере подожгли заранее приготовленный костер, ориентируясь на который мы благополучно вернулись домой. Потерь не было, если не считать сломанную руку при падении с трапа триеры. Добыча была, конечно, не ахти, зато повеселились. В ближайшие дни будет, о чем поговорить, над чем посмеяться.

О ночной вылазке я не доложил Эригию. Славы и наград нам не добавит, а вот добычей наверняка предложит поделиться. Пусть, как и финикийцы на службе у персов, думает, что триеры сжег злой дух или бог смерти. Наверняка пострадавшие уже придумали версию, почему он рассердился на них. В персидском флоте и армии не меньше, чем у нас, жрецов, прорицателей, толкователей и прочих шарлатанов.

22

Осадные орудия — последний довод царей. Тараны сейчас трудятся над городскими стенами и воротами Внутреннего города Милета. Александр Македонский таким незамысловатым способом давал сигнал всем остальным греческим городам, что пора определиться: или ты с македонцами и остальной Элладой, или ты враг, с которым разговор короток и беспощаден. Должен признать, что осадная техника сделала значительный шаг в сравнение с предыдущей моей эпохой. Не появилось ничего такого, чего бы я не знал, но многое усовершенствовали. Одни тараны, которые раскачивали несколько десятков человек, чего стоили. Городские стены в буквальном смысле слова крошились от их ударов. Кстати, стены были те самые, что при мне отремонтировали и сделали выше. Их, конечно, еще много раз подновляли, но основа та же.

Я стою на плоской крыше двухэтажного дома метрах в трестах от этих стен. До меня доносится грохот ударов и изредка порыв ветра швыряет в лицо горстку мелких серовато-желтых пылинок. Рядом со мной стоят Битюс и несколько старых уважаемых бойцов. Менее уважаемые разместились на крышах домов позади нас. Бессам работа македонских саперов в диковинку, смотрят с открытыми ртами, как маленькие дети мультик по телевизору. Саперы пообещали, что к обеду, самое позднее к началу сумерек проломят стены. Обед уже прошел, пара узких проломов уже есть, так что через час-другой пойдем на штурм. В первой волне ломанутся наемники, фракийцы и иллирийцы. Во второй — греки. Македонцы подтянутся, если мы не справимся. Обычная практика — бросать в атаку первыми чужаков-союзников. Мы не в обиде. Ясно, что сопротивление будет слабым. Во Внутреннем городе сидят только те, кому по разным причинам противопоказано встречаться с Александром Македонским, причем профессиональных воинов среди них, тех, кто будет сражаться до последнего, всего сотни три. Это греки-наемники, по какой-то причине не ушедшие с Мемноном. Зато первым достанется самая ценная добыча. Я объяснил бессам, что брать в первую очередь — драгоценные камни, золото и серебро. Их легко спрятать. Я не собираюсь отдавать всю добычу Александру Македонскому, а взамен получить от него дешевые крохи, потому самое ценное распределит между земляками. Честными мы будем только между собой, членами отряда. Десятую часть получу я, три доли — Битюс, а остальные — по одной.

С Эригием тоже больше не делимся. Пусть ему отстегивает царь. У нас теперь новый покровитель — Парменион, командующий правым флангом. Ему понравилась работа моего отряда во время сражения на реке Граник, особенно моя стрельба из лука. Во время перехода к Сардам Парменион на привале пригласил меня в свой шатер, довольно убогий для командира такого ранга. Хорошим в шатре было только красное вино, местное, как он сказал, но с необычным кисло-сладким вкусом, я впервые такое пробовал. Поскольку вино сейчас делают в глиняных пифосах и амфорах, оно быстро скисает. К тому же, на обожжённой глине часто образуется плесень, благодаря которой вино превращается в уксус. Поэтому бедняки разводят вино водой, часто морской, которая перебивает кислый вкус, а богачи — мёдом, из-за чего получается крепленное вино, типа портвейна. Парменион угощал меня обычным вином, не скисшим, несмотря на жару, не потерявшим приятный вкус и аромат. Как мне сказал македонский военачальник, вино это стоит в четыре раза дороже обычного, но ему подарили пару амфор. Пили мы из бронзовых кубков с барельефом из нескольких подвигов Геракла. Этот маньяк стал для греков и их соседей образцом для подражания и источником вдохновения для художников и ремесленников. Не знаешь, что изобразить, малюй Геракла. Парменион расспросил, кто я и откуда. Я рассказал байку, в которую начал уже и сам верить, порадовав старика знатным происхождением. Он тоже из знатного македонского рода, родственного царскому. Впрочем, в маленькой Македонии вся знать, кроме получивших землю от царя Филиппа — родственники Аргеадов.