— Когда скакали сюда, пыль в глаза попала, — отмахнулся скиф. — Проморгается — и пройдет.

— Не пройдет, — уверено заявил я на скифском языке и посоветовал: — Промывай ей глаза морской водой несколько дней. Иногда это помогает.

Сидевшие рядом скифы, слышавшие наш разговор, сразу встали. У кочевников коновалы пользуются почетом, им даже разрешается не воевать, кроме судьбоносных сражений, и при этом присутствовать на пирах, куда не допускаются не убившие ни одного врага. Видимо, кастрация жеребца, чем по большей части занимаются коновалы, приравнивается к уничтожению всадника.

— Что ищет воин? — поинтересовался старший по возрасту скиф, лоб и левую щеку которого пересекал наискось старый шрам.

Обращение ко мне можно было бы перевести и как «честный, благородный, уважаемый человек». Это были синонимы, потому что, по мнению скифов, таким может быть только воин.

— Мне нужны две-три кобылы на племя, — ответил я.

Видимо, у этих кочевников таких не было, поэтому он спросил:

— А племенной жеребец не нужен?

— У меня есть прекрасный жеребец из Ниссы. Захватил его в прошлом году в Персеполе — бывшей столице бывшей Державы Ахеменидов, — рассказал я.

Скифы переглянулись. О походе Александра Македонского знала вся Ойкумена. Большая часть сожалела, что не присоединилась к нему и не поучаствовала в разграблении самой большой и богатой страны. Кочевники, скорее всего, относились именно к этой части. К тому же, побеждены были персы, которыми управлял царь царей с запомнившимся им именем Дарий, что для скифов, имеющих крепкую память и мстительный характер, было елеем на душу.

То, что я участвовал в походе, повысило мой статус еще выше, что и подтвердил старший скиф, предложив:

— Пойдем, я проведу тебя к воину, который продает двух очень хороших кобыл.

Продавал их пожилой скиф, правый рукав кожаного кафтана которого был укорочен так, чтобы наружу выглядывало окончание культи ампутированной по локоть руки. Одна кобыла была четырехлеткой, вторая прожила на земле на год дольше. Обе гнедые и на вид здоровые.

— Проедь на них галопом, — предложил я Скилуру.

Пока он, на ходу перескакивая с одной кобылы на другую, нарезал круги по окрестностям, я коротко поведал скифам о походе Александра Македонского, о трех главных сражениях, о захваченных крупных городах и взятой в них добыче. Слушали меня внимательно, не перебивая. У скифов не принято говорить долго и, как следствие, перебивать говорящего. Уточняющих вопросов не задавали и сомнений не высказывали. Тебе верят, что бы ни говорил, пока не докажешь, что врун. После этого больше никогда не будут верить.

Когда вернулся Скилур, я еще раз осмотрел лошадей, убедился, что никакие скрытые изъяны не проявились, не хромают, дышат ровно и чисто, без хрипа. Продавец запросил пять мин серебра за обеих, на что я сразу согласился, потому что в Македонии такие кобылы стоили бы раза два дороже.

Когда я отсчитывал деньги, безрукий продавец спросил Скилура:

— Ты скиф?

— Да, — подтвердил юноша. — Меня ребенком захватил в плен македонцы.

— Ты его раб? — кивнув в мою сторону, задал продавец второй вопрос.

Скилур посмотрел на меня, потому что не знал правильный ответ. Мы с юношей никогда не обсуждали, кем он мне приходится.

— Он мой младший брат, — ответил я и добавил: — Скилур принимал участие в последнем сражении, убил двух конных персов.

Убить всадника — это не какого-то там пехотинца, хотя оба пойдут в зачет для получения разрешения присутствовать на пирах. Скифы посмотрели на своего молодого соплеменника с уважением, а он в свою очередь посмотрел с симпатией на меня, признавшего его своим братом. Сироты очень падки на такое.

— У тебя есть жена? — задал продавец третий вопрос.

— Нет, — признался юноша и покраснел.

Черт, я как-то упустил из виду, что Скилуру пора бы жениться!

— Это плохо, — сделал вывод продавец, но развивать тему не стал.

Мы с ним договорились, что к следующему моему приходу в Ольвию пригонит купленных мною двух племенных кобыл и еще двух и привезет выделанные шкуры, собранные со всего рода. Выгоднее было покупать товар без посредников-ольвийцев. Наверняка это им не понравится, но вряд ли отважатся конфликтовать со скифами, своими сюзеренами.

Члены моего экипажа не сильно удивились, когда я повел судно к Босфору напрямую, а не вдоль северного и потом западного берега Черного моря. Кстати, греки на галерах добираются до Дуная вдоль западного берега моря, а потом идут на Крым напрямую. Правда, только летом, когда мало шансов нарваться на штормовую погоду. Шли мы под парусами при свежем ветре и днем, и ночью, держа курс по компасу, пока что неизвестному эллинам. Точный выход к проливу поразил моих матросов. По прибытию в Афины они наперебой рассказывали коллегам об этом невероятном факте, но мало кто верил им.

К тому времени в Афины уже прибыло несколько караванов с зерном из Египта, на подходе был сбор своего урожая, так что цены на муку сильно просели. Это не помешало мне получить за нее двойную цену и отбить все расходы на рейс. Привезенные меха и шкуры пошли в чистую прибыль. В обратную сторону нагрузил судно вином и всякими изделиями греческих ремесленников. В Афинах работают мастера со всего Средиземноморья в условиях жесткой конкуренции, что положительно сказывается на качестве продукции. В Амфиполисе, Херсонесе и Ольвии тоже трудятся греки, но явно уступают своим афинским коллегам.

На агоре узнал, что ранней весной к Александру Македонскому ушло пополнение из европейских и малоазиатских греческих полисов, двадцать две тысячи пехотинцев и две тысячи шестьсот всадников. Вернувшиеся с богатой добычей ветераны послужили им дурным примером. Хотя, как догадываюсь, кое-кто из новеньких вернется с неменьшей добычей, а остальные, если уцелеют, будут хвастаться до своей смерти, что участвовали в великом походе.

В Ольвии я остановился только для того, чтобы пополнить запасы еды и воды и взять лоцмана — пожилого грека, у которого рот не закрывался даже во сне. По периплу до притока четыре дня пути, но мы, следуя не только на веслах, но и под парусами, добрались за три. За время перехода туда и обратно я узнал об этих местах всё и даже немного больше. Путь мой лежал на реку Южный Буг, которую греки называют Гипанисом и вода в которой в нижнем течении горька. Один из притоков придает ей отвратительный вкус. Называется он скифами, как и местность, по которой протекает, Эксампай, а по-гречески — Священные Пути. По притоку проходит граница между землями скифов и скифов-пахарей, которые себя именуют алазонами. Где-то в Эксампае на высоком холме стоит бронзовый котел со стенками толщиной в шесть пальцев и вместимостью шестьсот амфор (пятнадцать тысяч шестьсот литров). Лоцман утверждал, что сам видел, но я несколько раз ловил его на вранье. Тем более, что котел такого размера просто не под силу нынешним литейщикам и кузнецам. По легенде царь скифов Ариант приказал каждому скифскому воину привезти ему бронзовый наконечник стрелы и изготовил из них этот котел, чтобы показать всем, как многочисленнен и силен его народ.

Выше Эксампая вода в реке теряет горечь и становится намного мельче. Мне кажется, мы свернули с Южного Буга в один из его левых притоков, хотя лоцман утверждал, что плывем именно по Гипанису. Река течет по лесам и лугам, на которых паслись либо домашний скот, либо тарпаны. Мы дважды останавливались и охотились на диких лошадей, обеспечив себя свежим мясом. На третий день прибыли к большому поселению алазонов, расположенному на высоком мысу в излучине реки. Как здесь принято, со стороны суши был прорыт ров и насыпан вал с частоколом из заостренных, дубовых бревен. В валу сделан проход, закрываемый толстыми, тяжелыми воротами из дубовых досок, над которым деревянная башня. Алазоны совершенно не похожи на скифов, по большей части черноволосы и кареглазы, с вытянутыми черепами, из-за чего напоминают фракийцев. Язык родственен скифскому. Живут в полуземлянках. Собранный урожай хранят в ямах. Выращивают пшеницу, ячмень, просо, чечевицу. Добывают на болотах много железной руды, которую в сыродутных горнах превращают в крицы — губчатое железо с частицами шлака и несгоревшего древесного угля. При дальнейших проковках железо освобождается от примесей, обретает твердость, после чего служит для изготовления многих нужных вещей. На крицы хороший спрос в Херсонесе да и в Афинах, хотя туда поступает из Македонии много готовых железных изделий. Видимо, раньше были алазоны кочевниками, потому что держат много скота, в том числе и лошадей, которые по большому счету им не нужны, разве что на продажу и на мясо. Заметил у многих украшение-оберег, который носили на гайтане — мальтийский крест внутри круга. Я еще подумал, что это христиане. Нет, нормальные язычники, многобожцы. Лоцман сказал, что алазоны — одно из киммерийских племен, не сбежавшее от скифов. То же самое он говорил и о гелонах — кочевом народе, живущем на левом берегу Днепра (Борисфена по-гречески), который греки называют «младшими» скифами, починенными «старшим», «царским». Действительно, среди тех гелонов, что я видел, преобладали похожие на алазонов, но говорили на скифском языке. Возможно, скифский для всех кочевников в этих краях — язык международного общения, лингва франка, из-за чего греки считают их одним народом, деля только на «старших» и «младших».