— Приступайте, — приказал я командиру «саперов» Эвкрату.

Кое-что из нужного для осады мы везли с собой из Херсонеса, кое-что изготовили вчера во время стоянки, осталное сделаем на месте, благо работать теперь есть кому. По пути следования к Киммерику скифы наловили много боспорцев разного пола и профессий. Сейчас эти люди начали под руководством херсонесцев возводить защитные сооружения, под прикрытием которых будут засыпать вал, а потом разрушать городскую стену. Пусть боспорцы уничтожают друг друга, а мы будем подгонять их.

В это время скифы разделились на множество небольших отрядов и поскакали в разные стороны за добычей. Каждый отряд обязательно отдаст херсонесцам часть захваченного провианта, так что голодными не будем. Это условие я выдвинул, когда подошли к городу. Иначе пусть скифы сами работают с таранами и катапультами.

Я подъехал к Авасию, который наблюдал, как для него ставят большой шатер, захваченный у македонцев. Наверное, таскает его с собой именно для того, чтобы постоянно напомнить всем, что участвовал в великой, как он считает, победе. Скифский вождь склонен к хвастовству и позерству. Больше ни у кого нет столько золотых побрякушек на оружие, доспехах и конской сбруе. Один горит чего стоит — весь в золотых пластинах в виде шагающих с натянутым луком чудовищ с львиными лапами, человеческими телами и бычьими, бараньими или орлиными головами. Пояс состоит из овальных золотых блях с барельефами грифонов. На ножнах акинака три золотых льва, шагающих на задних лапах. В средневековой геральдике такие звери будут носить название «Лев восстающий». Попытался представить, как эти символы проберутся от скифов к западноевропейским баронам, но не смог. На перекрестье акинака лежат два золотых оленя, а между ними золотое древо жизни тянется по рукояти к навершию с большим рубином. Не уверен, что такой акинак удобно держать, но для понтов — самое то.

— Ты послал кого-нибудь ко второму валу? — поинтересовался я.

— Конечно, — коротко ответил скифский вождь.

— Пошли еще кого-нибудь с острым глазом и хорошей памятью к Нимфею, — попросил я. — Пусть проберутся через вал и посмотрят, какие там стены, сколько ворот, башен.

— Надо сперва этот город захватить, — сказал Авасий.

— Он уже захвачен, потому что я не вижу на стенах воинов, готовых умереть в бою. Они все смотрят с надеждой в сторону Пантикапея и ничего не делают, — поделился я наблюдениями, после чего добавил чужую мудрость: — Город крепок не стенами, а мужеством защитников.

— Хорошо, сейчас пошлю толковых парней к Нимфею, — сказал скифский вождь. — Какая дорога ведет к нему?

— Пусть скачут вдоль берега моря, не промахнутся, — ответил я.

Все скифские вожди, вопреки увлекательности грабежей, остались в лагере. Они внимательно наблюдают за организацией процесса осады, действиями моих подчиненных — перенимают опыт. Догадываюсь, что этот опыт пригодится им когда-нибудь и против Херсонеса, но успокаиваю свою совесть знанием, что город кочевники никогда не захватят. Хотя может оказаться, что я плохо знаю историю Херсонеса.

За первый день был засыпан ров в нескольких местах. Всю ночь мы поднимали шум, изображая штурм, не давали горожан расслабиться. На второй день подтянули три тарана и начали методично разрушать крепостные стены. Киммерикцы пытались помешать, но скифские лучники быстро разогнали самых отчаянных. На малой дистанции скифские луки, средние составные, вполне себе грозное оружие. К вечеру в двух местах стена частично обвалилась. Параллельно оба дня шло изготовление лестниц, благо требовались не очень высокие.

После захода солнца я сказал скифским вождям:

— На рассвете пойдем на штурм. Вы — в тех местах, где поработали тараны. Там ночью попытаются подлатать и будут ждать главный удар, так что вы не спешите лезть, но шумите погромче, отвлекайте внимание, пока мои воины в других местах не поднимутся на стены.

На самом деле беречь кочевников я не собирался. Чем больше их погибнет здесь, тем меньше под стенами Херсонеса. Нам надо было попасть в город первыми и захватить самую ценную добычу, которая хранится в храмах. Киммерикские боги для нас никто, хотя имеют имена, одинаковые с нашими, так что святотатства не будет.

Спал плохо, потому что мешали крики под городской стеной. Время от времени специально выделенные отряды поднимали шум, изображая штурм города. Наверное, киммерикцы уже не реагировали на провокации, но вряд ли расслаблялись полностью. Разбудили меня, точнее, вырвали из тревожного полусна, когда небо только начало сереть на востоке. Было ветрено и прохладно. От моря шел сильный запах йода. Вдруг показалось, что сейчас поплыву на лодке ловить бычков. Они здесь большие, голодные и глупые, клюют на кусочек красного полиэтилена и даже на фильтр от окурка. Иногда мне приходит в голову шальная мысль: «А не бросить ли всё, не осесть ли где-нибудь в тихом месте и посвятить жизнь тусклой семейной жизни с рыбалкой по утрам и сказками детям по вечерам?!». На то она и шальная, чтобы тут же разбиться о стену логичных мыслей, что не дадут ведь, да и самому такое прозябание быстро надоест.

И мои воины, и скифы уже готовы к штурму. Разбившись на группы, на каждую из которых приходилось по лестнице, они переговаривались тихо, словно боялись спугнуть защитников города. Обратил внимание, что кочевники по большей части коротконогие и кривоногие и верхом смотрятся выше и более грозными, и ходят вразвалку, как бывалые морские волки.

Я прошел на правый фланг, где стена выглядит крепче всего и, как надеюсь, охраняется хуже. Там меня поджидают десять групп херсонесцев с лестницами и две сотни скифских лучников, которые будут оказывать нам стрелковую поддержку. Машу рукой трубачам. С нами приперлось сюда аж одиннадцать лабухов, целый оркестр. Решили малехо подзаработать на чужих похоронах.

По звуку труб началось движение в том месте, где тараны подпортили стену. За ночь ее малехо подлатали. Сейчас там большая толпа скифских воинов с громкими криками имитирует штурм. Получается у них здорово. Был бы я киммерикцем, поверил бы, что там направление главного удара.

Подождав минут пять, приказываю в первую очередь себе:

— Вперед!

Все десять отрядов бегут к стене. Она сложена из плохо обтесанных камней. По такой, если бы не мешали, можно залезть без всяких приспособлений. Лестницы нужны для того, чтобы залезть быстро. Оставшиеся на месте скифские лучники сгоняют стрелами немногочисленных защитников города, которые стояли на сторожевом ходе.

Я перехожу ров в том месте, где его засыпали вчера. Земля не утрамбована, проседает немного под ногами. Лестницы уже приставлены, и по ним карабкаются воины, подняв левой рукой щит над головой и зажав в правой короткий меч. Наверху слышатся истошные крики и звуки ударов, будто колют дрова. Лестница довольно хлипкая, трещит и покачивается. Переступаю со ступеньки на ступеньку быстро, стараясь не задерживаться, потому что боюсь, что какая-нибудь сломается. Протискиваюсь боком между широкими зубцами и вижу, как на сторожевом ходе два киммерикца с короткими копьями наседают на херсонесца, рядом с которым под стеной сидит соратник, прикрывающий правой ладонью рану в животе. У раненого отстраненный взгляд, точно находится уже не здесь. Наверное, надеется, что его добьют и избавят от продолжительных мучений.

Я успеваю отбить копье, которым чуть не угодили в правое бедро сражавшегося херсонесца, после чего колющим ударом поражаю врага в шею чуть выше кадыка. Тут же наношу рубящий еще одному, только что подбежавшему. Это юноша лет пятнадцати, облаченный в старый кожаный доспех не по росту, видимо, доставшийся по наследству. Мой клинок легко рассекает старую, потертую и потрескавшуюся кожу, перебивает ключицу и другие кости. Юноша роняет короткий меч и смотрит на меня удивленно. В горячке не чувствует боль, хотя понимает, что ранен. Скорее всего, никак не может поверить, что сейчас умрет. Он ведь, как и все молодые и неопытные, был уверен, что никогда не погибнет. Поскольку юноша вреда нанести не может, я отталкиваю его щитом и вступаю в бой с тремя воинами постарше, как догадываюсь, городскими стражниками. Эти опытны и знают, что в бою умереть запросто, не один раз видели чужую смерть. Ширина сторожевого хода позволяет стоять плечом к плечу только двоим, поэтому третий орудует копьем от головы, просовывая его между впередистоящими. Слева от меня появляется херсонесский воин, поэтому, закрывшись щитом, сближаюсь с правым врагом и короткими колющими ударами дважды раню его в правую руку, в которой скифский акинак. Киммерикец роняет оружие, которое падает со звоном, и закрывается щитом. В это время вражеское копье с силой врезается в мой шлем, с неприятным визгом соскальзывает и уходит влево. Я отталкиваю его правой рукой дальше влево, после чего вклиниваюсь между киммерикцами и колю в рыжебородое лицо копейщика, который никак не повернет в нужную сторону свое оружие. Все-таки для ближнего боя даже моя сабля иногда кажется длинноватой, не говоря уже о двухметровом копье. Слева от меня падает, уронив мне на ногу щит, третий враг. Щит падает кромкой на пальцы. Толстая кожа сапога спасает их от перелома, но не от боли. Я матерюсь громко. Мне кажется, до сих пор не забыл русский язык только потому, что в таких случаях другие не подходят.