Отступавшие гоплиты, бросив ненужные тяжелые щиты, вернулись к месту бойни и принялись добивать раненых врагов короткими мечами и кинжалами. Наверное, вымещали злость за все, что натерпелись, отступая, за убитых и раненых товарищей.

— Оставьте одного скифа живым! — крикнул я со склона и начал спускаться в долину, потому что не был уверен, что приказ выполнят.

Вся долина была заполнена по большей части живыми лошадьми и мертвыми людьми. Животные, переступая осторожно, удалялись от трупов к склонам отрогов, чтобы пощипать начавшую желтеть траву. Утром их не покормили, чтобы были злее. У скифов лучшим боевым конем считается тот, который кусается. То, что такой конь кусает всех подряд и в первую очередь хозяина, выдается за продолжение его достоинств. С обоих склонов спускаются воины и начинают собирать и сортировать трофеи. Часть сгоняет в табун лошадей, а остальные складывают в одну кучу шлемы, в другую доспехи, в третью щиты, в четвертую гориты с луками и стрелами, в пятую акинаки… Потом это все будет поделено на глазок напополам, кинем жребий, и одну половину заберут и разделят тавры, вторую — херсонессцы. Мне и полемарху Харисию, который командовал фалангой и отделался легким ранением в ногу, достанется десятая часть на двоих, командирам лохов и отряда всадников — по три доли, командирам эномотий и рядовым всадникам — по две, урагам — по полторы, рядовым гоплитам и двум десяткам лучников-греков — по одной.

Как поделят добычу тавры, не знаю, это их проблема. Они сейчас не только собирают трофеи, но еще и отрезают головы у мертвых врагов. Наверное, пришло время обновить украшения на шестах на башне. Говорят, такие же шесты стоят в каждой деревне и в каждом храме богини Девы, которая, как и положено женщине, обожает высасывать мозги из мужских голов. Несколько шестов воткнут возле могил погибших в бою. Скифы таки успели ответить и застрелить шестерых тавров. Как мне рассказал Харисий, покойников отвезут в родные селения и положат в родовые каменные ящики. Это выдолбленная в твердом грунте яма полтора метра в длину, метр в ширину и глубину, у которой боковые стенки — обтесанные, каменные плиты, а пятая плита, по словам полемарха, весом сто талантов (более двух с половиной тонн) служит крышкой. Покойника кладут скрюченным на кости похороненных раньше родственников. Если останков слишком много и новенький не влезает, часть костей выбрасывают, оставляя только черепа.

Я успеваю отстоять молодого скифа, которого ранило в правую руку выше локтя и придавило убитой лошадью. У него на щеках и подбородке редкий светлый пушок. Скифы не бреются. Отсутствие растительности на лице считают привилегией баб и скопцов.

— Найди и приведи раненую лошадь, на которой он сможет доскакать до своих, — приказываю я Скилуру, после чего поворачиваюсь к пленнику, ровеснику моего «младшего брата», и говорю: — Передай своим соплеменникам, что, если они еще раз надумают напасть на Херсонесс, мы вместе с нашими друзьями таврами дадим вам достойный отпор, после чего новые черепа погибших скифов будут украшать жилища тавров.

По скифским верованиям тело без головы не попадет в их загробный мир, где в бескрайней степи пасутся неисчислимые табуны лошадей, а будет шляться по этому миру, разыскивая ее. Поэтому кочевники, убив знаменитого воина, тоже отрезали у него голову и делали из черепа чашу, из которой пили вино на пирах. Даже не сомневаюсь, что скифы не раз еще припомнят таврам осквернение тел погибших соплеменников. Живя в разных экосистемах, они никогда не воевали между собой, если не считать мелкие стычки во время попыток тавров угнать скот. Теперь между ними кровь, отягощенная осквернением трупов — и это главный результат сегодняшнего сражения. Должно пройти очень много лет, прежде чем скифы простят и захотят вместе с таврами напасть на Херсонесс или любого другого общего врага. Так что фэн-шуй на оба ваших дома!

«Альбатрос» острым носом разрезает невысокие волны цвета бирюзы, приближаясь к африканскому берегу возле нового города Александрия. Пока что нет знаменитого маяка, даже не начали строить, так что ориентируемся на высокие городские башни. Они еще не закончены и не соединены стенами, и складывается впечатление, что Александрию недавно захватили и разрушили. На самом деле она уже три года строится по жесткому плану архитектора Денократа. Как мне рассказали купцы, посещавшие Александрию, улицы в ней пересекаются под прямым углом, разделяя город на прямоугольные кварталы одного размера и на площади, кратные этим прямоугольникам. Единственное исключение — царский дворец, которому отведена квадратная площадь в центре. На строительстве трудятся тысячи рабов, пригнанные сюда из Азии. Царь Александр все еще воюет, захватывает новых рабов и часть их посылает сюда, чтобы пополнить убыль. Тяжелая работа в испепеляющую жару при плохой кормежке быстро сводит в могилу. Говорят, что редко какой раб выдерживает больше года.

Я привез в Александрию полные трюма брусьев и досок, которые здесь очень нужны и потому дороги, но это второстепенная задача. Главная цель — дать возможность моему рабу-египтянину по имени Аменемуна (Амон в лодке) найти свою семью и перевезти ее в Херсонесс. Хочу сделать его капитаном «Альбатроса», чтобы подменял меня, когда захочу или заставят дела остаться на берегу, поскольку Скилур на эту роль не годился. Все-таки есть морские народы и есть сухопутные, и вместе им не бывать. На египетской галере Аменемуна был кормчим, так что доучивать придется недолго. Я пообещал ему статус вольноотпущенника и достойную зарплату плюс долю от прибыли. Вряд ли ему кто-либо сделает такое щедрое предложение, так что надеюсь, что не сбежит. Девять лет назад, до попадания в рабство, Аменемуна жил с семьей в городе Даманхуре, который греки называют Гермополисом, расположенном на самом западном рукаве Нила, в двух днях пути на лодке от Александрии. У меня нет желания подниматься вверх по Нилу, так что пусть плывет сам, а я пока продам привезенное и куплю зерно нового урожая, чтобы отвезти на остров Хиос, где обменять на лучшее греческое вино и оливковое масло и к Новому году вернуться домой. Подозреваю, что мое судно единственное, если не считать рыбацкие лодки, которое в зимнее время рассекает морские просторы.

Защищенной гавани и порта, как такового, в Александрии пока нет. Галеры вытаскивают носами на берег, кидают сходню и по ней выносят и заносят грузы. «Альбатрос» не годится для такого способа, поэтому ставлю его на якорь между берегом и островом Фарос, который в будущем соединят молом с материком и на котором построят знаменитый маяк. Первым к нам подплывает таможенник на лодке рыбака. Видимо, работы и доходов у него здесь мало и собственным плавсредством еще не обзавелся или не нужно было, редко кто разгружался на рейде. Ему под пятьдесят. Длинная борода в нижней части растрепанная и засаленная, потому что таможенник теребил ее правой рукой во время разговора, словно вытряхивал нужные слова.

— Пока не ясно, буду здесь продавать товар или нет. Надо узнать, какие у вас цены. Может, повезу в Мемфис, — первым делом предупредил я, чтобы сбить аппетит и у таможенника, и у предполагаемых покупателей, которым он обязательно передаст наш разговор.

— Более высоких цен, чем у нас, ты нигде не найдешь! — самоуверенно заявил таможенник. — Я даже знаю, кто купит у тебя сразу весь товар. Это Клеомен из Навратиса, который руководит строительством города.

Клеомен был египетским греком, что можно считать одним из вариантов обозначения женственных мужчин. Его напудренное, выбеленное, обрюзгшее лицо с подведенными зеленой краской глазами походило на женскую театральную маску. Вполне возможно, что такое выгодное место получил именно за сексуальную ориентацию, совпадающую с царской, хотя говорят, что управленец толковый и ворует в меру, что по нынешним временам звучит, как оксюморон. Он взял у меня свиток и внимательно изучил, сколько и чего я привез. Папирус сейчас делают в виде двуслойной ленты разной длины, иногда в несколько метров. Лицевая сторона из горизонтальных волокон, оборотная — из вертикальных. Концы приклеены к круглым палочкам, на нижнюю из которых и наматывается лента. Писали во всю ее ширину колонками строк по тридцать. Прочитав верхнюю колонку, правой рукой разматывали свиток с нижней палочки, чтобы открылась следующая колонка, а левой наматывали предыдущую на верхнюю палочку. Такой свиток носил название «томос». Во время последнего посещения Афин я приобрел «Историю» Геродота в девяти томосах.