— Салтыковы, почитай, все примкнули! Царевич Сибирский со своим потомством тоже, а с ним татарские мурзы.

— И Васька туда же, кучумово отродье! Ах, тать! Не понравилось, что я его выблядков князьями сделал — сам захотел царствовать?!

— С ним сотни три татар, да две башкир — все тебе, государь, изменили! Они домой следовали из армии. В Казань гонцов отправили — обещали под Москву многие тысячи единоплеменников привести.

Петр заскрежетал зубами — если приволжские степи вынесут из себя двадцать тысяч конных лучников, а то и больше, то война примет нехороший характер, слишком опасна татарва. Да и Шереметев умеет ими командовать — все время воевал их руками, наловчились шведов бить.

— Говорят, что в Думе решили гетману гонцов направить…

— Скоропадский их с головами мне выдаст!

— К Полуботку, и к другим полковникам вестники пойдут, — мрачно произнес Вязьмикин, — а также к казакам на Дон.

От его слов помрачнели и Петр, и Меншиков, разом встревожились. Они оба прекрасно знали, с какой кровью царские войска подавили выступление атамана Кондратия Булавина, что начисто истребил отряд майора князя Долгорукова. Того самого, про которого кричали мятежные казаки — «кондрашка хватила».

Да и Гетманщина полыхнуть может — там помнили сожжение Меншиковым Батурина и Сечи, изгнание запорожцев. Ни в коем случае нельзя было давать мятежникам объединиться с казаками и татарами, тогда бунт против царя запылает как погребальный по нему костер, в который добрую охапку сухой соломы подбросили.

— И еще, государь, одно, но очень важное. В манифесте царя Алексея, второго этого имени, прости за эти слова, всем солдатам и матросам обещается служба в семь лет, да еще столько в запасе им быть — каждому десять десятин годной земли в солдатских слободах обещано. И жалование удвоить всем служивым — его начнут скоро выплачивать по полкам, деньги на то соберут. Чины дадут офицерам и также всем солдатам из дворян и однодворцев, опять же землицы им прирежут!

— Давить мятеж надо срочно, мин херц! Собрать в Твери все драгунские полки в «корволант» и на Москву двинуть немедленно! Двести верст там — три дня пути по зимникам! И на сборы дней десять, пусть две недели, если гонцом немедленно отправим! Шесть полков под рукою будут, да гарнизоны от Смоленска и Великих Лук двинуть — еще три драгунских и десяток пехотных полков, пусть наполовину гарнизонных.

— Гарнизонных не брать — они ненадежны будут. Командуй корволантом, Данилыч — указ напишу как главнокомандующему. Деньги бери во всех магистратах, трать не считая! Из Петербурга гвардия пока подойдет… А потому во все полки я своих преображенцев и семеновцев смотрителями поставлю для вящей надежности с моими указами. А как измену заметят, то силой ее сразу и подавят!

Петр прошелся по комнате в лихорадочном возбуждении. Потом громко заговорил, быстро, потирая при этом ладони:

— Поспешай, Данилыч — я в долгу не останусь, наградами осыплю! Васильевич, пиши указы!

— Господин фельдмаршал, бунтовщики побежали!

— Они уходят, полковник, а не бегут — и умело, прикрываются пушками. А мы им ничего сделать не можем!

Меншиков был зол — победного марша на Москву не вышло. Он надеялся собрать шесть драгунских полков, но один из них перешел на сторону царевича, как только получил приказ из Первопрестольной, а второй примкнул к мятежному солдатскому полку, который дал ожесточенный отпор тем малочисленным десяти драгунским эскадронам, что пришли вместе со «светлейшим» князем к Твери.

— Там полуполковник Васька Салтыков — он в Полтавской баталии сражался — опытен, пес, кусаться может.

— Сейчас мы ему зубы и пересчитаем, — Меншиков внимательно смотрел за ходом баталии. Фузилеры и примкнувшие к ним гарнизонные солдаты яростно оборонялись в сельце, засев за домами и выставив пушки. И часто стреляли — все строения заволакивали клубы белого порохового дыма. Александр Данилович видел перебегающие фигурки, кто-то из командиров явно делал приготовления к отходу.

Спешенные драгунские эскадроны, в которых насчитывалось едва по сотне солдат, вяло атаковали мятежников — солдатам явно не хотелось воевать против своих, таких же, как они, служивых. А может все дело в том, что до них донеслись слухи о манифестах царевича, да объявленной патриархом Стефаном анафеме царю Петру Алексеевичу и о низложении его с престола Московского царства. Но тут он сам жестокими мерами навел дисциплину — два десятка смутьянов повесил на деревьях, благо чего-чего, а леса и веревок в России всегда хватало. Да еще заблаговременно арестовал без малого сотню офицеров и солдат, про которых ему сразу же донесли, что они вздумали охаять правление самодержца.

Теперь после следствия для полковых профосов будет работенка — кого колесовать или повесить, а большинство потенциальных мятежников или глупых неслухов, невоздержанных на язык, выдрать жестоко кнутом, выжечь клейма и отправить на строительство Петербурга.

Вдалеке виднелась плотная масса войск, построенная колонной — она уходила к Москве, выставив позади себя в прикрытие достаточно сильный арьергард, примерно из батальона инфантерии, эскадрона драгун и полудюжины полковых трехфунтовых пушек. И пусть там полутысячи служивых не набиралось, но дрались они умело и яростно. Да еще среди солдат виднелись фигурки священников, поднимавших над головами кресты, что в отблесках заходящего солнца сверкали пурпуром.

Фельдмаршал выругался — ход баталии перестал ему нравиться. В 1706 году он атаковал и разбил под Калишом семитысячный шведский отряд генерала Мардефельта и десятитысячное скопище польских шляхтичей, что являлись сторонниками короля Лещинского. Разгромил наголову, имея под рукою 16 драгунских полков, что имели большой некомплект в рядах (по 600-80о солдат и офицеров в каждом), всего до десяти тысяч. Но также пришло до пяти тысяч казаков и калмыков, которые были отправлены громить обозы к самому Калишу, чем вызвали смятение поляков, приверженцев Лещинского, введя их в жуткий страх.

Да еще был пятитысячный отряд саксонской пехоты и конницы, во главе с самим королем Августом, и семь тысяч поляков великого гетмана коронного Адама Синявского. Однако союзники почти не воевали, действовали вяло — Александр Данилович не знал тогда, что саксонец, потаскун эдакий, уже заключил тайный мир со шведами.

Однако шведам это не помогло — спешив драгун, Меншиков смело атаковал противника, опрокинул его. С поляками баталии не вышло, шляхта разбежалась как чумная, а потому Александр Данилович в своем рапорте царю смело довел их количество до 24-х тысяч, ведь даже сам шведский генерал, попавший в плен, не знал точное число своих ненадежных союзников.

Так что победа наделала много шума в европейских странах — русские взяли реванш за Нарву. Александр Данилович получил чин фельдмаршала и золотую шпагу, усыпанную драгоценными камнями. Всем победителям была вручена отчеканенная по приказу Петра наградная медаль, которой он сам немало гордился — ведь это была его победа!

И вот сейчас, глядя на баталию, Меншиков понимал, что нужно найти неожиданный для противника ход, что позволит разбить мятежников. Нужна победа кровь из носа — это вдохновит сторонников Петра и покажет, что дело бунтовщиков совсем пропащее. Приверженцы Алексея начнут разбегаться в разные стороны, и он победителем въедет в Москву…

— Князь, я привел свои полки к вам по приказу царя!

Меншиков посмотрел на барона фон Шульца с нескрываемой радостью — все же теперь его силы удвоились. А это давало возможность перехватить мятежников с фланга.

— Михаил Иванович, веди полки направо. Там зимник — по сугробам идти дело дохлое. И перехватишь их там!

— Князь, я не успею догнать колонну — они отходят и ночь близка. И у меня нет пушек, лошади устали…

— Да на хрен они нужны, потом догоним. Надо вот этих прищучить, видишь, они отходить собрались. Перехвати тракт, и мы их с двух сторон сдавим! Снег везде — даже если с дороги сойдут, то там увязнут. Ты меня понимаешь, бригадир?! Там твой генеральский чин!