Но так будет — лучший друг правителя есть тайная спецслужба, со штатом доносчиков и стукачей. Раньше против них моя душа протестовала всеми фибрами, а теперь отмечает их полезность».

Алексей вздохнул — только недавно Челобитный Приказ стал работать более продуктивно, отсеивая доносы и прошения по нескольким категориям и выявляя среди них важные. «Подметные письма» подлежали немедленной проверке — если там была клевета и ложь, то старались найти автора, если он оставался «анонимом». А там на усмотрение Преображенского Приказа. Последним учреждением применялись жесткие меры административного характера — штраф, наказание кнутом, предупреждение, а то с последующей ссылкой в места не столь отдаленные со всем семейством (всего то год добираться). Надежда была, что года через три клеветники и лжецы хоть уймутся, и доносы с жалобами будут писаться исключительно по делу.

Молодой царь тяжело вздохнул — он старательно выполнял свои обязанности, но лавина дел угнетала. Хотя определенный прогресс все же был, но больше проявился в армии. «Табель о рангах», подготовленный фельдмаршалом Шереметевым, Алексей принял с исправлениями, сократив его до пятнадцати рангов, лично ликвидировав чин прапорщика, а подпрапорщиков своей монаршей волей переименовал в премьер-сержанты, в добавление к введенным секунд-сержантам, что командовали взводами-плутонгами. Количество унтер-офицеров в ротах по штату значительно возросло, а это неплохой стимул для солдата при занятии вакансии — на войне ведь убивают и должности освобождаются. И приписку сделал для всех полковников с категорическим приказом — обучать сержантов, капралов и толковых солдат грамоте, для чего открыть полковые школы. И в них же вести подготовку служивых для будущего производства в капралы.

Самих прапорщиков и подпрапорщиков оставил, но исключительно по должности, а не по чину. Да их численность станет крайне незначительной — одно знамя на полк. Ротные флаги он отменил, а их по восемь на полк пехоты приходилось, и к каждому свой «знаменосец» с «подзнаменщиком» полагался — немыслимая глупость, особенно учитывая тот позор, когда знамя в неприятельские руки попадало. Сакральное значение невелико, а вот головной боли любому ротному капитану прибавлялось изрядно. В бою требовалось выделять охрану для значка, который имел по сути одну функцию — указывал на место сбора роты.

— Так, что мы тут имеем в наших нововведениях в области оружия, — пробормотал Алексей и стал подчеркивать пункты, по которым уже были приняты решения. Глаза ухватывали знакомые слова, им же самим введенные — «единороги», «наперстки», «штуцера с пулями», «шрапнель». Список был великоват, и он сам засомневался в тех сроках, что определил для воплощения этих задумок в жизнь…

— Господа генералы, и ты, княже Петр Алексеевич, — фельдмаршал Шереметев чуть наклонил голову, ему нездоровилось, да и стар был.

— Государь к полудню прибудет со своими советниками, а нам сейчас нужно дела разрешить военные, по коим и предпринять дальнейшую диспозицию. А она пока такова…

Борис Петрович тяжело вздохнул, зеленый кафтан из дорогого аглицкого сукна был расстегнут. В вышитых золотой нитью петлицах сверкнули двуглавые орлы с перекрещенными внизу фельдмаршальскими жезлами. У всех остальных рубиновым цветом горели генеральские «ромбы», опять же в золотом обрамлении переплетенных искусными мастерицами «дубовых листьев». Да и «разговоры» у всех блестели драгоценной вышивкой — царь приказал не скупиться на красоте, токмо о единообразии позаботился — узорчье у всех было схожее, кроме бригадиров. У последних точно такая же вышивка блестела благородным серебром.

— Войска неприятельские главными своими силами вышли из Твери и двигаются на Клин неспешным маршем. Ведет их князь Михайло Голицын, а там и «самозванец» со своей гвардией.

Шереметев никогда не именовал Петра царем, да и по имени старался не называть, как бы подчеркивая, что тот ему больше не государь. Впрочем, точно так же вели себя все сторонники царя Алексея II, а князь Долгоруков вообще крыл «подменыша» матерно.

— Другая часть войск с князем Аникитой Репниным идет на полдень, к Волоку Ламскому. У оного городка месяц назад Меншиков получил от нас там прежестокую конфузию. А потому спрашиваю у вас всех — как мы будем биться с неприятелем?

Фельдмаршал остановился и посмотрел на бригадиров, как младших в чине, что сидели на дальнем краю стола. Первым, разгладив густые, тронутые сединой усы, заговорил Шидловский:

— Казаки мои нападать на оные колонны стали, разор неприятелю учинять. Обозы у них худые, хлебушко подъедают. Лошади лишь прошлогодней травой питаются, а новая только вылезла, сена и овса дачи малые. Измотать их в боях на редутах и самим атаковать потом, благо полки новые подходят, да в Москве сила изрядная копится!

— Так и надлежит действовать, — князь Богдан Иванович Гагарин наклонил голову. — Войска у нас не меньше, в полках драгунских палашей по восемь сотен, а неприятель на треть, а то и наполовину ослаблен! А стрельцов у нас много больше, как и пушек!

— А что скажут господа генералы?

— Наших войск на клинских позициях достаточно, чтобы неприятеля встретить заблаговременно. Також и у Волок Ламского — Репнину их там не одолеть, у него токмо десять полков супротив наших восьми, если казаков за полк принять. Здесь, у Звенигорода резервы собираем, и сикурс немедленно окажем — хоть на запад двинем, хоть на север — два дня перехода для пехоты и один для конницы. Да и в Москве два полка сформированы, однако обучены еще плохо. Но сегодня один батальон стрельцов от Москвы подойдет, ждем его в часы ближайшие, в ночи походом вышел.

Сикурса еще прибудет много — ланд-милиции два полка уже у Тулы, да с ними Харьковский казачий полк из слободских черкасов, что позднее других вышел — но слова мои не в укор господину бригадиру, поход ведь дальний, и в распутицу. Донские казаки Воронеж прошли — атаманы Фролов и Краснощеков три тысячи своих донцов приведут.

Генерал-майор Николай Николаевич Балк говорил уверенно, именно он и собирал здесь резервы, сюда свозили вооружение и припасы. А вот его брата Федора на совете не было — генерал-поручик остался командовать армией в Клине, замещая прихворнувшего Шереметева, который пока жил в своей усадьбе у Звенигорода, собираясь выехать в войска.

— От Казани пять полков идут, пехоты и драгун. Да царевич Сибирский отписал, что из мишарей и татар-однодворцев два тысячных полка собрано, да башкиры обещали три тысячи всадников отправить. Через две недели первые сотни авангардом прибудут, дорога то дальняя, — князь Петр Алексеевич Голицын, единственный статский, прибыл заблаговременно. А вот после полудня должны были прибыть с государем князья Ромодановский, Ухтомский и младший братец Богдана Василий Гагарин, а с ними также сбежавший из Санкт-Петербурга глава Адмиралтейства Кикин. Иные чины Боярской Думы, отвечающие за Приказы, оставались в Москве — завтра молодой царь должен был провести с ними заседание.

— Я думаю также, — отозвался князь Александр Григорьевич Волконский, один присутствующий из двух — Григорий Семенович командовал полками в Волоке Ламском. Генерал-майор был хмурым, ощущение было, что ему недомогается — по лицу тек пот, да и сидел как на иголках.

— Надо драться на позициях, а конная наша завесь, — генерал-поручик Шлипенбах, что сражался против Шереметева в Ливонии, с трудом произнес последнее слово — на русском языке он говорил с сильным акцентом, — встретит неприятеля далеко на подходе. Мы можем направлять сикурс туда, где нам потребно будет.

Генерал был в русском мундире, на службу к царю Петру по доброй воле перешел шесть лет тому назад, попав в плен под Полтавой — обычное дело предлагать свою шпагу победителю. Так сделали десятки офицеров из армии короля Карла, в основном наемники из немцев, каковым и был Вольмар Антон, хотя встречались и шведы, пусть и редко.

— Я согласен — биться нужно там, где мы сильнее! И не наступать — с каждым днем подкрепления прибывают и везут всяческие припасы, — генерал-поручик князь Василий Владимирович Долгоруков был как всегда резок. — Встретим пушками, проводим конницей — кто уцелеет, возьмем в плен. А там и поговорим с ними…