— Царь Петр направил на Москву большую часть своих войск из Лифляндии и Эстляндии, их увел герцог Репнин — в его отряде больше десяти тысяч инфантерии и кавалерии. В Риге осталось всего три полка…

— Я хорошо понимаю тебя, барон фон Герц — мне тоже очень хотелось вернуть наши прежние ливонские владения. Но не всеми моментами следует воспользоваться, иначе потерять можем гораздо больше, а не приобрести. Не стоит! Свой выбор я давно сделал!

Решительным голосом твердо произнес Карл, и, рубанув воздух правой рукой, подвел черту:

— Я получу за них от царя Алекса два миллиона полновесных талеров и военную помощь. Он отдаст всех наших шведов, что попали в плен — мне нужен Реншильд и другие генералы. Мы усилим нашу армию. И вернем намного больше, чем потеряли!

Карл сжал тонкие губы, лицо приняло хищное выражение. Он прошелся по кабинету, вынул из ножен шпагу, подаренную кронпринцем, и с лязгом бросил клинок обратно.

— Мы потеряли Верден и Бремен, забранные Ганновером! Штральзунд и Штеттин, и с ними всю нашу Померанию с Рюгеном, что оттяпал бранденбургский курфюрст, который в одночасье стал прусским королем — «брату» Фридриху-Вильгельму нужно преподать наглядный урок, который он надолго запомнит…

Король осекся, лицо затвердело и приняло угрюмое выражение — Герц хорошо знал короля, что славился своим упрямством. Переубедить его тогда было совершенно невозможно, он уже принял решение. И пусть оно даже трижды неверное, но он монарх все же попытается воплотить его в жизнь со всей страстностью и пылкостью своей натуры.

— Нам нужен Шлезвиг с Голштинией — эти земли всегда были лояльны нашей короне, так что освобождение от датчан примут с восторгом. А затем ударим по Бранденбургу — высадимся в Померании, и просто займем ее. Если прусский король добровольно уступит наши земли, то я не буду занимать Берлин и требовать контрибуцию. Хотя…

Король надолго задумался — рука машинально ухватилась за эфес шпаги — стальной клинок лязгнул, выходя из ножен.

— Говорят, Георг, что подвалы Берлинского казначейства набиты звонкой монетой, а во дворце Шенхаузен все богатства выставлены напоказ?! Как ты думаешь, мой преданный друг… Там хватит серебра, чтобы заменить твои медные далеры, что вызывают ненависть у всего народа и знати, полновесными серебреными эре?!

— Вполне, мой король, — оживился Герц, прекрасно понимая, что за его денежную реформу на второй день после смерти короля, его живо осудят на казнь. Тотального ограбления Швеции ему просто не простят. — Думая пять миллионов талеров в качестве контрибуции можно будет взять!

— Отлично! Датчане за свое упрямство расплатятся со мной Шлезвигом, Голштинией и Норвегией. А пруссаки вернут мою Померанию и раскошелятся, иначе я оставлю в Бранденбурге одни развалины!

— А потом будет очередь Польши, мой король?!

— Нет, моего «брата» Августа — я его вышибу с престола. А освободившийся трон займет другой. Жаль, что Алекс женился — но я его понимаю — с помощью знати он займет московский трон. Ладно, ради интересов страны я сам женюсь на дочери будущего короля…

У Герца от такого заявления короля отвисла челюсть — он совершенно не ожидал такого решительного заявления от своего монарха. Потому спросил чуть задрожавшим голосом:

— На Марии Лещинской?

— Станислав Лещинский проиграл свой трон, и не пользуется поддержкой! Конфедерация в Калише — вздор! Есть другой претендент, с его дочерью Марией я обручен — эта партия более выгодна!

— Но Якуб Собесский добровольно отрекся от притязаний…

— Оно было вынужденным — и меня поддержит Алекс! Кто решится нам сказать хоть что-то против?!

Герц задумался — с одной стороны Август примирился с Собесским, но с другой политик не терпит сантиментов. Он только осторожно заметил, мысленно прикидывая возможные варианты:

— А что может потребовать царь Алекс за свою помощь?

— Если со мной расплатится саксонский курфюрст, как он уже делал раньше, и прусский король, то можешь смело заявить, что уплата за ливонские владения мне не нужна. А за помощь в деле рассчитаемся частью нашей Померании или половиной Мекленбурга — так мы привяжем Алекса. И даже признаю его право на Курляндию — герцог охотно присягнет, поляки вряд ли будут возражать, они понимают свое положение.

— Я поеду в Москву?

— И срочно, Георг! Корабль ждет — нельзя терять времени!

— Ваше царское величество! Король Карл приказал нам встать под ваши знамена?! Но как?!

— Я помотался по европейским странам и имел беседу со своим братом Карлом, вашим королем, господа. А это послание я получил от него на дорогу, оно адресовано как мне, так и вам! Мы обменялись шпагами — вот клинок шведского монарха, он памятный!

Алексей посмотрел на ошарашенные лица шведских генералов — и прекрасно понимал этих вчерашних пленных. Воевать с московитами, попасть в плен, который едва пережила половина солдат, значительная часть которых погибла при строительстве Санкт-Петербурга, терпеть нужду и лишения — и в одночасье получить категорический приказ короля сражаться на стороне царевича, что поднял мятеж против отца.

Ум за разум зайдет!

Однако приходилось верить собственным глазам и ушам — шпагу короля знали многие, и четыре пары глаз ее мгновенно узнали. Но требовалось объясниться, и Алексей начал свой рассказ.

— Меня преследовали — дважды погоня настигала, и приходилось сражаться. В Мекленбурге нас застали в таверне — двое против шести, шансов на успех не имелось, мы должны были погибнуть.

Алексей сделал короткую паузу, посмотрел на шведских генералов — те внимательно слушали его рассказ.

— Однако на мою сторону встал генерал-майор Бурхард фон Мюнних с двумя адъютантами, и схватка пошла не совсем так, как рассчитывали убийцы. Одного я застрелил, но пулями были сражены два офицера Мюнниха — сам он отчаянно сражался шпагой. Но помощь пришла совершенно неожиданно — в трактир ворвался барон Густав Левенштерн, с ним были офицеры короля. Они искали меня по приказу моего брата Карла, и убийцы были наказаны — мы их перебили.

— Я хорошо знаю барона, он мой кузен, — вперед сделал шаг генерал-квартирмейстер Аксель Гилленкрок, попавший в плен после Полтавского сражения. Алексей опередил его, понимая, какой вопрос ему сейчас могут задать, ведь сомнения требовалось разрешить. Он недаром все дни дотошно расспрашивал Фрола и Силантия, запоминая все нюансы их «анабазиса», особенно шведского этапа.

— Высокий и сухопарый, на лице ссадина от пули. На щеке, вот здесь, — Алексей ткнул пальцем себе под глаз, стараясь не коснуться наведенного Фролом ложного шрама.

— Мы с ним беседовали на корабле — шнява ожидала нас возле мекленбургского берега. Густав тоже говорил про вас, генерал — вы ведь родились в Або, в семье судьи, дворянство получили позже, а до того носили фамилию Крок. Ведь так, или я в чем-то ошибаюсь? Но не мог запамятовать — у меня хорошая память.

— Да, это так, ваше царское величество!

Гилленкрок отступил назад, несколько смутившись. Еще бы — сейчас ему устроили мягкую выволочку, попеняв на манеры недавнего дворянина. Другие генералы с ухмылками переглянулись — они квартирмейстера не жаловали со времен украинского похода.

— Скажу вам сразу, господа — шведскому королевству и московскому царству нет нужды воевать между собой далее. Между нами будет заключен мир, как только полностью установлю везде свою власть. Каковы будут итоги войны, что потеряют и приобретут наши страны?!

Лица шведов моментально напряглись — живя в Москве долгое время они прекрасно знали что потеряна Ливония и Финляндия, занятая русскими войсками, а также все владения на южном берегу Балтийского моря, захваченные Ганновером, датчанами и пруссаками.

— Уговор с вашим королем следующий — Ливония моя, Финляндия принадлежит Карлу, она будет возвращена! Я окажу помощь королю в возвращении всех потерянных владений — от Бремена до Штеттина. Более того — Норвегия, Шлезвиг и Голштиния являются достойной компенсацией за Ливонию или нет, господа?