– Не звонили. Я хотела уже им звонить… или своим. Но не успела.

Я выдохнула.

– Ну вот и хорошо… Потому что у меня ничего не нашли. Просто переволновалась.

– Еще бы! – глаза подруги округлились. – Такой поцелуй! Ты молодец, не ожидала от тебя – думала, в обморок грохнешься до того, а не после…

Эх, лучше бы я до того грохнулась. Сейчас моей единственной проблемой было бы как отдать долг Бурковой, а не как напоить лучшую подругу неизвестно чем, на слово поверив ректору, что средство совершенно безобидное и совершенно без всяких побочных эффектов.

Согласилась я участвовать только потому, что с остальными свидетелями поцелуя никто церемониться не стал – вездесущая охрана ректора еще там, в аудитории, согнала всех троих в подсобку, явила свою истинную сущность (без сомнения, напугав до полусмерти) и насильно заставила выпить по таблетке «Летанина» – зелья, отшибающего недавнюю память.

Что теперь Зуева передаст Бурковой, было неясным – ведь в голове у нее от конца лекции по информатике не останется ровным счетом ничего.

Нет, я могла конечно, попросить Гордеева внушить ей, что я выполнила то, что должна была… но как?! Ведь он не должен узнать о проигрыше в принципе!

В любом случае, за это я волновалась теперь меньше всего. Даже если Зуева подумает, что по неосторожности уснула на уроке и наврет Бурковой, что никакого поцелуя не было – отдать долг деньгами теперь будет вообще не проблема. Если верить ректору, на моем счету уже лежала кругленькая сумма в счет будущих услуг Видящей.

– Кланы отслеживают любые неадекватные реакции на интим, – объяснил Гордеев. – Потому что дар Видящей проявляется именно так – после поцелуя или ласки. А поскольку Видящие почти всегда женщины – реакция на правду чаще всего именно такая – обморок, визг, сбегание со свадьбы…

Почти сразу же я вспомнила модель Лору Астафову – подружку репера Вима. В светских хрониках писали, что на одной из богемных вечеринок дама расшалилась в бассейне и взасос поцеловала одного из охранников Вима, после чего повела крайне неадекватно – сбежала с вечеринки с таким видом, словно увидела монстра, и спустя несколько дней пыталась покончить с собой.

Узнала, что мир полон нелюдей и что сама она бесплодна – догадывалась я, после всего, что приключилось со мной. В почти в тридцать такая новость вероятно воспринимается хуже, чем в восемнадцать.

– В общем, я видела на первом этаже кафе, которое до девяти работает. Идем туда, посидим, попьем чаю и отметим, – резюмировала я, переключаясь на реальность, в которой мне необходимо было заставить подругу забыть о том, что я целовала ректора и после этого попала в больницу.

Если у меня не получится сделать это в течение получаса, на сцену выйдут охранники-звероящеры. Собственно, до сих пор Эльку не оприходовали только потому, что у нее получилось затесаться со мной в скорую – иначе бы она уже давно была в компании тех, кто получил сильнейшую душевную травму и напрочь забыл почему.

– Тебя выписали, что ли? – удивлялась Элька, пока мы шли к лифтам. – Я думала, на ночь оставят как минимум.

– Да меня даже и не принимали в этой больнице, – врала в ответ я. – Сразу же в другую отправили. Там и оформили после процедур.

Не знаю, как у меня прокатила подобная чушь – наверное, Элька была просто сильно взволнована и головой особо не думала. В любом случае, даже не отреагировала, когда я получила выписную бумагу в регистратуре.

– У Бурковой крыша поедет, как узнает! – тараторила она. – Мало того, что ты поцеловала ректора и долг ей отдавать не будешь, еще он и не сделал тебе ничего плохого! Ой, Лен, ты бы видела, как Горыныч тебя на ручки подхватил, когда ты в обморок грохнулась – нежненько так, будто ты хрустальная… Лееен… Слушай, по-моему, ему понравилось, как ты его в губки чмокнула... Может, ты теперь любимицей ректора будешь, а?

Я хмуро молчала, понимая, что еще несколько минут, и та же самая Элька будет считать меня жалкой трусихой – так же, как и Зуева с Бурковой. И точно так же будет думать, что сама задремала и пропустила весь экшен – а именно, тотальный провал операции «поцеловать ректора».

Что тут поделаешь? Уж лучше так, чем от нее поползут слухи о моем «неадекватном» поведении после поцелуя. Или, что еще хуже, если Эльку саму как-нибудь менее элегантно… заткнут.

В кафетерии больницы на первом этаже мы взяли по стакану чая, и я с усталым видом попросила подругу принести еще один мне пакетик сахару со стойки – мол, забыла, а ходить после пережитого сил нет. Конечно же, она побежала.

Мельком оглянувшись, я достала из кармана маленькую зеленую таблеточку, запечатанную в совершенно обыденную пластиковую упаковку, на обратной стороне которой было пропечатано латиницей – «Летанин. Не больше одной таблетки после происшествия».

Чуть дрожащими руками надорвала пластик, подняла над Элькиным стаканом и уже приготовилась вывернуть в него содержимое…

И чуть не вскрикнула в ужасе, увидев, как со стороны окна, спрыгнув с приоткрытой внутрь форточки в комнату влетела ворона. Обыкновенная, серо-черная ворона с длинным, немного ощипанным хвостом.

Долетела до стойки бара кафетерия, приземлилась прямо на столешницу, вспыхнула маленьким, серебристым пламенем и на глазах у всех стоящих в очереди людей, превратилась в невысокую, приземистую, крашенную блондинку.

– Иди на перерыв, – запыхавшимся голосом сказала бывшая ворона второй блондинке – той, что стояла за кассой, поднимая со стула передник и накидывая его на себя через голову.

Вторая кассирша кивнула.

– Я недолго, покурю только, – пообещала. Сбросила передник, вспыхнула таким же серебристым свечением… и элегантной, черно-серой вороной вылетела в то же окно прочь.

– Девушка, да что ж вы! – завозмущалась рядом со мной уборщица, наткнувшись на лужу разлитого вокруг стола Элькиного чая, в самом центре которой плавала, стремительно тая, зеленая таблетка.

Боже, как неловко! Когда я успела все это пролить?! Да еще и предварительно умудрившись растопить в чае драгоценный «Летанин».

– Она должна выпить это в течение максимум восьми часов, – вспомнила слова Гордеева. – Зелье работает в ближайшие часы после происшествия и только. Если пропустить этот временной отрезок – твою подругу можно будет разве что убить, чтобы она забыла. Или дать ей кое-что, что напрочь лишит ее ВСЕЙ памяти – имя свое забудет, не то, что твой поцелуй со мной.

Мой взгляд прирос к круглым часам над стойкой бара – без пятнадцати восемь вечера. Поцелуй случился в одиннадцать утра. Охрана ректора встретит меня у входа только через полчаса, и даже если бы таблетка все еще могла помочь, не факт, что у них будет еще одна с собой...

Да, похоже, этой Золушке сегодня не повезло, и бой часов ночи принесет ей страшные напасти. Смерть или полная потеря памяти – неизвестно еще что ужаснее…

Я решительно встала и, забыв даже извиниться перед уборщицей, побежала в сторону барной стойки, где Элька рылась в пакетиках с сахаром в поисках моего любимого, коричневого. Так же, как и все остальные, не заметив, что барристы в этом заведении умеют превращаться в пернатых.

– Идем, – сказала я, утягивая ее прочь, в сторону туалетов.

– Чего? Куда идем? – Элька растерянно заоглядывалась, не успев прихватить с собой сахар.

Зайдя в туалет, я проверила кабинки, убедилась, что мы одни и повернулась к Эльке.

– Жить хочешь? – спросила, изо всех сил подражая тону господина ректора.

Она испуганно отпрянула, хотела уже было что-то сказать, но, вероятно, увидела, в моем лице нечто такое, отчего стало не до возмущений и споров.

Громко глотнув, подруга кивнула.

– Тогда слушай и запоминай. На крыльце, куда ты через пятнадцать минут выйдешь одна, к тебе подойдет парень в темных очках. Или без очков, неважно. Спросит, кто ты такая и что здесь делаешь. Скажешь, что не помнишь точно, но вроде как упала в обморок на лекции и приехала сюда на скорой с подругой. Ну, и для правдоподобности спросишь его, не знает ли он, как отсюда такси взять. Поняла?