– О боже… – Элька вся побелела, дрожащей рукой хватаясь за грудь.

– Ага. А представь, каково мне было! А потом… потом… вытащил меня и пригрозил, что если не расскажу, зачем я его поцеловала, то вывезет меня в лес и закопает рядом с его бывшей… живьем!

– Стоп-стоп! Хватит! – запричитала подруга, как раз, когда я сообразила, что возможно немного того… перебарщиваю.

Отдышавшись, Элька все же потребовала продолжения, но уже без деталей.

– Как же он тебе поверил? Или все-таки рассказала, что поцеловала его из-за проигрыша?

Я поперхнулась жареной картошкой.

– Ты что! У меня заняло час убедить его, что он мне нравится! Если узнает, что я проиграла этот поцелуй в карты… мне пи***ц! В буквальном смысле этого слова.

Я думала, что Элька снова заохает испуганной курицей, но вместо этого она смотрела на меня с выражением лица, какое бывает у журналиста, готового задать знаменитости каверзный вопрос.

И задала его.

– Каким же, интересно, образом ты убеждала его – целый час?!

– Эмм… Ну… на коленях ползала… – не зная, куда девать руки, я вытащила еще одну картошку. Неловко ткнула ей в кетчуп и понесла ко рту…

– Ползала или стояла? – Элькин вопрос застал меня врасплох, рука дернулась, кетчуп отделился от картошки и угрожающе большой каплей пополз вниз – прямо на мой новенький, дорогущий, небесно-голубой джемпер!

– Вот черт! – ругнулась я, опуская глаза и готовясь увидеть отвратительное жирное, бордовое пятно, с которым придется весь день щеголять, не имея возможности переодеться.

Но увидела нечто куда более страшное.

Свою бледную в хмуром утреннем свете, покрытую мурашками и красующуюся изящно стоящую сосками… грудь!

Совершенно и беспощадно голую.

– А-а-а… – хрипло закричала я, отбрасывая от себя картошку и еще раз капая на себя – прямо между голых ног!

– Что случилось? – всполошилась Элька, испуганно оглядываясь – то ли позвать на помощь, то ли убедиться, что моего вопля никто не слышал.

Однако слышали все. И все, ВСЕ! обернулись посмотреть на меня – вжимающуюся в стул, пытающуюся провалиться сквозь него, абсолютно голую девушку!

– Боже… боже… – заикаясь, я пыталась выдавить из себя хоть какое-то объяснение, но для начала надо было объяснить себе – а как объяснить, когда мозг отказывается воспринимать происходящее, когда адреналин, страх и ужас лишают способности думать…

Как в том сне! Боже мой, как в моем сегодняшнем кошмаре – только я не перед ректором голая, а перед всеми!

Но как? Как?!

Чувствуя, что еще немного и я потеряю сознание, прошептала…

– Накрой меня чем-нибудь… пожалуйста…

Элька обернулась на мой голос. А все остальные, как ни странно, пожали плечами и отвернулись.

– Чего ты орешь? Я уж подумала, ректор явился по твою душу. А чего закрываешься?

Я с шумом проглотила слюну.

– Я… я же голая…

Она что, не видит?!

– Чего? – Элька выпучила на меня глаза. – В смысле… тебе холодно? Ты это имеешь в виду?

Да ты что, слепая что ли? – хотела закричать я. Не видишь мои голые титьки с сосками торчком? Не видишь моих судорожно сжатых голых ног и прилипшую к стулу голую же задницу?!

И прикусила язык, сообразив, что нет – не видит! И никто не видит – иначе бы не отвернулись, равнодушно пожимая плечами.

Что за хрень? Я окончательно свихнулась?

Пока Элька озабоченно осматривала меня, уверяя, что я просто перенервничала, и заставляла сделать глоток пива побольше, чтобы успокоиться, я лихорадочно соображала.

Если и был подходящий момент сойти с ума – то это было вчера, когда ректор на моих глазах покрылся пятнистой змеиной кожей. Ну может еще и тогда, когда на моих глазах барристы в кафетерии превратились в ворон.

А раз пока не сошла – значит, с психикой у меня все в порядке.

Белой горячкой от пары глотков безалкогольного пива я тоже вряд ли заболела.

Магия! Это гребаная змеиная магия! – наконец сообразила.

Все еще пригибаясь и закрываясь, в ужасе от мысли, что просто не заметили, что просто я так удачно прикрыта столом, что не сразу разобрались, в чем дело, я извернулась, вытащила на свет из сумки телефон и уставилась на сообщение с незнакомого мне номера.

«Как тебе мое наказание, Никитина?»

– Вы с ума сошли? – у меня даже на злость сил не было, настолько подкосил меня поход голышом сквозь толпу народа к туалету. И добило зрелище моего совершенно обнаженного тела в зеркале.

Прижимая к уху трубку, я стояла в кабинке туалета, стараясь ни к чему не прикасаться.

– Не вы, а ты, – довольно ответил этот мерзавец. – И нет, я не сошел с ума. Я использую каждую возможность попрактиковать твои способности. Посмотрим, сможешь ли ты продраться сквозь иллюзию, которую я создал лично для тебя, взяв каплю твоей крови.

– Роза… – прошептала я и отскочила, понимая, что чуть не прислонилась к стене голой спине.

– Роза, – подтвердил он. – Тебе – урок никогда не брать в руки ничего незнакомого, а мне – возможность поиграть с магией, рассчитанной лично на тебя.

Он создал вокруг меня иллюзию моего голого тела, видимую только для меня – поняла я наконец. Несмотря на то, что на самом деле, в реальности, я вполне себе одета…

С некоторым облегчением я все же прислонилась к стене… и по ощущениям поняла, что да – я все еще в свитере и в юбке.

– И надолго этот кошмар?

– Пока не сможешь сбросить магию, используя свои способности Видящей, – еще более довольным голосом ответил он. – Причем желательно, чтобы ты сделала это до лекции по статистике, на которой я сегодня буду присутствовать – если не хочешь предстать передо мной в чем мать родила. Я ведь тоже пожертвовал каплей своей крови и участвую в твоей распрекрасной… иллюзии.

Я задохнулась от злости.

– Я вас ненавижу! Ненавижу!

– «Тебя», если уж на то пошло, – снова поправил меня он. – И сделай мне одолжение – поумерь свой юношеский максимализм. Я ведь мог не утруждаться и нагнать на тебя иллюзию общего характера. Тогда бы тебя увидели такой ВСЕ, а условия испытания оставались бы теми же.

Ректор отключился.

Ругаясь трехэтажным матом и чуть не зашвырнув телефоном в стену, я вышла из кабинки.

– Урод! Вот урод!

– Ты в порядке, Никитина?

Подпрыгнув от неожиданности, я инстинктивно закрылась руками – в туалет зашла Буркова, собственной персоной, а сзади нее маячил какой-то незнакомый мне парень в кожаной куртке.

– Чего ты дергаешься? – закрыв за собой дверь, моя немезида прислонилась к ней и скрестила руки на груди. – Хотя, понятно, чего. Знаешь, сколько ты уже должна мне? Я бы тоже задергалась.

Я тоже скрестила руки на груди – так чувствовалось комфортнее.

– Вот уж не думала, что тебе так нужны деньги, Буркова.

Очень странно было стоять перед ней голой и еще и язвить.

– Ты прекрасно знаешь, из-за чего все затевалось! – сорвалась она.  – Ты должна была… А впрочем, неважно, – она показушно махнула рукой. – Не смогла так не смогла. Отдавай сорокет – раз ты такая лузерша, Никитина.

– Откуда сорокет?! – возмутилась я, забыв даже о том, что голая. Ростовщица какая-то, ей богу!

– Процентики! – будто специально, чтобы поддержать имидж, Буркова сделала пальцами омерзительный жест, словно деньги считала.

Я поморщилась.

– Да заплачу я, не волнуйся, – и стараясь не касаться ее, обошла, чтобы выйти из туалета.

– До воскресенья у тебя время, Никитина, – бросила она мне вслед голосом, которым разговаривают жены итальянских мафиози в переводном кино. – Потом никакие проценты не помогут – будешь перед моим парнем и его друзьями отвечать.

Толкнув перед собой дверь, я уже готова была закатить глаза от пафосности ее тона… и застыла под тяжелым, многообещающим взглядом товарища в кожаной куртке. Это, что ли, ее парень?

Как быто ни было, оглядел он меня настолько красноречиво, что страх вернулся – а ну как видит то же, что и я? Да и вообще, я бы на месте Бурковой забеспокоилась, если бы мой мужчина так же ощупывал взглядом посторонних девушек.  Интересно, как именно планируется мое «отвечание» перед этим амбалом?