Положить этому конец, но как? Взорвать это, но чем? Даже гипотетически, как это сделать? Если динамит еле-еле осилил породу, в которой покоился корабль, не причинив ему ни единого повреждения, что он может придумать. Взять взрывчатку с Лимстонской военно-воздушной базы, стащить атомную бомбу? Такое бывает только в фантастических романах. Вот так потеха будет, возможно, последняя в его жизни, если он завладеет ядерным оружием и пустит его в ход, желая всего-то уничтожить корабль, наделает таких дел, при всем-то его пацифизме… а кораблю — хоть бы хны!

Скудный выбор, ничего не скажешь, а третий вариант — вообще никуда… а тем временем его руки проявившие большую мудрость, чем его ум, покуда он ломал себе голову, выполняли обыденную утреннюю работу — регулировали напор в насосах и проверяли наполнение шлангов. Теперь он наклонился, проверяя уровень воды. К счастью, нашелся мощный прожектор, осветивший траншею почти до дна уровень воды быстро падал. Он предвидел, что взрывы и отгрузка разбитой породы возобновятся в среду, четверг, самое позднее… рано или поздно они возобновятся и работа пойдет быстрее. Насыщенная водой порода — мягкая и пористая, так что выкопать яму для взрывчатки займет немного времени, впрочем, там должны образоваться естественные углубления, в которые можно заложить взрывное устройство. Словом, предстоит продвигаться вглубь.

Гарденер постоял, нагнувшись над разрезом в земле, направлял луч прожектора в темную глубину. Затем он выключил прожектор и снова отправился проверить зажимы. Ну, что ж, уже половина девятого: пора идти выпить.

Он повернулся.

Перед ним стояла Бобби.

У Гарденера отвисла челюсть. Кое-как закрыв рот, он уставился на нее, приняв все это за мираж. Но Бобби стояла, твердо опираясь на землю ногами, к тому же, Гарденер заметил, что ее волосы значительно поредели — сквозь них просвечивала бледная и ослепительно-белая кожа. Теперь лоб отодвинулся до середины головы, словно на картинах Леонардо да Винчи, напоминающих о нелепой средневековой моде. Сквозь просвечивающую кожу выступали кости черепа; одним словом, она была похожа на человека, перенесшего длительную, изнуряющую болезнь. Левая рука — на перевязи. И…

Она накрасилась. Просто нашпаклевана. Да я уверен, что она накладывала грим горстями, словно заделывая шрамы от оспы. Но это она… Бобби… даже не представлял, Слезы навернулись Гарденеру на глаза. Бобби стала двоиться и расплываться. Только сейчас он почувствовал как одиноко ему было все эти две недели.

— Бобби? — спросил он хрипло. — Это правда ты? Бобби улыбнулась той сладостной улыбкой, которая, бывало, так ему нравилась, и которая уберегла его от многих идиотских выходок.

Это — Бобби. Это — Бобби, и он ее любит.

Он шагнул к ней, взял за плечи и уткнулся заплаканным лицом в ее шею. Так бывало и раньше…

— Привет, Гард, — выговорила она сквозь слезы.

Теперь и он зарыдал в полный голос. И стал целовать ее. Целовать ее. Целовать ее.

Обхватил ее обеими руками. Она закинул левую руку к чему на плечи.

— Нет, — выговорил он, целуя ее. — Нет, ты не можешь.

— Шшш. Я должна. Это мой последний шанс, Гард. Наш последний шанс.

Они целовались снова и снова, не в силах оторваться друг от друга. Теперь ее рубашка была расстегнута и смята, и он осыпал поцелуями тело, которое самая буйная фантазия не сделала бы соблазнительным: бледное и истощенное, с опавшими мышцами и обвисшими грудями, но он любил ее, целовал, целовал… два безумца с лицами, промокшими от слез, прильнули друг к другу.

«Гард, дорогой мой, дорогой, ты всегда…»

«Тшшшшшш».

«Ох, пожалуйста, я люблю тебя».

«Бобби, я люблю…»

«Любишь…»

«…поцелуй меня…»

«…поцелуй…»

«Да…»

Под ними ковер из опавшей хвои, а вокруг — сладостная тьма. И ее слезы. И его слезы. А губы слиты в неотрывном поцелуе. Взяв ее, Гарденер почувствовал две вещи: как он истосковался по ней и какое безмолвие вокруг, не слышно ни одной птицы. Лес мертв.

И поцелуи.

Чтобы стереть ее коричневатую крем-пудру с обнаженного тела, Гарду пришлось воспользоваться заношенной рубашкой. Большая часть грима смазалась с ее лица. Неужели она пришла сюда, предвидя, что отдастся ему? Теперь об этом лучше не думать. По крайней мере, сейчас.

Что и говорить, сейчас они оба служили манной небесной для мушек, комаров и гнуса, но Гарду было не до этого. Да и ей тоже. Может быть, корабль сыграл свою побуждающую роль, — думал он, глядя на корабль, — а что, чем черт не шутит?

Он перевернул свою рубашку и, осторожно приподняв лицо Бобби за подбородок, принялся счищать с него грим. Впрочем, почти вся пудра и помада растеклись от пота… или были смыты слезами.

— Я поранил тебя, — сказал он.

«Но ты же любил меня», — ответила Бобби.

— Что?

«Ты же слышишь меня, Гард. Я знаю, что слышишь».

— Ты сердишься? — спросил он, опасаясь, что, рухнувшие было барьеры, встанут между ними снова, а этого бы не хотелось. — Ты не хочешь со мной разговаривать?

Он помолчал.

— Я не виню тебя. За все эти годы мы наговорили друг другу уйму всякой ерунды, подружка.

— Я говорила с тобой, — сказала она, смутившись, что лежит в его объятьях уже после того, как закончились любовные игры. Гарденеру понравилось ее всегдашняя застенчивость.

— Я передавала тебе свои мысли.

— А я не слышал.

— А раньше ты слышал… и отвечал мне. Мы разговаривали, Гарденер.

— Мы были ближе к… этому. — Он махнул рукой в сторону корабля.

Она мягко улыбнулась и уютно прижалась щекой к его плечу. Под слоем грима ее кожа казалась такой ранимой, такой уязвимой…

— А что? Я поранил тебя?

— Нет. Ну, да. Немножко. — Она улыбнулась. Это была старая славная улыбка Бобби Андерсон, которая освятила бы и преисподнюю, и все же слезы беззвучно полились по щекам.

— Хуже того. Самое лучшее мы оставили на потом, Гард. Он мягко поцеловал ее, но теперь ее губы были другими. Это были губы Новой и Изменившейся Роберты Андерсон.

— В начале, в конце или в середине, мне только и остается, что любить тебя, пусть это не беспокоит Бобби.

— Я знаю, что плохо выгляжу, — отозвалась Бобби, — очевидно, я переусердствовала с краской, как ты уже заметил. Ты был прав, я довела себя до точки, и теперь у меня полный физический срыв.

Гарденер выругался про себя, надеясь, что Бобби не прочтет его мысли. Скрытность постепенно стала его второй натурой.

— Лечение было… радикальным. В результате остались только кое-какие проблемы с кожей и выпадением волос. Но они снова вырастут.

— О, — сказал Гарденер, думая: Не ври по пустякам, Бобби.

— Ну, я рад, что у тебя все в порядке. Но, по-моему, тебе лучше отлежаться еще пару дней, чтобы встать на йоги.

— Нет. — спокойно сказала Бобби. — настало время для решительного броска, Гард. Мы почти у цели. Мы начали это вместе: ты и я…

— Нет, — сказал Гарденер. — Это ты начала все это, Бобби. Ты, буквально, запнулась за него. Тогда, когда Питер был еще жив. Помнишь?

Упомянув о Питере, Гарденер увидел боль в глазах Бобби. Потом она исчезла. Она вывернулась из рук Гарденера.

— Ты уже слишком долго находишься здесь… Ты спас мне жизнь. Без тебя меня бы здесь не было. Давай же возьмемся за это вместе, Гард. Держу пари, что осталось всего-то футов двадцать пять туда, вниз.

У Гарденера было предчувствие, что она права, но, как ни страшно, это не принесло ему облегчения. Точно чья-то рука сдавила ему сердце, а потом — еще и еще, а боль была еще хуже той, чем от проломленной когда-то головы…

— Если ты так думаешь, я приму к сведению.

— Что ты говоришь. Гард? Мы раскопаем его. Ты и я. Он уселся, задумчиво глядя на Бобби, отмечая, уже в который раз, как жутко и уныло в лесу, где не поет ни одна птица.

Страшно, такое ощущение, что мы в мертвой зоне, отравленной радиацией. Если люди достаточно сообразительны, чтобы уйти из зараженных мест, если их, конечно, предупредят вовремя, то не скажешь же ты сойке, или красному зимородку не смотреть на огненный «гриб». Они смотрят и падают на землю замертво, с выпученными глазами. Или летают, ослепленные, натыкаясь на дома, деревья и провода, пока не выбьются из сил или не сломают себе шеи. Как ты думаешь, Бобби, это — космический корабль? Или это гигантский контейнер с ядерными отходами, захороненный в укромном месте? Контейнер, давший пробоину? А что, похоже? Да, но почему же тогда деревья такие же, как всегда, и почему этот стальной ястреб рухнул с неба в пятницу?