Гард повернулся направо и упал ничком, чтобы спастись от луча того, что выглядело как свет. Его ребра ударились о стол, сильно ударились и стол снова врезался в Бобби, на этот раз даже сильнее: ножки стула Бобби качнулись назад, и Бобби с треском свалилась на пол. Луч зеленого света дернулся вверх, и Гарденер сразу вспомнил о тех парнях, которые стоят на бетонке взлетной полосы, управляя могучими прожекторами, которые указывают самолетам путь на посадку.

Он услышал низкий звонкий треск, как будто щепка откололась от фанерного потолка. Посмотрел вверх и увидел, что фотонный пистолет прорезал щель в кухонном потолке. Гарденер пошатнулся, невероятно, но его челюсти щелкнули, и их свело новым зевком. В его голове раздался звон и эхом отозвался зеленый огонь тревоги мыслей Бобби.

(У него есть пушка, чтобы меня застрелить, ну, ублюдок, ублюдок, пушку заимел)

Он попытался защитить себя от безумия и не мог. Бобби визжала в его голове, и пока она секунду лежала между столом и перевернутым стулом, она пыталась достать пушку, чтобы снова выстрелить в него.

Гарденер поднял ногу и снова толкнул стол, лицо его исказилось гримасой усилия. Он перевернулся, пиво, таблетки и бубнящее радио свалились на пол. Большинство предметов упало на Бобби. Пиво брызнуло ей на лицо и, пенясь и шипя, побежало по ее новой и лучшей коже. Приемник ударил ее по шее, затем упал на пол и отскочил в мелкую лужу пива.

Стреляй, ты, ублюдок! Завопил Гарденер на него, — Взорвись! Уничтожь себя! Взорвись, ты, проклятая тварь, взор-Приемник сделал нечто большее. Он, казалось, раздувался до отказа и затем с треском лопающегося пива разлетелся вдребезги, извергая лучи зеленого света как молния. Бобби завопила. То, что слышали его уши, было плохим, звук внутри головы был несравненно худшим. Гарденер завопил, вместе с тем не слыша самого себя. Он увидел, что рубашка Бобби загорелась.

Он нажал на курок кольта, не думая ни о чем, и на этот раз пистолет сработал, выпустив пулю в лодыжку Джима Гарденера, раздробив ее. Боль горячим ветром пронеслась через его мозг. Он снова закричал. Он шагнул вперед, волоча ногу, в голове его звенел ее ужасный, давящий на психику вопль. Через секунду он сделал бы его безумным. Эта мысль в самом деле была освобождающей. Когда он наконец-то сойдет с ума, все это дерьмо уже больше не будет иметь никакого значения.

Затем, на одну секунду. Гард увидел свою Бобби в последний раз.

Он думал, что Бобби, вероятно, пытается улыбнуться.

Затем визг снова возобновился. Она вопила и пыталась сбить языки пламени, которые охватили верхнюю часть ее тела, и этот вопль был ужасно, ужасно громким, он был невыносим. Невыносим для них обоих, подумал он. Он наклонился, нашел треклятый пистолет на полу и поднял его, и боль в лодыжке была ужасной, — он это знал, но на секунду она ушла от него, погребенная пронзительной агонией Бобби. Он нацелил пистолет на ее голову.

Ну, сработай же, ты, проклятая тварь, ну пожалуйста, пожалуйста, сработай. Но если она сработает, а он промахнется? В магазине может не оказаться еще одного патрона.

Его проклятые руки не перестанут трястись. Он упал на колени, как человек, принужденный внезапной насильственной необходимостью помолиться. Он повернулся к Бобби, которая лежала, крича и корчась, охваченная огнем, на полу. Он мог ощутить запах ее горения; мог видеть черные капли пластика от футляра приемника, которые, пузырясь падали на ее платье. Он почти потерял равновесие и упал на верхнюю часть ее тела. Затем он надавил стволом кольта на ее шею в нажал спусковой крючок.

Опять осечка.

Бобби вопила и вопила. Вопила у него в голове. Он снова попытался передернуть затвор. Почти вытащил его. Затем он скользнул в первоначальное положение. Осечка, пожалуйста, о Боже, о, пожалуйста, позволь мне быть ее другом последний раз!

На этот раз он полностью оттянул затвор назад и снова нажал спуск. На этот раз пистолет не подвел.

Визг в его голове неожиданно перешел в громкое жужжание. Он знал, что слышит звук смертельного распада. Он поднял голову и посмотрел вверх. Яркая полоса солнечного света из распоротой крыши упала ему на лицо, раздавив его на две половины. Гарденер закричал.

Неожиданно жужжание прекратилось и настала тишина.

Бобби Андерсон — или то, во что она превратилась, — была так же мертва, как куча опавших осенних листьев в контрольном отсеке корабля, так же мертва, как и те галерные рабы, которые управляли кораблем.

Она была мертва и Гарденер с радостью согласился умереть тоже… но это было еще не все.

Еще не все.

Кьюл Арчинбург пил Пепси, когда в его голове стали раздаваться вопли. Бутылка выпала из его руки и разбилась о пол, когда он судорожно потянулся за виски. Дэйв Ратледж, задремав у дверей на сколоченном им самим стуле, приткнулся к стене и видел кошмарные сны в незнакомых тонах. Его глаза внезапно раскрылись, и он сидел прямо, словно привязанный, как будто кто-то коснулся его электрическим проводом, сухой комок стоял у него в горле. Его стул выскользнул из-под него, и когда его голова ударилась о деревянную стенку магазина, шея треснула, как стекло. Он умер, прежде, чем упал на асфальт. Хейзл Маккриди готовила себе чай. Когда начались вопли, ее руки затряслись. Одна рука, державшая чайник, плеснула кипятком на другую, в которой была чашка, нанеся ужасный ожог. Она отшвырнула чайник через всю комнату, вопя от боли и страха. Эшли Рувалл, который ехал на велосипеде мимо городской мэрии, упал посреди улицы и лежал недвижно, оглушенный. Дик Эллисон и Ньют Берринджер играли в карты в доме Ньюта, в игру, которая становится довольно-таки глупой, когда каждый знает, что другой держит в руке, но больше заняться было нечем, и, кроме того, они просто проводили время в ожидании телефонного звонка от Бобби, которая сообщит, что этот пьяница мертв и можно начинать новый этап работы. Ньют метал, и он рассыпал карты по столу и по полу. Дик вскочил с дикими глазами, волосы его встали дыбом, и он, шатаясь, бросился к двери. Он врезался в стену в трех футах от двери и упал, раскинув руки. Док Ворвик изучал свой старый дневник. Его организм выбросил в сердце смертельную дозу адреналина и оно разорвалось, словно бумажное. Эд Маккан ехал в своем пикапе, преградив путь грузовику Ньюта. Он съехал с дороги и врезался в брошенную сосисочную Пуча Бэйкли. Он ударился лицом о руль. Он был сразу оглушен, не более того. Он ехал медленно. Он оглянулся, изумленный и пораженный ужасом. Венда Фаннин выходила из погреба, неся две банки консервированных слив. С того времени, когда началось ее «превращение», она стала есть еще меньше. За последние четыре недели она одна съела более девяноста банок консервированных слив. Она завопила и подбросила обе банки в воздух, как жонглер. Они упали, ударились о ступени и разбились вдребезги. Бобби, подумала она в оцепенении, Бобби Андерсон горит! Нэнси Восс безучастно стояла у заднего окна и думала о Джо. Она потеряла Джо, совсем его потеряла. Она предполагала, что «превращение» в конце концов вытеснит это страстное влечение — каждый день оно казалось все более и более отдаленным, — но, как ни больно потерять Джо, все же она не хотела, чтобы эта боль прекратилась. В этом не было смысла, но это было так. Потом в ее голове начались вопли и она так дернулась вперед, что выбила лбом три оконных стекла.

Крики Бобби оглушили Хэвен, как сирена воздушной тревоги. Все и вся полностью остановилось… а затем мутировавшие жители Хэвена высыпали на улицы деревни. Все они выглядели похожими друг на друга. Тревога, боль и ужас поначалу… а потом гнев.

Они знали, кто был причиной этих криков агонии.

Пока они продолжались, ни один из других голосов разума не мог быть услышан ими.

Затем появились смертельный шуршащий треск и тишина, мертвенная тишина.

Несколькими мгновениями позже в голове Дика Эллисона раздался слабый пульс. Он был эмоционально потрясен, но командовал достаточно ясно.