Это Бобби. Она указала на стену. Она отвела руки и начала извивать кисти, изображая какую-то шараду. Затем указала снова на стену. Наконец, Гарденер понял. При всей серьезности изображения было смешно. Бобби пыталась показать казнь на электрическом стуле, намекая на то, что прикосновение к этой стене-окну может быть весьма похожим на касание третьей рельсы в подземке.

Гарденер кивнул, потом ткнул пальцем в сторону широкого коридора, по которому они сюда пришли. Бобби тоже кивнула и направилась туда.

Как только Гарденер влез в переборку, ему показалось, что раздался шорох, как от сухого листа; он обернулся, чувствуя дикий детский страх, заползающий в мозг. Он подумал, что это могут быть они, чьи тела лежат в углу; они, медленно вставшие на свои когтистые ноги, как зомби.

Но они спокойно лежали клубком причудливых рук и ног. Широкий, ясный вид неба и деревьев на стене (или сквозь стену) туманился, теряя очертания и краски.

Гарденер развернулся обратно и как мог быстро пополз за Бобби.

Ты с ума сошел, сказал самому себе Джон Леандро, въезжая на ту самую парковку, которой пользовался Эверетт Хиллман три недели назад. Леандро, конечно же, этого не знал. Да, вероятней всего все было именно так.

Хорошо, подумал он, выбираясь из старого автомобиля. Мне двадцать четыре, не женат, ношусь, как белка в колесе, и если я сошел с ума, так это потому, что нашел это, да, я. Я наткнулся на это. Его много, и все мое. Моя история. Нет, по-другому. Это немодно, но какого черта — именно так это и называется. Моя сенсация, и я собираюсь ее объездить, пока меня не сбросили. Я не собираюсь позволить меня укокошить, но, пока у меня будут силы, я это так не оставлю.

Леандро стоял на парковке в четверть первого, тем самым днем, который так быстро становился самым длинным днем в его жизни (и мог стать последним, несмотря на все его попытки убедить себя в обратном), и думал: Молодец. Объезди это, пока тебя не сбросили.

Чувствительно. Саркастично, но чувствительно. Та половинка его мозга, казалось, не имеет такого чувства. Моя история, повторил он упрямо. Моя сенсация.

Джон Леандро, в своей футболке с надписью ГДЕ ЖЕ К ЧЕРТУ ЭТА ТРОЯ, ШТАТ МЭН?

(Дэвид Брайт, возможно, досмеялся бы до инсульта, читая это), пересек всю парковку Мэнского Медоборудования

(«Специализируемся на Оборудовании для Терапии Дыхательных Путей с 1946»)

и вошел внутрь.

— Тридцать зеленых это неплохо за пользование воздушной маской, ты не думаешь? — спросил Леандро у клерка, постучав по его окошку. Он понимал, что тридцать-то у него есть, но когда он отдаст их, останется только полтора. — Не похоже, чтобы они пользовались спросом на черном рынке.

— Нам они никогда и не требовались, — сказал клерк. — И сейчас не требуются, ни для организаций, ни для кого другого. Но я потерял одну, пару или три недели назад. Пришел старик и сказал, что ему нужна такая штука. Я подумал, он имеет в виду для ныряния — ты понимаешь, он был старый, но еще для этого годился — и стал ему рассказывать о Нижневосточной Скуба в Бангоре. Но он сказал, нет, его интересует подземная маска. Ну, я ему одолжил. И больше ее не видел. Новенький Белл, запакованный. Двести долларов снаряжения.

— Одолжил маску? Ты сам?

— Ну, это был полный комплект. Да. Договорился с отцом. Он поставляет кислородные баллоны в Огасте. Ну и устроил он мне потом. Я не знаю, даст ли он мне еще одного «Белла», но если напрокат, то все о'кей.

— Ты можешь описать старика?

— Мистер, с вами все в порядке? Вы побелели…

— Все нормально. Можешь описать того, кто одолжил этот комплект?

— Старый. Загорелый. Он почти лысый был. Тощий такой, кожа как барабан. Ну, как я сказал, еще крепкий, — клерк задумался. — Он приехал на «Валианте».

— Когда точно он взял этот комплект?

— Вы полицейский?

— Журналист. «Бангор Дэйли Ньюз», — Леандро показал клерку свое удостоверение. Теперь тот заволновался.

— Он еще что-нибудь натворил? Ну, кроме того, что у нас спер?

— Вы можете посмотреть его имя и дату, для меня?

— Конечно.

Клерк пролистал свою записную книжку. Нашел и развернул книжку так, чтобы Леандро мог прочесть. Число было двадцать шестое июля. Имя было написано каракулями, но читаемо. Эверетт Хиллман.

— Вы не сообщали о краже в полицию, — сказал Леандро. Это не было вопросом. Если подается жалоба на кражу против старого чудака в дополнение к понятной неудаче его квартировладелицы с подложным чеком за двухнедельную ренту, тогда полиция могла бы проявить больший интерес к тому, как и почему Хиллман исчез, или куда он мог исчезнуть.

— Нет, отец сказал не стоит. В нашей страховке ничего нет о краже прокатного оборудования, понимаете, ну… вот почему.

Клерк замялся и улыбнулся, но заминка была неестественной, да и улыбка вымученной, и вместе они очень много сказали Леандро. Он, может быть, законченный хам, как полагал Дэвид Брайт, но не тупица. Если сообщать о краже или пропаже комплекта, по страховке ничего не выплатят. Но папаша этого парня знал другой способ, как представить все происшедшее в страховой компании. Но сейчас это все имело малое значение.

— Хорошо, спасибо вам за вашу помощь, — сказал Леандро, возвращая книжку. — Если мы можем еще…

— Да, конечно, — клерк, определенно, был счастлив оставить тему страховки. — И вы не напечатаете это все, пока не поговорите с отцом, да?

— Точно, — сказал Леандро с такой искренностью, что сам П.Т.Барнум восхитился бы. — Теперь, если я могу подписать…

— Да. Я должен увидеть ваши документы, правда. Я не спросил у старика, и теперь, когда мне отец напомнил, я у вас попрошу.

— Я же показывал удостоверение.

— Да, я помню, но хотелось бы видеть настоящие документы. Вздохнув, Леандро бросил на стол свои водительские права.

— Поспокойней, Джонни, — сказал Дэвид Брайт. Леандро стоял у будки телефона рядом с парковкой у въезда в ресторан. Он уловил в голосе Брайта начинающееся волнение. Он верит мне. Сукин сын, он наконец-то мне верит!

Он поднес трубку к другому уху. Полуденное солнце пригревало ему шею, но ничего плохого он в этом не видел. Он начал со своей поездки в Хэвен; невероятное смешение всех станций в радиоприемнике; дикая тошнота; кровоточащий нос; потерянные зубы. Он рассказал ему о разговоре со стариком в магазине, как пусто было, как будто целая округа покрылась табличками УШЕЛ РЫБАЧИТЬ. Он не упомянул свою математическую прозорливость, потому что теперь он помнил только, что она у него была. Что-то случилось, но теперь это осталось в его голове, как нечто смутное и рассеянное.

Вместо этого он рассказал Брайту о том, что ему пришла в голову мысль об отравленном воздухе в Хэвене — химический выброс или что-то в этом роде, а может быть, естественный выброс. Но смертельный газ, прямо из земли.

— Газ, который влияет на радиоволны, Джонни? Да, он знал, что все это странно, что все кусочки как-то не складываются в одно, но он был там и был уверен, что это воздух так на него повлиял. И поэтому он решил взять немного сжатого воздуха и вернуться туда.

Он пересказал свое случайное открытие, что Эверетт Хиллман, которого сам Дэвид Брайт уволил, как рехнувшегося старика, побывал там до него, по такому же наитию.

— Так, и что ты думаешь? — спросил Брайт наконец. Произошла маленькая заминка и потом Брайт сказал те слова, которые прозвучали для Леандро как самые сладкие в его жизни:

— Я думаю, ты во всем прав, Джонни. Что-то очень поганое там случилось, и я очень тебе советую держаться оттуда подальше.

Леандро ненадолго закрыл глаза и прижался лбом к телефонной будке. Он улыбался. Это была широкая и блаженная улыбка. Прав. Во всем прав. Эх, очень милые слова, отличные слова; слова утешения и блаженства. Во всем прав.