Через час после ее обмана матери, дядюшек и тетушек по поводу приезда Бобби, она попробовала проверить телефон, на этот раз из лавки гробовщика (ее мать уже приковыляла домой, где, как предполагала Энн, они присели с ее сестрой Бетти, выпили на пару дерьмового винца… и голосят над покойником, которого сами и съели).

Она позвонила оператору и внесла переполох на линии.

— Мне требуется срочная проверка работы линии, определите нарушение и скорректируйте, — сказала Энн. — У меня умер отец, и я хочу достать мою сестру рано или поздно.

— Да, мадам. Вы дадите мне номер вашего телефона?

— Я звоню из похоронного бюро, — сказала Энн. — Я пришла выбирать гроб для моего отца, затем я пойду спать. Я позвоню утром. Просто обеспечьте мне звонок, милая.

Она повесила трубку и повернулась к гробовщику.

— Сосновый гроб, — сказала она. — Самый дешевый, который есть.

— Но, мисс Андерсон, может, вы все-таки подумаете?

— Я не хочу думать, — пролаяла Энн. Она начала чувствовать приближение приступов мигрени.

— Но… — гробовщик был поражен.

— Я только прошу прислать мне самый дешевый сосновый гроб и хочу уйти из вашей гребаной лавки, у вас воняет покойниками…

— Но вы посмотрите…

— Я вижу, что вы утомили меня, — сказала Энн и вытянула свою чековую книжку из сумочки. — Сколько?

Следующим утром телефон Бобби работал, но не отвечал. Это продолжалось весь день. Энн раздражалась все больше и больше. Около 4 часов пополудни, очнувшись и переполнившись раздражением, она позвонила в главный узел штата Мэн и сказала оператору, что она хотела бы номер хэвенского полицейского департамента.

— Так… там нет полицейского департамента, но у меня есть номер хэвенского констебля, хотите?

— Да. Давайте это мне.

Оператор продиктовал ей телефон. Энн позвонила. Телефон звонил… звонил… звонил. Тон звонков был точно такой же, как тон, когда она звонила домой, где ее мягкотелая сестра скрывалась последние 13 лет или около того. Кто-то мог бы подумать, что звонки были в той же самой телефонной трубке.

Она фактически забавлялась этой мыслью, чтобы через мгновение отмести ее в сторону. Но подавившись такой параноидальной мыслью даже на мгновение, она почувствовала, что ее жизнь опять стала «не такой», и пришла в обычное раздраженное состояние. Звонки звучали одинаково потому, что, похоже, эта маленькая захолустная телефонная компания закупила одинаковое телефонное оборудование, вот и все.

— Ты застала ее? — спросила Паула, робко подойдя к двери.

— Нет. Она не отвечает. Городской констебль не отвечает, я думаю, весь гребаный город попал в бермудский треугольник.

Господи!

Она сдула локон волос со своего потного лба.

— Каких друзей? С кем эта сумасшедшая проводит ночи?

— Сисси? Ты не знаешь?

— Я знаю, кто одно время отвечал на телефонные звонки, — жестко ответила она. После жизни в их семье — это облегчение для меня разговаривать с мужскими пьяными голосами.

Ее мать ничего не сказала, она дошла до слез; дрожа замолкла, одна рука застыла на воротничке ее черного платья, и это сделало ее похожей на Энн.

— Нет, он там, и они вместе, и знают, что я звоню, чтобы связаться, и почему и они стараются оправдаться, что так срано со мной поступили.

— Сисси, я требую, чтобы ты не употребляла таких выражений!

— Заткнись, — завопила на нее Энн. Энн снова набрала номер телефона. В то время, когда она звонила на центральный узел, она спросила номер хэвенского мэра. Они не знали ни одного из них, был только номер городского управляющего или, как там можно назвать, этого мудака. Приглушив негромкое звяканье, похожее на царапанье крысы по стеклу, когда оператор смотрит на свой компьютерный экран, ее мать исчезла. Из другой комнаты доносились театральные рыдания и завывания, свойственные ирландцам в городе. Энн подумала, что подобно ракете «Фау-2» ирландские поминки подогреваются огненной жидкостью, и в обеих случаях жидкость одна и та же. Энн закрыла глаза. Ее голова гудела. Она поставила зубы вместе. Это послужило причиной резкого металлического привкуса. Она закрыла глаза и вообразила, как хорошо, как прекрасно было бы прооперировать лицо Бобби ногтями.

— Ты по-прежнему здесь, дорогуша, — сказала она, не открывая глаза. — Или ты уже рванула в ватерклозет.

— Да, у меня…

Оператор ушел, а робот извергал из себя монотонные ругательства. Энн набрала номер. Она предполагала совершенно точно, что ответа не будет, но трубку подняли сразу.

— Городское управление. Ньют Берринджер здесь.

— Хорошо, я там некоторых знаю. Меня зовут Энн Андерсон. Я звоню из Ютики, штат Нью-Йорк. Я пыталась звонить вашему констеблю, но, очевидно, он уехал на работу. Голос Берринджера был ровным.

— Ой! Мисс Андерсон. Она внезапно умерла в прошлом месяце. Офис пустует. Вероятно, до сих пор все на митинге в соседнем городке.

Это мгновенно остановило Энн и сосредоточило внимание на другом, что больше заинтересовало ее.

— Мисс Андерсон? Откуда вы знаете, что я мисс, Берринджер? Паузы не возникло. Берринджер сказал:

— Вы не сестра Бобби? Если это так, то, если бы вы были замужем, вы не были бы Андерсон, не так ли?

— Откуда вы знаете Бобби?

— Каждый в Хэвене знает Бобби, мисс Андерсон. Она наша знаменитость. Мы гордимся ею.

Эта мысль для Энн была ложкой дегтя. Наша знаменитость. Мы гордимся ею.

— Хорошая работа, Шерлок. Я пыталась дозвониться до нее или до кого-нибудь другого, чтобы он передал ей, что ее отец умер и похороны состоятся завтра.

Она надеялась на вежливую официальную сентиментальность — в конце концов он знал Бобби, но не получила.

— Были небольшие неполадки с телефоном в ее районе, вот и все, — сказал Берринджер. Энн снова была на мгновение выбита из колеи (Энн никогда не оказывалась выбитой из колеи надолго). Разговор продвигался не так, как она ожидала. Ответы этого мужчины были странными, слишком сдержанными, даже для Энн. Она попыталась представить его. Получилось что-то странное, если судить по его голосу.

— Дайте мне ее телефон! Ее мать выплакала свои глаза в другой комнате, она почти свалилась от нервного напряжения, и, если Роберты не будет здесь во время похорон, я думаю, она свалится.

— Так я не имею права дать ее телефон, мисс Андерсон, — возразил Берринджер, выходя из себя и медленно растягивая слова. — Она взрослая женщина. Но я несомненно передам ей ваше сообщение.

— Может быть, лучше дадите номер? — сказала Энн, мысленно стиснув зубы. Наш номер не изменился, но она так редко звонила, что могла и забыть его. Это…

— Не надо, — перебил Берринджер. — Если она не помнит, есть возможность оставить для вас сообщение на центральном узле, не так ли? Я думаю, это все, чем могу вам помочь.

Энн ненавидела телефон, потому что он передавал лишь часть от ее безжалостно сильной индивидуальности. В такие моменты, как этот, это доводило ее до огромной ненависти.

— Слушай, — заорала она. — Я думаю, ты не понимаешь…

— Спасибо, понимаю, — сказал он. За последние три минуты он уже дважды перебил ее. — Я хочу пойти пообедать и передам, что вы звонили. Спасибо за звонок, мисс Андерсон.

— Слушай…

Но уже наступил конец. Он делал вещи, которые она слишком ненавидела. Энн встала и подумала, что было бы неплохо, если бы того, с кем она только что говорила, заживо задрали бы дикие собаки.

Она заскрежетала бешено сжатыми зубами.

Бобби не перезвонила ей в полдень. И не перезвонила в тот вечер, когда носилась пьяная «фау-2». И не позвонила вечером, когда она вернулась на работу. Ни в два часа ночи, когда последние подгулявшие загружались в свои машины, чтобы внушать страх другим водителям по дороге домой.

Энн приписывала ночную бессонницу шомпольной прямоте ее кровати, пружины которой негромко скрипели, как маленькая бомба, заглушая скрип ее зубов и царапанье ногтей по ладоням. Она не спала и обдумывала план мщения.