Они с Бобби слегка поковыряли остывшую пиццу, которую Гарденер подогрел на ужин.

— Мне кажется, я хочу пива, — сказал Бобби, подходя к холодильнику. — Как ты? Будешь, Гард?

— Спасибо, я — пас.

Бобби подняла брови, но ничего не сказала. Она взяла пиво, вышла на веранду, и Гарденер услышал, как уютно скрипнуло сиденье ее старого кресла-качалки, когда она села. Чуть позже он налил себе в стакан холодной воды из-под крана, вышел и сел рядом с Бобби. Так они просидели довольно долго, не разговаривая, просто смотря в туманную неподвижность раннего вечера.

— Мы долго уже вместе, Бобби, ты и я, — сказал он.

— Да. Долго. И странный конец.

— Ты так думаешь? — спросил Гарденер, поворачиваясь в своем кресле чтобы взглянуть на Бобби. — Конец?

Бобби слегка пожала плечами. Она отвела глаза от глаз Гарденера.

— Ну, ты знаешь. Окончание фазы. Как насчет этого? Так лучше?

— Если это точное определение, то тогда не лучше и даже не самое лучшее это лишь слово. Этому я тебя учил?

Бобби рассмеялась.

— Да, этому. Чертов первый класс. Бешеные собаки, англичане и., учителя английского.

— Да.

— Да.

Бобби отхлебнула пива и снова посмотрела на Олд-Дерри-Роуд. Ожидает их с нетерпением, подумал Гарденер. Если они вдвоем действительно сказали все, что можно было сказать после всех этих лет, он почти пожелал, чтобы он никогда больше не поддавался желанию вернуться, невзирая на причины или возможные результаты. Такое завершение отношений, которые в свое время включали любовь, секс, дружбу, период напряженности, огорчений и даже ярости, казалось насмешкой над всем — болью, обидой и усилиями.

— Я всегда любила тебя, Гард, — Бобби проговорила мягко и проникновенно, не глядя на него. — И неважно, как это поворачивается, помни, что я все еще люблю тебя. — Теперь она посмотрела на него, ее лицо под толстым слоем косметики было пародией на лицо — это был какой-то безнадежный клоун, слегка походивший на Бобби. — И я надеюсь, что ты будешь помнить, что я никогда не хотела споткнуться об эту проклятую штуку. Моя свободная воля не была здесь определяющим фактором, как мог бы сказать какой-нибудь ученый осел.

— Но ты решила выкопать ее, — сказал Гарденер. Его голос был так же мягок, как и голос Бобби, но он почувствовал новый ужас, вкрадывающийся в его сердце. Не была ли шутка об отсутствии свободы воли замаскированным извинением за его собственное предстоящее убийство?

Остановись, Гард. Перестань хвататься за тени.

А машина, выкопанная в конце Ниста-Роуд, разве тень? — сразу возразил его мозг.

Бобби мягко рассмеялась.

— Старик, идея выкопать или нет такую вещь, как эта, всегда может быть функцией свободы воли… ты можешь втюхивать это детям на диспутах в высшей школе, но мы-то не там, а здесь, на веранде, Гард. Ты ведь действительно не думаешь, что человек выбирает что-то подобное, правда? Не полагаешь ли ты, что люди могут решить отказаться от всего знания, после того как они увидели однажды его маленький краешек?

— За эту идею я пикетировал атомные электростанции, — медленно ответил Гарденер., Бобби отмахнулась. — Общества могут сделать выбор не осуществлять идею — хотя я и в этом сомневаюсь, но ради аргументации пусть будет так — а обычные люди? Нет, Гард. Извини. Когда обыкновенный человек увидит что-то торчащее из земли, он выкопает это. Хотя бы потому выкопает, что это может быть клад.

— И у тебя не было ни малейшего подозрения, что это может быть… радиоактивным, — слово, которое пришло на ум. Но он не думал, что это будет то слово, которое понравится Бобби, — ., может иметь последствия?

Бобби широко улыбнулась. — Ни единого во всем мире.

— Но Питеру это не понравилось.

— Нет. Питеру не понравилось. Но это не убивало его, Гард. Я совершенно уверен, что нет.

— Питер умер от естественных причин. Он был старым. Эта штука в лесу — это корабль из другого мира. Это не Ящик Пандоры, ни божественное дерево с яблоками. Я не слышала никакого голоса с небес, распевающего «О ты, не ешь с этого корабля, иначе умрешь».

Гарденер слегка улыбнулся.

— Но это является кораблем знания, не так ли?

— Да. Я полагаю.

Бобби вновь стала смотреть на дорогу, очевидно, не желая обсуждать дальше эту тему.

— Когда ты их ожидаешь? — спросил Гарденер. Вместо ответа Бобби кивнула в сторону дороги. Подъезжал «кадди» Кьюла Арчинбурга, за ним следовал старый «форд» Эдли Маккина.

— Пойду-ка я внутрь да вздремну, — сказал Гарденер поднимаясь.

— Если ты хочешь пойти вместе с нами к кораблю, то пошли.

— С тобой — возможно. С ними? — Он ткнул большим пальцем в сторону подъезжающих автомобилей. — Они думают, что я сумасшедший. Да и к тому же они ненавидят то, что внутри меня, потому что не могут читать мои мысли.

— Если я говорю — пошли, значит, пошли.

— Спасибо, но я — пас, — сказал Гарденер, вставая и потягиваясь. — Да и я их тоже не люблю. Они действуют мне на нервы.

— Прости.

— Не стоит. Но… завтра. Только мы вдвоем, Бобби. Верно?

— Верно.

— Передай им привет. И напомни им, что я помогал, есть у меня стальная пластина в голове или нет.

— Обязательно. Конечно, напомню. — Но глаза Бобби опять скользнули в сторону, и Гарденеру это не понравилось. Совсем не понравилось.

Он думал, что они сначала пойдут в сарай, но они не пошли. Они стояли снаружи некоторое время и разговаривали — Бобби, Фрэнк, Ньют, Дик Эллисон, Хейзл и другие, а затем двинулись по направлению к лесу тесной группой. Освещение уже начинало приобретать пурпурный оттенок, и большинство из них несли фонари.

Наблюдая, Гарденер почувствовал, что это действительно последний момент с Бобби, пришел и ушел. И теперь ничего не осталось, кроме как пойти в сарай и посмотреть, что там. Решиться раз и навсегда.

Увидеть глазное яблоко, заглядывающее сквозь облако дыма за зеленой дверью…

Он поднялся и прошел через дом в кухню вовремя, чтобы увидеть их, направляющихся в буйно растущий сад Бобби. Он быстро пересчитал их, удостоверясь, что все они были там, затем направился к подвалу. Там, внизу, Бобби держала связку ключей.

Он открыл дверь подвала и остановился в последний раз.

Ты действительно хочешь это сделать?

Нет, нет, он не хотел. Но он намеревался сделать это. И он обнаружил, более чем страх, он чувствовал огромное одиночество. Не было никого, к кому он мог бы обратиться за помощью. Он был в пустыне с Бобби Андерсон сорок дней и сорок ночей, и теперь он был в пустыне с самим собой. Боже, помоги ему.

К чертям все, подумал он. Как, наверное, должен был сказать сержант взвода времен старой первой мировой войны: вперед, парни, вы что, собрались жить вечно?

Гарденер пошел вниз за связкой ключей Бобби.

Она была там, висящая на своем гвозде, и почти на всех ключах были бирки. Единственная хитрость была в том, что ключ от сарая исчез. Он должен был быть здесь — он был полностью уверен. Когда он последний раз видел его здесь? Гард пытался вспомнить и не мог. Бобби принимает меры предосторожности? Возможно.

Он стоял в Новой и Улучшенной Мастерской с вспотевшим лбом и с вспотевшими яйцами. Ключа нет. Это просто великолепно. И что ему теперь делать? Схватить топор Бобби и сделать, как Джек Николсон в «Сияющем»? Он представил себе это. Хрясь, бах, трах:

Здееееееесь ГАРДЕНЕР! Тут, правда, было бы тяжеловато заделать дыру, прежде чем пилигримы вернутся с Просмотра Священного Люка.

Он стоял в мастерской Бобби, чувствуя, как время уходит, ощущая себя Старым и Неулучшенным. Как долго они будут там, в любом случае? Нельзя сказать, правда? Совсем нельзя.

О'кей, куда люди кладут ключи? Предположим, что она просто принимает меры предосторожности, но не пытается спрятать его от тебя.

Мысль осенила его столь внезапно, что он даже хлопнул себя по лбу. Бобби не брала ключ. И никто не пытался спрятать его. Ключ пропал, когда Бобби, предположительно, была в Дерри-Хоум госпитале, поправляясь от солнечного удара. Он был почти уверен в этом и, хотя память не могла или не хотела подсказать, логика подсказывала.