— Виола! — Я с криком вскакиваю на постели. Изо рта вырывается облако пара.

Секунду-две я пытаюсь перевести дух, потом встаю и выбираюсь из палатки. На улице я иду прямиком к Ангаррад и прижимаюсь лбом к ее теплому лошадиному боку.

— Привет, — слышу я и поднимаю голову. Молодой солдат, которому велели кормить Ангаррад, принес ей ранний завтрак.

— Привет, — отвечаю я.

Солдат хоть и старше меня, но все равно стесняется и прячет глаза. Он подвешивает торбу с овсом к морде Ангаррад и еще одну — к морде Радости Джульетты, лошади мистера Моргана, которую мэр забрал у него после смерти Морпета. Эта властная и самодовольная кобыла рычит и фыркает на все, что движется.

Сдавайся! — говорит она солдату.

— Сама сдавайся, — бормочет он. Я хихикаю, потомушто тоже всегда ей так отвечаю.

Погладив Ангаррад, я заново надеваю на нее попону, чтобы она не мерзла. Жеребенок, твердит она, Жеребенок.

С ней все еще что-то неладно. Она почти не поднимает головы, и в седло я сесть даже пытаюсь. Зато она хотя бы начала разговаривать, и Шум ее больше не кричит.

Больше не кричит о войне.

Я закрываю глаза.

(Я — круг, круг — это я, — мысль, легкая как перышко…)

(потомушто Шум можно скрыть и от себя самого…)

(заглушить крики, заглушить смерть…)

(заглушить все, что ты видел и больше никогда не хочешь видеть…)

(но этот странный гул на заднем плане, который скорее чувствуешь, чем слышишь…)

— Как думаешь, когда уже что-нибудь начнется? — вдруг спрашивает солдат.

Я открываю глаза.

— Пусть лучше не начинается. Так хотя бы никто не умирает, — отвечаю я.

Он кивает и опускает взгляд:

— Меня зовут Джеймс.

Он произносит это с надеждой человека, у которого умерли все друзья.

— Тодд, — притставляюсь я.

Мы переглядываемся, а потом он бросает взгляд мне за спину и убегает выполнять следующее поручение.

Потомушто из палатки выходит мэр.

— Доброе утро, Тодд! — говорит он, потягиваясь.

— Кому доброе, а кому не очень.

Он только лыбится, как идиот:

— Я знаю, как трудно и неприятно ожидание. Особенно когда знаешь, что в любую секунду на нас могут спустить реку, и мы все утонем.

— Что же мы не уйдем отсюдова? — спрашиваю я. — Виола говорит, на берегу океана есть заброшенные деревни. Мы могли бы собраться с силами и…

— Потомушто это мой город, Тодд, — отвечает мэр, наливая себе кофе из котелка на костре. — Бросить его — значит потерпеть поражение. Таковы правила игры. Спэклы не откроют плотину, потомушто в таком случае мы ударим по ним ракетами. И нам, и врагу придется искать новые способы ведения войны.

— Это не твои ракеты.

— Правильно, ракеты Виолы, — с улыбкой отвечает он. — Мы оба видели, на что она способна ради тебя.

— Господин Президент? — Это мистер Тейт, вернувшийся с ночного патрулирования. Рядом с ним идет какой-то старик. — К вам делегат пришел.

— Делегат? — с наигранным удивлением переспрашивает мэр.

— Да, сэр, — кивает старик. Он мнет в руках шляпу и не знает, куда деть глаза. — Я от горожан.

Мы с мэром машинально оглядываем дома и улицы, которые когда-то были полны Шума. После атаки спэклов город опустел. А сейчас — подумать только! В конце главной улицы собрались люди — васновном старики, но есть и несколько женщин помоложе, одна из которых держит на руках ребенка.

— Мы не знаем, что происходит, — продолжает старик. — Мы услышали взрывы и побежали…

— Война — вот что происходит, — обрывает его мэр. — Решающее событие для судьбы всей планеты.

— Да, это мы поняли… Но потом река пересохла…

— И теперь вы решили, что безопаснее всетаки в городе? — спрашивает мэр. — Как вас зовут-, делегат?

— Шоу, — отвечает старик.

— Что ж, мистер Шоу, — говорит мэр, — времена сейчас тяжелые: город и армия нуждаются в вас.

Взгляд мистера Шоу нервно мечется между мной, мэром и мистером Тейтом.

— Ну конечно, мы готовы всячески помогать нашим мальчикам, — отвечает он, теребя шапку.

Мэр кивает — почти ободряюще:

— Но в городе нет электричества, верно? С тех пор, как все сбежали. Нет огня. Не на чем готовить пищу.

— Верно, сэр…

Мэр на секунду умолкает.

— Вот что я вам скажу, мистер Шоу. Я отправлю людей на станцию, пусть попробуют ее запустить. Может, нам удастся восстановить электроснабжение хотя бы в части города.

Мистер Шоу потрясен до глубины души. Я его понимаю.

— Спасибо, господин Президент! Я ведь только хотел спросить, можно ли…

— Что вы, что вы, — перебивает его мэр. — Ради кого мы сражаемся, если не ради вас? Так, одно дело мы уладили, и теперь я хочу обратиться за помощью к вам и остальным горожанам. Вы можете поставлять на фронт провизию и предметы первой необходимости? Я говорю главным образом о еде, но горожанам придется нормировать и воду. Война касается всех, мистер Шоу, и наша армия ничего не добьется без крепкого и надежного тыла.

— О, конечно, господин Президент! — Мистер Шоу так удивлен, что едва может говорить. — Спасибо огромное!

— Капитан Тейт? Будьте добры, соберите группу инженеров, пусть идут с мистером Шоу на электростанцию и попытаются не дать нашим людям умереть от холода.

Когда мистер Тейт и мистер Шоу уходят, я перевожу изумленный взгляд на мэра.

— Почему вы даете им тепло, когда вся армия греется у костров? — вопрошаю я. — Почему вы потакаете мирным жителям?

— Потомушто на наших глазах разворачивается не одно сражение, а несколько, Тодд, — отвечает мэр. — И я намерен выиграть все!

— Значит так, — говорит госпожа Лоусон, накладывая мне новую повязку. — Нам известно, что железное клеймо должно намертво врастать в кожу животного. При попытке снять его химические вещества на поверхности ленты вызывают сильное кровотечение, которое невозможно остановить. Но если его не трогать, рана в течение нескольких дней должна полностью зажить, а в твоем случае мы видим обратное.

Я лежу на койке в импровизированной палате на корабле-разведчике. Вернувшись на холм после встречи с Тоддом, я провела здесь куда больше времени, чем хотела бы. Мази и снадобья госпожи Лоусон не дают инфекции расползаться по всему организму, но полностью уничтожить ее не могут. Меня лихорадит, а рука под обручем горит огнем — так сильно, что я по собственной воле снова и снова возвращаюсь в палату.

Как будто без этого хлопот мало!

Удивительно, как тепло встретили меня на холме, когда я вернулась. Было уже темно, но в свете костров люди «Ответа» разглядели, что это я.

И радостно завопили.

Мои знакомые — Магнус, госпожа Надари, Иван — стали подходить, гладить Желудя по бокам и приговаривать: «Так им и надо!» или «Вот теперь они попляшут!» Все считали, что я приняла абсолютно верное решение, ударив по спэклам. Даже Симона велела мне не волноваться.

Даже Ли.

— Если мы не покажем врагу свою силу, они так и будут нападать, — сказал он тем вечером, когда мы сидели рядом на пеньке и ужинали.

Я покосилась на него: растрепанные светлые волосы, большие голубые глаза, сверкающие в свете лун, мягкая нежная кожа на шее…

Неважно.

— Но теперь они могут ожесточиться, — ответила я, пожалуй, чересчур громко.

— У тебя не было выбора. Ты спасала Тодда.

В его Шуме я увидела, что он хочет обнять меня.

Но не обнял.

Зато Брэдли вообще перестал со мной разговаривать. Впрочем, в этом не было нужды: стоило приблизиться к нему на несколько метров, как меня окатывало волной грубых и озлобленных мыслей о том, какая я эгоистка, и как глупо было позволить ребенку втянуть их в войну, и сколько жизней я подвергла смертельному риску…

— Просто я очень зол, — сказал он наутро. — Понимаю, тебе неприятно это слушать.

Но за свои мысли он не извинился, а потом весь день общался с караваном, докладывая о последних событиях. Меня он избегал.