– Ну, когда это было! А знаете, – воскликнул он, словно его что-то осенило, – ваша «Концертная симфония» скорее похожа на скрипичный концерт!

– Но и на симфонию одновременно, – сказал Бенно, – ее темы звучат поистине с симфонической мощью.

– Это ваша заслуга – ведь вы дирижировали оркестром уверенно, с чувством меры и большим вдохновением.

– Вольфганг, я дирижировал симфонией так, как она написана. Я сделал все, что мог, для столь великолепного произведения искусства.

Граф Пальфи сказал:

– Господин Моцарт, вы должны выступить у меня дома.

– Я почел бы за честь, ваше сиятельство, но без разрешения его светлости не могу.

– Мне он не откажет, – заявил граф Пальфи. – И потом, я хочу представить вас Стефани. На него можно положиться. Он главный режиссер, инспектор нашей немецкой оперы, а также любимец императора.

– Ваше сиятельство, могу ли я надеяться выступить перед императором?

– Постараюсь это устроить, – откликнулась графиня Тун. – У меня будет музыкальный вечер, и император обещал почтить его своим присутствием.

– Мне не хотелось бы показаться навязчивым, – сказал Вольфганг, хотя выступление перед Иосифом II было его заветной мечтой, тут же мелькнула мысль: Бонно уже за семьдесят, он скоро выйдет в отставку и, хотя по чину за ним следовали Сальери и Штарцер, место могло бы найтись и для него. – Но моя музыка может развлечь императора, когда-то она ему нравилась. Для меня это была бы большая честь.

– А для нас честь – слушать вас, – сказала графиня Тун. – И на это тоже потребуется разрешение его светлости?

– Если приглашение будет исходить от императора, то нет. Ему, я думаю, его светлость не откажет.

Бонно сказал:

– Я не хотел бы обременять вас лишними заботами, маэстро, но Общество венских музыкантов устраивает концерт в пользу вдов и детей музыкантов, и вы нас осчастливите, если согласитесь сыграть несколько своих вещей. Концерт состоится через две-три недели, и император обещал на нем быть.

Пожалуй, самое заманчивое предложение, подумал Вольфганг, но снова ответил:

– Нужно получить разрешение его светлости.

– Так давайте попросим его все вместе, – сказал князь Филипп Кобенцл, молча стоявший позади. – У меня тоже есть просьба к маэстро. Моя кузина, графиня фон Румбек, сочтет за честь стать вашей первой ученицей в Вене.

Вольфганг не любил преподавания, но он понимал – от подобного предложения не стоит отказываться. Сорокалетний Филипп Кобенцл был моложав и хорош собой; один из самых влиятельных аристократов империи, он славился великолепным вкусом и пользовался особым расположением его величества.

Наступило молчание. Какое-то время все раздумывали над предложением Кобенцла, а затем решились: действительно, нужно обратиться с просьбой к архиепископу Колоредо; архиепископ сидел в обществе своего отца и дяди.

Но прежде чем кто-либо успел раскрыть рот, Колоредо сказал:

– Моцарт, а ведь в Зальцбурге вы никогда не играете на альте.

Вольфгангу хотелось ответить: «Вряд ли это стоит, с вашим жалким оркестром», – но он сказал:

– Сегодня был особый случай.

– Потому-то вы и выбрали эту скучную «Концертную симфонию»?

– Ваша светлость, мне показалось, что слушателям она понравилась. Вольфганг старался говорить сдержанно, но и душе ликовал. Почтительное отношение гостей, теплые чувства, проявляемые ими, льстили ему и радовали. Колоредо, должно быть, сгорает от зависти, раз позволяет себе высказывать недовольство при всех. – Вы не находите ее заслуживающей внимания, ваша светлость?

– Мое мнение об этой вещи вам известно. Я высказывал его еще в Зальцбурге.

– Я удивлена, ваша светлость, – заметила графиня Тун, неужели вы действительно так думаете? Столь прекрасную и волнующую музыку мне еще не доводилось слышать.

Князь Рудольф Колоредо, отец архиепископа, поглотивший, по-видимому, неимоверное количество пищи за свой ген, до того он растолстел и нажил к тому же сильнейшую подагру, слушал разговор со все возрастающим нетерпением и наконец снисходительно заметил:

– А знаете, Моцарт, вы играли для меня, когда были ребенком.

– Да, ваше сиятельство, в то время я играл для многих любителей музыки.

– О, я не считаю себя любителем музыки, – с достоинством заметил князь Рудольф. – Но мне тогда сказали, что это ваш первый визит в Вену, вам было всего шесть лет.

– Это правда, ваше сиятельство.

– Вы были в то время в моде. Привлекли внимание самой императрицы.

– Теперь я играю лучше, ваше сиятельство, – поспешил заметить Вольфганг.

– Но вы уже не вундеркинд, – со свойственной ему резкостью объявил князь Рудольф. Он не признавал моды, получившей недавно распространение среди аристократии, – обращаться с музыкантами чуть ли не как с равными. Музыканты – обычные слуги, и никакая вежливость на свете не изменит этого факта. «Музыка – проститутка, созданная для того, чтобы совращать сердца вопреки рассудку», – сказал он как-то сыну. Князь потворствовал прихоти сына содержать обширную музыкальную капеллу только из тех соображений, что это полезно с точки зрения политической, однако в его глазах музыка Моцарта была хуже всякой проститутки, ибо она намеренно выставляла себя напоказ с целью соблазнить человека.

– Настоящий мужчина дерется шпагой, а не нотами, – проворчал он.

– Не мог бы Моцарт выступить у меня во дворце в следующую субботу? – спросил граф Пальфи.

– В субботу он играет для меня, – ответил Колоредо.

– Я могу назначить другой день.

– На вашем месте я не стал бы настаивать. У моего придворного органиста есть определенные обязанности.

Но больше всего Вольфганг возмутился, когда Колоредо не позволил ему выступить у графини Тун и на концерте у Джузеппе Бонно, – значит, он не сможет играть перед императором. Неужели Колоредо так снедала зависть?

Колоредо поднялся, желая подавить своим ростом музыканта – пусть гости воочию убедятся, что его органист ничего собой не представляет. Но гости, включая князя Дмитрия, были другого мнения, и Колоредо, заметив это, презрительно подумал: дураки, носятся с Моцартом, пока он в моде, а понадобись его поддержать, моментально подожмут хвосты и разбегутся в разные стороны. Он бы давным-давно уволил его, не будь Моцарт единственным музыкантом при дворе, с которым считаются в Вене. Но раз уж платит Моцарту он, музыкант обязан приносить пользу ему одному, и никому больше: ведь другие отделаются несколькими гульденами и только, а основная-то тяжесть расходов ложится на его, Колоредо плечи. Какая наглость – безродный бродяга, слуга, а еще пытается его затмить. Да без благодеяний его двора этот музыкантишка не знал бы, на что завтра жить.

– Неужели время Моцарта полностью расписано, ваша светлость? – спросил Кобенцл.

– Да. Я намереваюсь дать в Вене несколько концертов.

– Когда они состоятся?

– Не все еще вечера расписаны, но, думаю, скоро мы окончательно решим.

– Вечера?

– А как же? Вы же не пойдете на концерт днем!

– Разумеется, нет. Значит, господин Моцарт может давать уроки?

– Князь Кобенцл, я вас не понимаю. – Колоредо был озадачен.

– Моя кузина, графиня фон Румбек, хотела бы брать у Моцарта уроки. В дневное время, вы разрешите?

Колоредо почувствовал себя в ловушке и был взбешен. Однако отказ Кобенцлу могли расценить как неповиновение короне. И архиепископ сказал:

– Все услуги, которые может предоставить мой двор, в вашем распоряжении – я почту за честь! – Сообразив, что урокам скоро придет конец, ибо а Вене он не задержится, Колоредо успокоился.

Кобенцл повернулся к Вольфгангу:

– Вы согласны, маэстро?

– Я буду счастлив, наше сиятельство.

– Хочу выразить вам и свою благодарность, маэстро, – сказал князь Дмитрий. – Я счастлив был услышать снова вашу музыку, я надеюсь испытать это удовольствие и в будущем.

Колоредо жестом показал слугам, что удаляется, и, когда Вольфганг не последовал за ним, намереваясь остаться с друзьями, архиепископ дал знак обер-камергеру поставить музыканта на место. Князь Кобенцл сказал: