– Вам щедро платили.

– Я оцениваю щедрость своих покровителей по часам, которые мне дарят. Придется добавить карманчиков на всех моих костюмах – по карманчику на каждую штанину, чтобы носить сразу две пары часов, когда играю для какого-нибудь аристократа. Тогда, по крайней мере, больше их дарить не станут.

– Есть какие-нибудь новости от Карла Теодора?

– Никаких. Я занимаюсь с детьми дважды в неделю, сочинил для них вариации этюдов, которые им как будто нравятся; у нас прекрасные отношения, но никто и не заикается о плате.

– Нужно терпеливо ждать.

– Нельзя ли как-нибудь помочь, господин капельмейстер?

– Я поклонник вашего таланта, вы знаете. Но некоторые вещи от меня не зависят.

В конце концов, Вольфганг сообщил пожилой гувернантке, с которой поддерживал добрые отношения, что не может продолжать занятия с детьми, пока не договорится с курфюрстом о точных условиях.

– Я приду в следующий понедельник, – сказал он, – и, если мы ни на чем не порешим, уеду в Париж.

Он не готовился к отъезду; в понедельник утром, во время занятий с дочерью курфюрста, в комнату вошел Карл Теодор. Девочка кончила играть вариации, написанные для нее Вольфгангом, и Карл Теодор спросил:

– Она их правильно играет?

– Ваше высочество, я был бы счастлив иметь возможность и дальше обучать ее этим вариациям.

– А не кажется ли вам, что второй учитель может скорее повредить, чем принести пользу?

– Все зависит от того, какой учитель.

– Как долго вы думаете здесь пробыть?

Вольфганг вздохнул. Неужели Карл Теодор уже забыл их разговор? Но ответил как можно смиреннее:

– Как того пожелает ваше высочество.

– Прекрасно. Я подумаю об этом.

Вольфганг написал Папе: «Мы зашли так далеко, что теперь мне остается лишь одно – ждать».

45

Прошло несколько недель ожидания. Карл Теодор больше не появлялся на уроках Вольфганга. Сгорая от нетерпения и негодуя – эта задержка им дорого обходилась, – Вольфганг отправился на придворный концерт, чтобы там встретиться с Карлом Теодором и добиться определенного ответа, но курфюрст уклонился от разговора. Вольфганг рассказал Каннабиху, и тот ответил:

– Мне очень жаль, Вольфганг, но боюсь, вы зря стараетесь.

– Курфюрст мог бы сообщить мне об этом раньше.

– Он до сих пор не принял бы никакого решения, не подтолкни вы его к этому.

– Я подтолкнул?! Господин Каннабих, я столько времени терпеливо ждал ответа.

– Именно это я ему и сказал.

– Значит, вы все-таки с ним разговаривали?

– Пытался разговаривать. И тем не менее вам следует ждать. Зарабатывайте уроками.

Вольфганг рассказал Вендлингу о поведении курфюрста, и флейтист сердито заметил:

– Карл Теодор просто дурак. Мы должны изыскать способ удержать вас здесь.

Полтора месяца Моцарты прожили в гостинице, а потом Вендлинг устроил их на квартиру в доме придворного казначея Серрариуса.

Анна Мария повеселела. Лестница, ведущая в их мансарду, вконец измучила ее. Она по нескольку дней не выходила из дому – не в силах была взбираться на пятый этаж. Да кроме того, в комнате стоял ужасный холод. Она договорилась с горничной, чтобы та разжигала печь по утрам, когда они вставали, и снова топила вечером перед сном. Это обходилось в двенадцать крейцеров. Ради экономии днем печь не разжигали, и Анна Мария отчаянно мерзла. Порой она ее могла даже писать письма – рука совсем коченела – и сидела, закутавшись в шубу, в валяных сапожках. Уж не кара ли это божья, спрашивала она себя. Иногда и шуба с сапожками не спасали, холод пронизывал до костей, казалось, душа с телом расстается. А Вольфганг не замечал холода, ему не приходилось просиживать целые дни в мансарде: он пропадал то во дворце, то у Каннабихов, то у Вендлинга. Анна Мария не жаловалась ни на головные боли, ни на постоянную простуду. Не хотела расстраивать сына. Она утешала себя тем, что новая комната все-таки несравненно лучше. Скрывая свои недомогания, Анна Мария писала домой только добрые новости.

«Слава богу, наконец-то мы переехали из гостиницы; теперь у нас прекрасная просторная комната с двумя чистыми кроватями в доме придворного казначея Серрариуса. Комната на нижнем этаже, и у нас достаточно свечей и угля. За это Вольфганг дает дочери Серрариуса уроки игры на фортепьяно.

Обедает Вольфганг обычно у Каннабиха или у Вендлинга, а в благодарность помогает Розе совершенствоваться в игре на фортепьяно и всячески развлекает Вендлингов. Он, кроме того, обучает композиции голландского офицера Деляпотри, который платит ему четыре гульдена за двенадцать уроков. Это немного, но он надеется возместить убытки, сочинив три концерта для другого голландца – Дежана, богатого любителя-флейтиста. Дежан пообещал ему двести гульденов, если эти концерты для флейты будут короткими, простыми и легкими для исполнения. Познакомил Вольфганга с голландцами Вендлинг, он же договорился обо всем с ними и с Серрариусом. Рааф, Каннабих и Рамм говорят, что среди музыкантов нет равного Вольфгангу, они в восторге от его сочинений. На него большой спрос, мы совсем с ним не видимся. Я почти все время сижу одна; на улице так сыро и холодно, что страшно выходить. Но здесь нам хорошо, хотя Вольфганг сильно занят, и я только молю бога, чтобы он не заболел».

Мама не преувеличивает, думал Вольфганг. Он действительно поднимался с восходом солнца, торопливо одевался за ширмой, стараясь не шуметь и не разбудить Маму.

Наскоро перекусив, он шел к Вендлингам, там в его распоряжении была комната с фортепьяно, и он в полном одиночестве упражнялся до полудня. Затем завтракал с Вендлингами и снова сочинял в музыкальной комнате несколько часов подряд. В три часа он спешил в гостиницу на Майнцишер Гоф, обучать Деляпотри композиции; в четыре возвращался домой и давал урок мадемуазель Серрариус и в шесть успевал к Каннабихам, где за фортепьяно его уже ждала Роза. После ужина у Каннабихов кто-нибудь музицировал. На письма – Папе и Безль он писал часто – оставалось время после полуночи.

Почти все в Мангейме сочувствовали Вольфгангу; Вендлинг сказал, что Карл Теодор только потому не взял его на службу, что Фоглер, обучавший детей курфюрста и пользовавшийся большим влиянием при дворе, опасался соперничества.

Но Вольфганг старался не думать о своих огорчениях, тем более что Розе очень понравилась его соната, а Рамм пришел в восторг от концерта для гобоя. А тут еще Вендлинг придумал новый план действий. Вольфганг бросился домой – они уже с месяц жили в доме Серрариуса, – чтобы посвятить в этот план Маму.

– Рамм и Вендлинг предлагают мне поехать с ними в Париж, – торопливо сказал он, – мне одному, без вас. Как вы к этому относитесь?

Анна Мария вовсе не хотела ехать в Париж. Но если с ним сейчас согласиться, кто знает, что он придумает в следующий раз.

– А кто возьмет на себя все заботы? – спросила она.

– Вендлинг. Он ни раз бывал в Париже.

– Почему же он едет туда, если Мангейм – рай для музыкантов?

– Во время поста тут не исполняют музыки, а в Париже устраивается много концертов.

– Но Вендлинг безбожник, да еще гордится тем, что дочь его была любовницей курфюрста, хотя у Карла-Теодора она не первая и не последняя. Папе не понравится, что ты столько времени проводишь в обществе вольнодумца.

– Вы же знаете, он совершенно безвреден, – рассмеялся Вольфганг. – Наполовину француз, наполовину немец, в чем-то циник, в чем-то идеалист. От любви до ненависти у него один шаг. Утверждает, что на свете нет ничего святого, а сам приходит в неистовый восторг от музыки; одобряет свободную любовь, но ютов убить человека, который посмеет прикоснуться к его жене. Мама, с каких это пор вы стали так нетерпимы?

Разве может она поведать сыну о своих страхах? Хотя Вольфганг сразу подмечает в человеке все его слабости, но стоит ему привязаться к кому-то, и он готов отдать последнюю рубашку.

Заметив, что Мама вдруг помрачнела, Вольфганг испуганно спросил: