Потрясенный печальным известием, Вольфганг дал себе слово не оставлять впредь своих детей на чужом попечении, а Констанца не могла говорить о Раймунде Леопольде без слез. Но госпожа Вебер клялась: ребенок все равно умер бы – остались бы они в Вене или нет, – желудочные заболевания косили младенцев нещадно, даже в знатных семьях. И Вольфганг не мог винить тещу и кормилицу, действительно, за последние месяцы погибло много новорожденных. Оправившись от постигшего его горя, он решил, что им нужен еще ребенок.

И когда через несколько недель обнаружилось, что Констанца снова беременна, впервые, с тех пор как они вернулись домой, у обоих полегчало на душе. Вольфганг ознаменовал это событие переездом на новую, лучшую квартиру в Траттнер Гофе – так называлось большое здание на Грабене, где они теперь поселились. Оно было построено Томасом фон Траттнером; состоя на службе при императорском дворе в качестве печатника, Траттнер разбогател и был возведен в дворянское достоинство. Фон Траттнер очень гордился своей причастностью к миру искусства, мнил себя художником, в знак чего любил наряжаться в широкие блузы и рембрандтовский берет. Жена фон Траттнера была одной из самых преданных учениц Моцарта, и супруги с удовольствием сдали композитору квартиру в своем доме.

Вольфганг уговорился с хозяином, что будет использовать первый этаж Траттнер Гофа для своих концертов, и это оказалось очень удобно. За несколько месяцев его слава как композитора и исполнителя чрезвычайно возросла. Словно все прежние достижения явились лишь подготовкой к бурному расцвету его таланта. Посещать концерты Моцарта и аплодировать его игре, слушать исполнение новых фортепьянных концертов Вольфганга вошло теперь в моду. Казалось, публике никогда не приестся Моцарт и его музыка.

В феврале 1784 года Вольфганг был необычайно загружен работой над новыми произведениями, и, чтобы не запутаться, ему пришлось завести тематический каталог своих сочинений. Заканчивая вещь, он немедленно заносил ее, в соответствии с жанром и тональностью, в свой каталог, тут же написал несколько тактов основной темы, чтобы потом легче узнать, и ставил дату окончания работы. Ему так понравилась ясность, которую это вносило в его жизнь, что он начал записывать свой приход и расходы. Приход записывал на листке бумаги и носил при себе, часто в него заглядывая, чтобы лишний раз убедиться, что зарабатывает он теперь больше, чем когда бы то ни было, и скоро окончательно вылезет из долгов. Расходы он записывал в книгу, которую держал в потайном месте, с тем чтобы никто не мог ее прочесть, даже Станци.

В организационном пылу Вольфганг даже стал вести учет своих выступлений и составил лист всех подписчиков па свои концерты. Это докажет Папе, который предупреждал, что в Вене он может потерпеть провал – слишком уж много врагов он нажил благодаря своей прямолинейности, – что Папа оказался неправ. Он писал:

«При сем прилагаю список на сто семьдесят четыре подписчика, регулярно посещающих мои концерты. Сомневаюсь, сумеете ли Вы отыскать хоть одно имя, имеющее вес в Вене, которого нет в этом списке. Я теперь в моде, и всякий, кто не подписывается на мои концерты и не посещает по средам Траттнер Гофа, рискует прослыть непросвещенным человеком. Некоторые из подписчиков – мои старые друзья, такие, как Туп, Пальфи, Ветцлар, Голицын, ван Свитен, а других я приобрел недавно: фон Борн, Дитрихштейн, Эстергази, Гаррах, Гатцфельд, Геберштейн, Лихновский, Мекленбург, Оттинген, Паар, Пуфендорф, Рааб, Шварценберг, Зон-ненфельс, Штаргемберг, Вюртемберг и Ципцердорф.

Итак, Вы видите, те наши добрые друзья, которые говорили, будто у меня много врагов в Вене, ошибались. Я согласен, Глюк мне завидует и Сальери при иных обстоятельствах мог бы быть опасным, но никто из них не осмелится порочить меня теперь, потому что крупнейшие вельможи империи рады назвать себя моими друзьями. И за эту привилегию им еще приходится платить. Цена билетов на мои первые три концерта – шесть дукатов, однако все места были распроданы заранее. Мне предстоит, кроме того, дать два концерта в Бургтеатре с одобрения императора.

Чтобы Вы могли представить, в каком я теперь спросе, прилагаю список некоторых концертов, на которые я уже ангажирован:

26 февраля, четверг – у князя Голицына

1 марта, понедельник – у графа Эстергази

4 марта, четверг – у князя Голицына

5 марта, пятница – у Эстергази

8 марта, понедельник – у Эстергази I 11 марта, четверг – у Голицына 12 марта, пятница – у Эстергази 15 марта, понедельник – у Эстергази

17 марта, среда – первый концерт в Траттнер Гофе

18 марта, четверг – у Голицына

19 марта, пятница – у Эстергази

20 марта, суббота – у пианиста Рихтера, в виде особого одолжения

21 марта, воскресенье – первый концерт в Бургтеатре

22 марта, понедельник – у Эстергази

24 марта, среда – второй концерт в Траттнер Гофе

25 марта, четверг – у Голицына

26 марта, пятница – у Эстергази

27 марта, суббота – у пианиста Рихтера, еще одно одолжение

29 марта, понедельник – у Эстергази 31 марта, среда – третий концерт в Траттнер Гофе 1 апреля, четверг – второй концерт в Бургтеатре 3 апреля, суббота – у пианиста Рихтера, концерт на «бис».

Как Вы считаете, достаточно с меня? При таком темпе, думаю, мне будет довольно трудно утратить исполнительское мастерство».

Все билеты на эти концерты были распроданы, и Вольфганг получил много гульденов. Он радовался, а Констанцу мучило беспокойство – к концу третьего концерта муж выглядел совершенно измотанным. Она умоляла Ветцлара, с мнением которого Вольфганг считался, уговорить его сбавить темп.

И вот Ветцлар, разделявший опасения Констанцы, сказал Вольфгангу, когда они вместе направлялись в воскресенье к ван Свитену:

– Не понимаю, как вы выдерживаете, Вольфганг. Раньше полуночи никогда не ложитесь, а в шесть уже на ногах и начинаете готовиться к трудовому дню: все утро преподаете, весь вечер играете и еще как-то умудряетесь создавать одну вещь за другой. Сколько фортепьянных концертов вы написали за последние два месяца? Три?

– Четыре. Но это не такой уж фокус. Главная трудность – правильно их исполнить. Вам они понравились?

– Чрезвычайно. Эти замечательные концерты делают вам честь.

– Они действительно заставляют исполнителя порядком попотеть, но не настолько, чтобы публика могла это заметить.

– А не слишком ли вы балуете публику новыми концертами?

– Нет. Ей быстро все приедается. Для каждого публичного выступления я должен сочинять по крайней мере одну новую вещь. В противном случае, аудитория будет считать себя обманутой.

– И как вы только выдерживаете столь жесткое расписание?

Лицо у Ветцлара стало таким озабоченным, что Вольфганг счел себя обязанным дать другу некоторые разъяснения:

– Кроме того, я написал два концерта для валторны – моему зальцбургскому другу Лейтгебу, который глуп как осел, но играет божественно. И еще сонаты для фортепьяно, и приступил к одному струнному квартету – эта форма меня особенно привлекает, и к арии для Алоизии Ланге и Адамбергера – они все время пристают, чтобы я писал арии для их голосов, и исполняют их везде, где возможно. Но, может, вы и правы, Ветцлар. Может, я пишу чересчур много.

– Я вовсе не то хотел сказать. Я всегда рад слушать вашу музыку. Просто меня беспокоит ваш утомленный вид. Недалек день, когда вы получите новый заказ на оперу, а сил взяться за нее у вас не хватит.

Вольфганг рассмеялся. Уж на что, на что, а на оперу сил у него хватит!

– Есть у вас какие-нибудь мысли насчет будущей оперы?

– И немало. Но либретто, которые мне предлагают, либо те, что попадаются мне под руку, слишком убоги, просто детский лепет. Помимо всего прочего, мне приходится писать вещи, за которые мне платят сразу.

– Как, например, ваш квинтет для гобоя, валторны, фагота, кларнета и фортепьяно?

– Он прошел с шумным успехом, Ветцлар.