– Как вы думаете, граф даст мне заказ?

Тут Леопольд вспомнил о влиянии, каким располагал Гассе, и смиренным тоном сказал:

– Я уверен, господин Гассе лучше нас с тобой может ответить на этот вопрос.

– Думаю, ответить на него не может никто. Пока что. Слишком многим людям нужно угодить.

Леопольд продолжал:

– Но мне кажется, его сиятельству мы угодили.

– Вполне возможно, – ответил Гассе. – Его сиятельство – человек со вкусом.

На приеме в палаццо Фирмиана в честь принцессы Моденской и ее отца присутствовало сто пятьдесят человек, представлявших верхушку миланской знати.

Программа Вольфганга состояла из его собственных произведений и вещей Саммартини – композитора, пользовавшегося в Милане самой большой популярностью. По просьбе графа Фирмиана Вольфганг сыграл четыре арии, написанные им во. время аудиенции. Герцог Моденский громко аплодировал, а принцесса сказала:

– Его музыка очень мелодична, а играет он просто виртуозно. – Вслед за этим многие из присутствовавших аристократов принялись кричать:

– Браво, Амадео!

Вскоре Вольфганг получил заказ написать музыку к драме, которой предполагалось открыть следующий сезон в Миланском оперном театре. Все переговоры велись между Леопольдом и графским управляющим доном Фернандо Джермани. По представлении оперы в готовом виде Вольфганг должен был получить сто цехинов, кроме того, ему предоставлялась бесплатная квартира на время работы над оперой. Либретто предстояло выбрать графу Фирмиану, он пока не остановился, на чем-то определенном, хотя и склонялся к пышной опере-сериа.

– Вы можете не спешить, – сказал им дон Фернандо. Этот учтивый и представительный уроженец Милана, женатый на богатой венке и одинаково свободно говоривший по-немецки и по-итальянски, имел важные деловые связи в Вене и мог оказывать генерал-губернатору множество услуг, – Господин Леопольдо, – продолжал он, – поскольку вы с Амадео намереваетесь путешествовать по Италии, мы пришлем либретто вам, где бы вы ни находились, как только подберем. Остальные условия договора обычные и вам известны.

Он передал договор Леопольду, и тот прочел: «…Маэстро Амадео Вольфганге Моцарт обязуется также представить речитативы к октябрю 1770 года и вновь возвратиться в Милан в ноябре того же года, чтобы сочинять требуемые арии и присутствовать на всех репетициях оперы. Возможность театральных неудач, а также право окончательного решения свыше оговариваются как обычно. В остальном же да поможет нам бог».

Дон Фернандо заметил нахмуренный вид Леопольда и сказал:

– Пусть Амадео не волнует мысль, что ему придется сочинять непосредственно для певцов. Так делают все.

– Он уже столкнулся с этим в Вене. Но вот «решение свыше» – что это такое?

– Ну, это решение, которое могут принять императрица, эрцгерцог, генерал-губернатор…

– Я думал, хоть здесь-то мы будем ограждены от опеки.

– Разумеется, мой друг. Не тревожьтесь! Гассе на вашей стороне и Саммартини тоже, даже Мысливечек – и тот хвалил Амадео. Поезжайте, как собирались, в Болонью, Флоренцию, Рим и Неаполь, а я уж постараюсь блюсти здесь ваши интересы.

Он подал Леопольду пачку инеем.

– Это рекомендательные письма графа к самым высокопоставленным и влиятельным людям Италии. Они вам помогут.

Леопольд сердечно обнял управляющего, и тот столь же горячо ответил на объятие, правда, с сожалением добавив:

– Есть еще два условия.

– Какие?

– Во-первых, необходимо получить согласие вашего архиепископа.

– Это не представит трудности, – с облегчением вздохнул Леопольд. – Он сочтет за честь дать разрешение. До него архиепископом зальцбургским был дядя графа Фирмиана. Я поступил па службу еще при нем.

– И второе, опера должна быть итальянской. Иначе вся эта свора набросится на вас и раздерет в клочья. Никакой указ не заставит итальянскую публику оценить оперу, если она построена не так, как они привыкли.

– Дорогой друг, неужели вы думаете, что я пошел бы на подобный риск?

На сей раз дон Фернандо заключил в объятия Леопольда и воскликнул:

– Я полностью доверяю вам! А это тебе, Амадео. – И подал Вольфгангу прощальный подарок графа – золотую табакерку с двадцатью пятью цехинами.

Вольфганг не прислушивался к разговору. В голове одна за другой возникали мелодии, и он старался запомнить их, чтобы попозже записать.

По пути в Парму они ночевали в Лоди, и там Вольфганг закончил струнный квартет, который сочинял во время путешествия. Лоди, расположенный на берегу реки Адда, изобиловал памятниками эпохи Возрождения, и остановились они в гостинице на великолепной соборной площади, но для Вольфганга не существовало ничего, кроме музыки, – ведь он впервые сочинял струнный квартет. Посреди ночи Вольфганг поднялся, чтобы записать окончание квартета, и разбудил Папу, но Папа сделал ему выговор. С тех пор он стал запоминать сочиненную музыку, где бы ни находился: в кровати ли, в дилижансе или в портшезе, даже во время концерта, если сам не играл – и только потом уже записывал ее. Эта способность укрепляла его веру в себя и радовала до такой степени, что с течением времени запоминание мелодий превратилось у него в своего рода игру. Он обнаружил, что способен помнить какую-нибудь тему или пассаж много-много дней.

В Парме их пригласила на обед Лукреция Агуари – самое знаменитое сопрано Италии. Гассе, вещи которого она исполняла, написал ей письмо с просьбой спеть для Моцартов; он надеялся также, что Агуари согласится петь в опере Вольфганга, чем обеспечит ей успех.

Лукреция Агуари была незаконной дочерью одного аристократа и потому носила прозвище «La Bastardella»[6]. Вольфганг строил всякие догадки о ее наружности: он предполагал, что, как дитя любви, она будет более соблазнительной и неотразимой, чем другие сопрано, которых он знал. Но его постигло разочарование: Бастарделла оказалась некрасивой, хромой и к тому же была замужем.

Однако стоило ей запеть, и Вольфганг забыл обо всем. Зачарованный, он слушал ее голос, сильный и певучий, словно орган, на низких нотах, и ясный, легкий и чистый – на высоких. Он задохнулся от радости, когда Лукреция согласилась петь его арии.

Она пела и была уже для него не женщиной, а инструментом. Он хотел слушать спокойно а бесстрастно, а вместо этого замирал от восторга. Ее интонация оказалась абсолютно правильной, исполнение безупречным, в голосе, который только что звучал трогательно и нежно, вдруг появлялись гордые, величественные нотки.

Садясь за письмо Наннерль, Вольфганг все еще был во власти ее очарования. «Мы слышали Бастарделлу, и она поразительна. У нее ни с чем не сравнимый голос: никогда прежде я не встречал подобной гибкости и столь широкого диапазона. Вот какие ноты она брала и какие пассажи исполняла в нашем присутствии».

И он выписал их все, чтобы и сестра могла по-настоящему оценить Бастарделлу.

Чем чаще он вспоминал о великолепном голосе Лукреции Агуари, тем сильнее хотел сочинять для нее. Они уже прибыли в Болонью, и Папа рассказывал, что этот город в долине По имеет лучшую в мире музыкальную академию, а у Вольфганга в ушах по-прежнему звучали высокие ноты Агуари. Леопольд был чрезвычайно возбужден, так как фельдмаршал Паллавичини, к которому у них было рекомендательное письмо от графа, согласился тут же дать им аудиенцию.

Фельдмаршал Паллавичини, выглядевший весьма романтично в своих развевающихся одеждах и серебряного цвета парике, с нескрываемым интересом прочитал письмо графа Фирмиана и сказал:

– Господин Моцарт, генерал-губернатор очень тепло отзывается о вас и о способностях вашего сына, а я чрезвычайно высоко ставлю его мнение. Буду счастлив, если господин Амадео любезно согласится играть на приеме, который я даю завтра вечером на моей вилле.

Леопольд сомневался, хватит ли у них времени подготовить программу, но Вольфганг заверил фельдмаршала: