— Слушаю и повинуюсь, — сказал великий визирь и пополз к дверям на четвереньках, задом наперед. Только раскрыв дверь, он встал, поклонился и вышел. Но тисрок остался и молча сидел на диване — так долго, что Аравис испугалась, не заснул ли он сидя. Но вот с громким скрипом и пыхтением он тоже поднялся, сделал знак рабам, и те пошли впереди него, освещая дорогу. Он вышел, дверь закрылась, в комнате снова стало темно, и девочки смогли свободно вздохнуть.

 — Какой ужас! Это же просто кошмар! — всхлипывая, заговорила Ласаралин. — Ох, милочка, как же я перепугалась. Меня и теперь всю трясет. Потрогай меня.

 — Пошли отсюда, — сказала Аравис, которую тоже била дрожь. — Они теперь уже дошли до Нового Дворца. Пока мы отсюда не выберемся, мы не можем считать себя в безопасности. Веди меня поскорее к причалу.

 — Милочка, ну как ты можешь? — в ужасе пропищала Ласаралин. — Я не могу, ничего не могу. Только не сейчас. Мои бедные нервы! Нет, нам надо сначала немного полежать, а потом вернуться домой.

 — Почему домой? — спросила Аравис.

 — Ох, неужели ты ничего не понимаешь? Какая же ты черствая, какая бессердечная! — всхлипывала Ласаралин.

 Аравис решила, что на сострадание у нее нет времени. Она схватила Ласаралин за плечи и хорошенько встряхнула.

 — Слушай! — прошипела она. — Только пикни еще раз о том, что надо вернуться домой и что не хочешь к причалу — знаешь, что я сделаю? Я выбегу в коридор и примусь вопить! Во весь голос! Пусть забирают нас обеих!

 — Но нас же тогда уб-б-бьют! — заикаясь, проговорила Ласаралин. — Или ты не слышала, что приказал тисрок (да живет он вечно!)?

 — Слышала. Но лучше пусть меня убьют, чем выдадут за Ахошту. Так что, если хочешь жить — веди меня к причалу.

 — Ох, какая же ты нехорошая! — всхлипнула Ласаралин. — Неужели не понимаешь, в каком я состоянии!

 Но кончилось тем, что она подчинилась Аравис. Они вышли в коридор, снова спустились по ступенькам (по которым уже начинали раньше спускаться), в конце концов вышли из помещения и оказались в дворцовом саду, спускавшемся террасами к самой городской стене. Ярко светила луна. Одним из неприятных моментов любых

 приключений является то, что, когда вы оказываетесь в самых прекрасных местах, вы либо слишком встревожены, либо спешите еще куда-нибудь так, что у вас совсем нет ни времени, ни желания должным образом полюбоваться ими. Поэтому у Аравис (хотя она помнила все происшествия этой ночи до самой смерти) осталось лишь очень смутное впечатление о серебристых лужайках, мирно лепечущих фонтанах и длинных черных тенях, отбрасываемых кипарисами.

 Когда девочки спустились с последней террасы, перед ними выросла мрачная стена. Тут на Ласаралин напала такая дрожь, что она никак не могла отпереть калитку. Пришлось Аравис сделать это самой. И вот перед нею река, на глади которой отражалась луна. На берегу действительно был маленький причал, и возле него — несколько нарядных лодочек.

 — До свидания, — сказала Аравис, почувствовав теперь благодарность к подруге. — Большое тебе спасибо. Мне жаль, что пришлось быть такой свиньей. Но вспомни, отчего я бегу, и ты меня поймешь.

 — Ох, Аравис, милочка! — всхлипнула Ласаралин. — Может, все-таки передумаешь? Ты же только что своими глазами видела, каким большим человеком стал Ахошта.

 — Большой человек! — с презрением произнесла Аравис. — Всего лишь мерзкое пресмыкающееся, раб, который льстит тем, кто пинает его в зад. И за это его ценят! Он надеется, что сможет науськать этого жуткого тисрока на собственного сына и заставит его сплести заговор, что окончится смертью этого принца! Тьфу! Я лучше выйду замуж за одного из поварят в доме моего отца, чем за тварь вроде Ахошты!

 — Ах, Аравис, Аравис! Как ты можешь говорить такие ужасные вещи! И про тисрока (да живет он вечно!). Если он так делает, значит, так и надо.

 — Прощай! — сказала ей Аравис. — Я считаю, что твои наряды просто прелесть. И дом твой тоже прелесть. Желаю тебе прожить долгую, благополучную и очень красивую жизнь. Только мне такая жизнь не подойдет. Закрой за мною калитку, только не шуми.

 И, вырвавшись из нежных объятий подруги, она вошла в лодку, отвязала ее, и через минуту ее уже вынесло на середину реки. Над головой девочки светила огромная луна, а где-то внизу, у самого дна реки, — большое и почти такое же яркое ее отражение. И чем ближе подплывала лодка к северному берегу, тем отчетливее слышалось уханье совы.

 — Так-то будет лучше, — подумала вслух Аравис.

 Почти всю жизнь она прожила в усадьбе, в сельской местности, и потому каждая минута, проведенная в каменном Ташбаане, была ей очень тяжела.

 Выйдя на сушу, она оказалась в темноте, потому что высокий, заросший деревьями берег закрыл от нее луну. Тем не менее она нашла дорогу, по которой уходил из города Шаста, и так же, как и он, вышла к тому месту, где кончалась трава и начинался песок. Глянув налево, Аравис увидела большие черные Гробницы. И тут, хоть она и была отважной девочкой, сердце ее дрогнуло. Что ей делать, если остальных еще нет? А если тут и вправду водятся вурдалаки? Но она упрямо пошла вперед, выставив вперед подбородок и чуточку высунув язык.

 Но, еще не дойдя до Гробниц, она увидела Бри, Хвин и конюха.

 — Возвращайся к хозяйке, — сказала Аравис (она совсем забыла, что ему нельзя будет вернуться, пока утром не откроют городские ворота). — Вот тебе немного денег — за старание.

 — Слушаю и повинуюсь! — сказал конюх и тут же припустил в сторону города. Ему не надо было напоминать, чтоб он поспешил: за время ожидания он немало передумал о вурдалаках.

 Несколько минут Аравис целовала в морду Бри и Хвин и похлопывала их по шее, словно они были самыми обыкновенными лошадьми.

 — Слава Льву! Вот и Шаста! — сказал Бри.

 Аравис оглянулась, — и правда, к ним подходил Шаста. Он покинул свое укрытие, как только увидел, что конюх уходит в город.

 — А теперь, — сказала Аравис, — нам нельзя терять ни минуты!

 И торопливо рассказала об экспедиции Рабадаша.

 — Неблагодарный пес! — воскликнул Бри, встряхивая гривой и топая копытом. — Напасть в дни мира, не послав даже вызов! Но мы ему подмочим этот овес. Мы его опередим!

 — Как? — спросила Аравис и прыгнула на спину Хвин.

 Шаста с завистью подумал, что никогда не научится садиться в седло так легко, как она.

 — Бро-хо-хо! — фыркнул Бри. — Садись и ты, Шаста! Мы успеем! Но нам предстоит хорошая скачка!

 — Он говорил, что немедленно отправится в путь! — сказала Аравис.

 — Обычный человеческий разговор! — презрительно оскалился Бри. — Не так-то просто созвать две сотни всадников, запастись водой и съестными припасами, вооружиться, оседлать коней и отправиться в путь! За несколько минут все это не сделаешь... Давайте решим, как мы поедем. Прямо на север?

 — Нет, — возразил Шаста. — Я знаю, как. Я прочертил линию — ехать надо туда, куда она показывает. Откуда узнал, объясню позже. Где же эта линия? Возьмите немного левее... Ах, вот она.

 — Должен предупредить вас, — сказал Бри, — что скакать галопом день и ночь, как об этом рассказывается в некоторых историях, в действительности невозможно. Я могу идти лишь шагом и рысью — но очень резвым шагом и очень быстрой рысью. И всякий раз, как мы перейдем на шаг, вы, люди, должны соскакивать и идти пешком. Вы готовы, Хвин? Тогда пошли. Нарния и Север!

 Сначала все казалось просто восхитительным. Стояла глухая ночь, так что песок успел уже отдать весь солнечный жар, который накопил за день, а воздух был свежим и чистым. Со всех сторон, доколе хватало глаз, песок мерцал под луною, как водная гладь или огромный серебряный поднос. Слышно было лишь глухое постукивание копыт Бри и Хвин, и больше ни звука. Шаста наверняка заснул бы и свалился наземь, если б ему то и дело не приходилось соскакивать и идти пешком.