Но справедливость требует признать, что потрепанная детская одежонка для Аравис была куплена в одной из деревень честь по чести, и заплатили за нее очень щедро. Торжествующий Шаста вернулся с этим приобретением как раз к вечеру. Остальные дожидались его среди деревьев, разросшихся у подножия невысокой лесистой гряды, которая пересекала дорогу. Все были возбуждены, потому что знали: это последняя гряда, и когда они взберутся на нее, перед ними откроется Ташбаан.

 — Ох, если бы мы сейчас были уже на том берегу, целые и невредимые! — шепнул Шаста Хвин.

 — Если бы! — с горячностью отозвалась Хвин.

 Всю ночь они пробирались запутанными тропинками вверх по лесистым склонам, держась подальше от проторенных дорог и доверяя лишь тропам лесорубов и охотников. Когда же они наконец вышли из леса на вершину гряды, то внизу, в долине, увидели море огней. Шаста до этого не представлял, на что похож большой город, поэтому открывшаяся перед ними картина даже испугала его. Они поужинали, и Кони заставили детей лечь спать. И разбудили их очень рано, еще до рассвета.

 Небо было усыпано звездами, а трава покрыта холодной росой. Но вот где-то далеко справа, над морем, забрезжил рассвет. Аравис отошла немного в сторону, за кусты, и вскоре вернулась в своей новой одежде, очень и очень потрепанной, с узлом, куда завязала прежнее убранство. Этот узел, ее доспехи, щит и саблю, два седла и прочее конское снаряжение, красивое и дорогое, они сложили в мешки. Бри и Хвин тем временем успели привести себя в такой грязный и запущенный вид, что дальше некуда. И тут вспомнили, что надо укоротить хвосты. Единственное, что годилось для этой операции, — сабля Аравис, которую успели уже упаковать в мешок. Пришлось его развязывать и выкладывать на траву содержимое, пока не добрались до сабли. С непривычки дети долго возились со стрижкой, причиняя порою Лошадям сильную боль.

 — Клянусь небесами! — вскричал Бри. — Не будь я Говорящим Конем, уж я бы лягнул тебя как следует! Ты должен был обрезать мне хвост — а не выдирать его с корнем! А ты бы его выдрал, дай тебе волю!

 И хотя было еще очень темно, а пальцы детей замерзли так, что едва их слушались, дело было закончено. Большие тюки дети погрузили на спины Лошадей, в руки взяли веревочные недоуздки (надетые на Лошадей вместо прежних нарядных уздечек) — пора было спускаться вниз.

 — Помните, что я сказал, — напутствовал напоследок Бри:— Будем держаться вместе, пока сможем. А если не выйдет, встречаемся у Гробниц Древних Царей. Кто бы ни пришел первым, пусть ждет, пока не соберутся остальные.

 — А вы, Лошади, — добавил Шаста, — запомните: не разговаривать! Ни в коем случае!

С начала Шаста ничего не мог разглядеть в сплошном море тумана, из которого выглядывало лишь несколько куполов и остроконечных башен. Но понемногу становилось светлее, туман рассеивался. И вот он увидел перед собою широкую реку, разделившуюся на два рукава. На острове между ними и стоял город Ташбаан, одно из чудес их мира. Вокруг острова по самому краю, так что вода плескалась о камни, были выстроены высокие стены с таким множеством башен, что Шаста сбился со счета. Внутри город представлял собою высокий холм, застроенный домами и увенчанный дворцом Тисрока и храмом Таша.

 Террасы громоздились над террасами, улицы над улицами. Дороги, улочки и лестницы были обсажены темными аллеями лимонных и апельсиновых деревьев. Шаста различал сады на плоских крышах, повсюду пестрели и светились арки, колоннады, шпили, зубчатые стены, высокие башенки. Когда же солнце поднялось из-за моря, огромный серебряный купол храма так и вспыхнул, разбрасывая во все стороны розоватые блики, и казался даже ярче, чем само солнце. Шаста так долго смотрел на него, что когда отвел глаза, ему почудилось, что он почти ослеп.

 — Поторопись, Шаста, — то и дело подгонял его Бри.

 Берега реки представляли собою сплошное море садов, так что поначалу они показались Шасте густым лесом. И лишь когда наши путники подошли ближе, они увидели, как то тут, то там выглядывают белые стены дач и вилл. Потом Шаста почувствовал чудесный аромат — пахло цветами и спелыми фруктами. Минут через пятнадцать они были уже у самых садов. Дорога стала широкой и мощеной, а по сторонам тянулись высокие стены, через которые свешивались ветви деревьев.

 — Ну, знаете! — прошептал Шаста, и в голосе его звучало благоговейное восхищение. — Это же просто чудесное место!

 — Еще бы! — отозвался Бри. — Но мне хотелось бы поскорее выбраться отсюда целым и невредимым. Не забывайте: наша цель — Нарния и Север!

 И в этот миг послушался негромкий, как бы пульсирующий рокот. Он начал нарастать и звучал все громче и громче, пока им не показалось, что в такт этим звукам закачалась вся долина. Звуки сами по себе были мелодичными, но такими громкими и величественными, что немного пугали.

 — Это трубят рога, — объяснил Бри. — Возвещают, что городские ворота открыты. Мы будем возле них через несколько минут... Тебе, Аравис, надо опустить плечи чуть пониже, ступать потяжелее. Постарайся как можно меньше походить на принцессу. Вообрази, что тебя всю жизнь пинали, награждали затрещинами и обзывали всякими нехорошими словами.

 — Ну, уж если речь зашла об этом, — отвечала Аравис, — то и тебе, Бри, не мешало бы опустить голову пониже и не выгибать шею такой изящной дугой. Вообрази, что ты не боевой Конь, а замученная крестьянская кляча.

 — Тише, — сказал Бри. — Начинается!

 Действительно, начиналось самое опасное. Они подошли к берегу реки, и дорога далее шла по длинному многоарочному мосту. Вода ярко сверкала под лучами раннего солнца. Справа, ниже по течению, виднелись мачты кораблей. Впереди, по мосту, уже спешили другие путники — большей частью крестьяне с корзинами на голове или с нагруженными лошадьми и мулами на поводу. Дети и лошади ускорили шаги, нагнали толпу и смешались с нею.

 — Тебе нехорошо? — шепотом спросил Шаста у Аравис, заметив странное тревожно-растерянное выражение ее лица.

 — Отстань! — огрызнулась та, но было видно, что девочка вот-вот расплачется. — Только тебе и может быть сейчас хорошо! Что такое для тебя Ташбаан? Но мне-то следовало бы въехать сюда на носилках, с солдатами впереди и с рабами позади! И я бы могла ехать на пир к самому тисроку (да живет он вечно!) — а не пробираться по-воровски, как сейчас! Ты даже понять не можешь, каково мне.

 А Шаста подумал, что глупо так расстраиваться из-за пустяков.

 Мост заканчивался у городских стен, упираясь прямо в ворота, бронзовые створки которых были сейчас широко распахнуты. Ворота эти были на самом деле очень широкими, но казались узкими из-за своей высоты. С каждой стороны стояло по полдюжины солдат, опиравшихся на копья. Как ни страшно было Аравис, она не могла не подумать: “Знали бы они, чья я дочь, сейчас бы разом вскочили, приветствуя меня!” Но остальные думали лишь о том, удастся ли им пройти, и молили небеса, чтоб солдаты ни о чем их не спрашивали. К счастью, все обошлось, если не считать мелкой неприятности. Один из солдат выхватил здоровенную морковину из корзины проходившего мимо крестьянина, запустил ею в Шасту, грубо захохотал, увидев, что попал, и крикнул:

 — Эй, ты, конюх! Хотел бы я поглядеть, как тебя выпорет хозяин, когда узнает, что ты везешь товар на его боевом коне!

 Шаста сильно перепугался — оказывается, несмотря на все их ухищрения, всякий, кто хоть немного понимает в лошадях, сразу видит, что Бри — боевой конь!

 — Мне приказал сам господин, — буркнул он.

 Лучше бы он придержал язык, потому что солдат тут же отвесил ему здоровенную затрещину, от которой Шаста едва не свалился:

 — Вот паршивец! Вот нахал! Да как ты говоришь со свободным человеком!

 Тем не менее их не задержали, и они вошли в город с остальными. Шаста поплакал, но совсем немного: ему было не привыкать к жестоким побоям.