— Слушай, — предложил Конь, озирая степь, — тебе не кажется, что это самое подходящее место для того, чтобы удариться в полный галоп?

 — Ой, не надо, пожалуйста! — взмолился Шаста. — Потом... как-нибудь... Я не знаю... и, простите меня, Конь, я не знаю, как вас зовут?

 — Брихи-хинни-бринни-хухи-хах, — отвечал Конь.

 — Мне это ни за что не выговорить, — сказал Шаста. — Можно я буду звать тебя Бри?

 — Ну, если это все, на что ты способен, — зови, что тут поделаешь, — разрешил Конь. — А как мне называть тебя?

 — Меня зовут Шаста.

 — Хмм, — фыркнул Бри. — Такое имя действительно сразу не выговоришь... Но вернемся к делу. О галопе. Да будет тебе известно, что он переносится намного легче, чем тряская рысца... хотя бы потому, что ты не сможешь встать, а следовательно, упасть. Сжимай коленями мои бока, гляди все время прямо между моими ушами. И ни в коем случае не смотри на землю. Готов? Тогда — Нарния и Север!

Был уже почти полдень, когда Шаста проснулся от прикосновения чего-то теплого и мягкого. Открыв глаза, он сразу же увидел длинную лошадиную морду, которая почти касалась его лица губами и носом. Он вспомнил удивительные события минувшей ночи и попытался сесть. И сразу же застонал.

 — Ой, Бри! — произнес он прерывающимся от боли голосом. — Я все себе стер. Все. Мне с места не сдвинуться.

 — Доброе утро, малыш, — приветствовал Бри. — Боюсь, что действительно ты чувствуешь себя... хмм... немного окостенело. Не от падений. Ты упал всего каких-то десять раз., ну, может, чуть побольше, не стану спорить... Но все обошлось. Просто прелесть какая мягкая и упругая трава — упасть на такую одно удовольствие. Только один раз я немного испугался за тебя — когда мы пробирались сквозь жесткий кустарник. Там на самом деле могло кончиться скверно. Нет, ты чувствуешь себя разбитым от самой езды. Поначалу она дается трудно... Ты собираешься завтракать? Я свой уже закончил.

 — Ну его, этот завтрак, и все остальное тоже, — простонал Шаста. — Говорю тебе, не могу двинуть даже пальцем.

 Но Конь продолжал легонько подталкивать его мордой и копытом, так что Шасте волей-неволей пришлось встать на ноги. Он огляделся: где же они находятся? За спиной у них была небольшая рощица, а прямо перед ними — покрытый травой и густо усеянный цветами склон, заканчивающийся обрывом. Снизу доносился шум волн, разбивающихся о камни. Так было море. Шасте никогда не приходилось видеть море с такой высоты, поэтому он даже не представлял, что оно такое огромное и может иметь сразу столько разных цветов и оттенков. Над морем кружили чайки, а от земли поднималось марево — день стоял ослепительно яркий и жаркий.

 Но главное, на что обратил внимание Шаста, был воздух. Он долго не мог понять, чего же в нем не хватает, пока наконец не догадался: запаха рыбы. Потому что там, где прошла его жизнь, в избушке Аршиша и на дворе, среди растянутых сетей, все навек пропиталось запахом рыбы. А этот новый для него воздух был настолько свежим и чистым, что мальчик дышал полной грудью, а вся его прежняя жизнь показалась далекой и ненастоящей. На минуту он даже забыл о всех своих синяках и ушибах, о боли во всем теле и спросил:

 — Бри, ты что-то говорил про завтрак. Или мне послышалось?

 — Говорил, — отозвался Бри. — Поищи в седельной сумке, в ней что-нибудь найдется. Сумка вон там, на дереве — ты повесил ее туда прошлой ночью, точнее — нынешним утром.

 Они обследовали седельную сумку и не без успеха. В сумке лежало жареное мясо (уже начавшее портиться, но самую чуточку), комок сушеных фиг, кусок зеленого сыра, небольшая бутыль с вином и кошелек с деньгами, в котором было около сорока полумесяцев — больше, чем когда-либо доводилось видеть Шасте.

 Шаста осторожно сел, потому что все у него болело по-прежнему, прислонился спиной к дереву и взялся за жареное мясо. Бри, чтобы составить ему компанию, сорвал немного травы, потом вдруг застыл на месте.

 — Ох! — произнес он набитым травой ртом. — Ведь свободный Говорящий Конь никогда не должен брать чужое, воровать. Но, я думаю, эту сумку с припасами мы можем взять. Ведь мы пленники. Нас без нашего согласия схватили и увезли в чужую страну. Мы бежим из вражеского плена. Значит, эта еда и деньги — военная добыча. Трофеи. Кроме того, не будь еды, чем бы я тебя накормил? Наверно, ты, как и все люди, не можешь есть природную пищу? Я имею в виду овес и траву.

 — Не могу.

 — А если постараться?

 — Все равно. Мне не протолкнуть их в себя. И у тебя тоже ничего не получится, если ты попробуешь мою еду.

 — Конечно. Вы, люди, едите просто очень странные вещи, если не сказать больше... Фррр!

 Когда Шаста уплел свой завтрак (вкуснее ему не доводилось ничего пробовать), Бри сказал:

 — А теперь мне надо немного поваляться на траве, перед тем как снова надевать это противное седло.

 И он приговаривал: “Хорошо! Ах, как хорошо!” — опрокинувшись на спину, перебирая в воздухе всеми четырьмя ногами.

 — Тебе надо бы сделать то же самое, Шаста, — наставительно добавил он. — Если бы ты знал, как это освежает и взбадривает все тело!

 Но Шаста разразился громким хохотом, а когда смог сказать что-то членораздельное, заявил:

 — Ну и потеха! Особенно когда ты вот так ездишь по траве на спине, копытами вверх! — и снова прыснул.

 — Не донимаю, что тут смешного! — обиделся Бри.

 Вдруг он резко перекатился со спины на бок, поднял голову и сердито поглядел на Шасту, задышав так, что бока у него заходили ходуном.

 — Это действительно смешно? — спросил он, и в голосе его послышалась тревога.

 — Ну да, — ответил Шаста. — А в чем дело?

 — Я в первый раз подумал, а валяются ли так настоящие Говорящие Лошади? Как ты думаешь? Может быть, это всего лишь глупый, шутовской трюк, который я перенял у этих, бессловесных? Какой ужас, если, вернувшись в Нарнию, вдруг обнаружу, что я нахватался здесь всяких подлых, низменных, глупых привычек!.. Отвечай же мне, Шаста, только начистоту. Не щади моего самолюбия. Настоящие, свободные, Говорящие Лошади катаются на спине?

 — Да откуда мне знать? Если тебе интересно мое мнение, пожалуйста. На твоем месте я бы не стал ломать над этим голову. До Нарнии надо сначала добраться, а там уж выяснять, что у них принято, а что не принято. Ты хоть знаешь туда дорогу?

 — Дорогу я знаю лишь до Ташбаана. А дальше — смутно. Я знаю, что за Ташбааном начинается пустыня, как-нибудь через нее переберемся. За пустыней — Северные Горы. А там кого-нибудь спросим. Помни о том, что Нарния — на Севере! И тогда нас ничто не собьет с дороги. Но, честно говоря, я буду рад, когда Ташбаан останется у нас позади. И мне, и тебе лучше держаться подальше от больших городов.

 — Тогда, может быть, обойти и этот город?

 — Не стоит. Обходя Ташбаан, придется забраться далеко вглубь материка, а там обжитые и густо населенные места, много дорог. Я там не бывал и тех дорог не знаю. Нет, нам надо держаться поближе к побережью. Тут лишь холмы и степи, и живут лишь овцы, кролики да чайки. Из людей мы встретим разве несколько пастухов... Кстати, раз уж мы заговорили о дороге, то почему бы нам не двинуться дальше?

 Шаста последовал совету: оседлал Бри, забрался к нему на спину. Все тело мальчика немилосердно болело. Но Конь был добр с ним и все послеполуденное время шел тихим и ровным шагом. Начало смеркаться. По крутой тропке они спустились в долину и набрели на какую-то деревушку. Не доезжая до нее, Шаста спешился и пошел в деревню один, чтобы купить каравай хлеба, редиски и лука. Тем временем Конь легкой рысью обогнул деревню и встретил Шасту у противоположной околицы. Такую операцию они потом повторяли через ночь.

 С каждым днем Шаста чувствовал себя лучше, мускулы его крепли, и он падал все реже и реже. Но Бри продолжал ворчать, что Шаста держится в седле, как мешок с мукой.