— Тогда давайте пойдем за ней и посмотрим, что из этого получится, — решил Питер.

 Малиновка, судя по всему, все поняла. Она перелетала с дерева на дерево, держась впереди детей, но всегда поджидая, чтобы они успели пройти очередной участок пути. Когда она садилась на дерево, с веток сыпался небольшой снежный дождик. Вскоре облака на небе расступились, проглянуло солнце, и снег ослепительно засверкал. Так шли они с полчаса: впереди девочки, за ними, немного поотстав, мальчики. Неожиданно Эдмунд обратился к Питеру:

 — Если, при всем вашем величии и могуществе, вы еще можете снизойти до разговора со мною, я могу сказать кое-что.

 — Ну? — Питер вопросительно посмотрел на брата.

 — Потише! Не стоит пугать девчонок. Но ты хоть понимаешь, что мы сейчас делаем?

 — Что? — Питер понизил голос до шепота.

 — А то — идем бог знает сколько времени за провожатым, о котором нам ничего не известно. А что это за птица и на чьей она стороне? Почему мы ей верим? Может, она ведет нас в западню?

 — Какие же у тебя дурные мысли! Сам видишь — это малиновка. А во всех сказках, какие мы читали, малиновки всегда хорошие птицы. Я уверен — малиновка всегда за правое дело.

 — Ну, уж если так, то откуда мы вообще знаем, чье дело здесь правое? С чего вы взяли, что фавны стоят за правду и справедливость, а королева, — ну да, я слышал, вам сказали, будто она колдунья, — а эта королева злая? Мы же ни о ком из них ничего не знаем.

 — Мы знаем, что фавн спас Люси.

 — Так это он сам сказал. Но почему мы должны ему верить? И еще. Хоть кто-нибудь знает, как мы вернемся домой?

 — Черт побери! — с досадой воскликнул Питер. — Об этом я и не подумал.

 — И о том, где мы будем обедать, тоже, — добавил Эдмунд.

Пока мальчики шептались, девочки неожиданно остановились:

 — Ой!

 — Малиновка! — крикнула Люси. — Она улетела! И действительно, малиновки больше нигде не было видно.

 — Что мы теперь будем делать? — спросил Эдмунд, глянув на Питера с немым упреком: “Я же предупреждал!”.

 — Шшшш! — зашипела Сьюзен. — Гляньте!

 — Куда? — прошептал Питер.

 — За те деревья... там что-то шевелится... левее... чуть выше...

 Они начали вглядываться изо всех сил туда, куда она показывала, и сразу почувствовали себя неуютно.

 — Опять! — прошептала Сьюзен.

 — И я видел, два раза, — добавил Питер. — Он еще там. Теперь он юркнул вон за то большое дерево.

 — Кто он? — спросила Люси, изо всех сил стараясь, чтобы голос не дрогнул, выдавая ее испуг.

 — Кто бы он ни был, — сказал Питер, — но от нас он прячется. Не хочет, чтобы его видели.

 — Давайте вернемся домой! — предложила Сьюзен.

 И тут, хотя никто и не высказался вслух, все внезапно осознали то, о чем Эдмунд шептал Питеру в конце предыдущей главы. Они заблудились.

 — А на что он похож? — допытывалась Люси.

 — Какой-то зверь, — начала Сьюзен, и тут же быстро добавила: — Глядите! Да поскорее! Вон туда! Вот он!

 На этот раз все увидели заросшую мехом мордочку с бакенбардами, высунувшуюся из-за дерева. Теперь зверь не стал сразу прятаться. Он поднес ко рту лапу — ну, совсем как человек, который подносит палец к губам, когда надо сделать знак, чтоб ты сидел тихо. Потом снова пропал. Дети стояли, затаив дыхание.

 Минутой позже незнакомец снова вышел из-за дерева, огляделся — как бы проверяя, не следит ли кто за ними, и сказал:

 — Тсссс...

 Потом помахал лапой, приглашая следовать за собою в самую гущу леса, и снова исчез.

 — Я его узнал, — шепнул Питер. — Это бобер. Я разглядел его хвост.

 — Он хочет, чтобы мы шли к нему, — сказала Сьюзен. — И поменьше шумели.

 — Я думаю, что это очень милый бобер, — заявила Люси.

 — Но откуда ты это можешь знать? — возразил Эдмунд.

 — Почему бы нам не рискнуть? — спросила Сьюзен. — Все равно стоим здесь без толку. К тому же я чувствую, что время обеда давно уже прошло.

 В этот момент бобер снова высунул голову из-за дерева, глянул на них очень строго и лапой поманил к себе.

 — Пошли, — сказал Питер. — Так или иначе, надо выяснить, в чем дело. Держитесь вместе. Может, нам придется драться с этим бобром, если он окажется врагом.

 И дети, держась очень близко, чуть ли не прижимаясь друг к другу, пошли к тому дереву и, обогнув его, сразу увидели бобра; он тут же отпрыгнул на несколько шагов и произнес хриплым, гортанным шепотом:

 — Дальше... идите за мною дальше... Вот так... И не выходите из-под деревьев. Опасно показываться на открытом месте!

 Только когда он привел их в какое-то темное место, где четыре сосны так тесно переплелись своими ветвями, что земля под ними была бурая от усыпавших ее сосновых игл, и никакой снег не мог сюда проникнуть, — только тогда он остановился и заговорил:

 — Не вы ли Сыны Адама и Дочери Евы?

 — В некотором смысле — да, — громко сказал Питер.

 — Шшшш! — зашипел Бобер. — Пожалуйста, потише. Даже здесь не совсем безопасно.

 — Но почему же вы боитесь? — спросил Питер. — И кого? Тут же никого нет, кроме нас.

 — Есть, — сказал Бобер. — Деревья. А они всегда все слушают. Они почти все на нашей стороне — но есть и предатели. Бывали уже случаи, когда они выдавали нас ей... ну, вы понимаете, о ком я... — и он несколько раз кивнул головой.

 — Если уж разговор зашел о том, кто на чьей стороне, — вмешался Эдмунд, — то откуда нам знать, что вы нам друг?

 — Не сочтите это за грубость, господин Бобер, — извиняющимся тоном сказал Питер, — но, понимаете, мы здесь совсем чужие.

 — Все совершенно правильно, совершенно правильно, — ответил Бобер. — Но у меня есть для вас условный знак.

 И он подал им какую-то маленькую белую вещицу. Все поглядели на нее с недоумением, но Люси вдруг воскликнула:

 — Ой, ну конечно же! Это мой платок — я его дала бедному господину Тумнусу.

 — Все верно, — подтвердил Бобер. — Бедняга, он чуял, что ему несдобровать, еще до того, как за ним пришли. Тумнус передал этот платок мне. И попросил, если с ним что-нибудь случится, встретить вас и рассказать вам, что...

 Тут голос Бобра стал таким тихим, что они уже ничего не могли разобрать. Потом он с самым таинственным видом снова закивал головой, чтобы дети стали вокруг него как можно теснее. Когда они обступили его и наклонили головы так, что щеки их почувствовали прикосновение его бакенбард, Бобер произнес наконец шепотом:

 — Говорят, что Аслан в пути — может, уже высадился.

 И тогда произошло нечто удивительное, очень странное и отчасти курьезное. Дети, естественно, ничего не слышали об Аслане, но стоило Бобру произнести это имя, их настроение сразу изменилось. Наверно, нечто подобное бывает лишь во сне. Вам снится, как кто-то произносит совершенно непонятные слова, но вы каким-то образом чувствуете, что в них заключен огромный смысл. Если сон страшный, то именно после таких слов он превращается в кошмар. Но бывает и так, что вы чувствуете — значение их невыразимо прекрасно, и тогда сон становится таким чудесным, что вы запоминаете его на всю жизнь и всю жизнь будете мечтать еще раз увидеть этот сон.

 Нечто подобное произошло и сейчас. Имя Аслана вызвало у детей сильнейшее душевное потрясение. Эдмунд почувствовал некий таинственный, невыразимый ужас. Питер ощутил внезапный прилив отваги и жажду приключений. Сьюзен почудилось, что все вокруг наполнил восхитительно изысканный аромат и зазвучала сладостная музыка неведомых струнных инструментов, которая подхватила ее и, нежно укачивая, повлекла куда-то. А Люси испытала то, что испытываем мы, проснувшись ясным солнечным Утром и сразу вспомнив, что начались каникулы и впереди целое лето...

 — А как же господин Тумнус? — спросила Люси. — Что с ним?

 — Шшшшш... не здесь, — прошептал Бобер. — Я отведу вас туда, где нам можно будет поговорить по-настоящему, а заодно и пообедать.