Я подсаживаюсь к столу и рассказываю все от начала и до конца, со всеми подробностями, как обычно и требует Кузьмич. При этом я не скрываю своих подозрений и особенно опасений.

Когда я кончаю, Кузьмич некоторое время еще молчит, потом качает головой.

— Да, вполне возможно, что ты свалял дурака!

Он снова что-то обдумывает про себя и наконец решительно произносит:

— Вот что. В Пензу надо лететь немедленно, — и смотрит на часы. — Сейчас ровно двадцать. Посмотри, когда ближайший рейс.

Я встаю и подхожу к стене, где висит расписание воздушных рейсов. Выясняется, что ближайший самолет вылетает через четыре часа.

У меня в запасе три часа, и я все должен успеть. Мысленно прикидываю время. Сейчас попрошу машину и через двадцать минут буду дома, полчаса на сборы и прощание, еще пятнадцать минут на дорогу к Светке, там я могу пробыть час, и тогда час пять минут останется на дорогу в аэропорт. Надо только суметь выдержать график.

Кузьмич разрешает мне взять машину. Она же потом доставит меня в аэропорт.

Первые этапы графика выдерживаются безукоризненно, тем более что дома я никого не застаю и прощание ограничивается короткой запиской. Свой большой дорожный портфель я складываю мгновенно, список необходимых вещей давно отработан. Я успеваю даже позвонить Светке и предупредить, что я сейчас приеду. По-моему, она даже не расслышала, что я уезжаю и что времени у меня совсем немного.

Дома у Светки я неожиданно застаю Аллу.

Светка здоровается со мной необычно сдержанно, и только ее плутовские, сияющие глаза убеждают меня, что эта сдержанность вынужденная. Ей, конечно, неловко перед Аллой, я понимаю. И потому сам здороваюсь со всеми одинаково ровно и как бы буднично.

У Аллы припухшие веки и еще влажные глаза, нос слегка покраснел. Она, конечно, только что плакала. Уголки красивого рта еще дрожат, и смотрит она на меня, как мне кажется, со скрытым упреком, будто я тоже перед ней в чем-то провинился. Словом, обстановка здесь невеселая, это ясно. Анна Михайловна шумно вздыхает и, с трудом поднявшись, удаляется в кухню.

— А ну вас, — говорит она — Давайте ужинать. Никакие переживания его не отменяют. Витик, ты пока отдохни Впрочем, разве с этими сумасшедшими девками отдохнешь?

— Со мной тоже не отдохнешь, — отвечаю я. — И не поужинаешь. Через час улетаю.

— Улетаешь? — с тревогой переспрашивает Светка, и я чувствую, что все другие мысли мгновенно выветрились у нее из головы. — Куда ты улетаешь?

— В один большой город, — беспечно отвечаю я.

— Ой, Витик… — Светка подходит ко мне и, встав на цыпочки, обнимает меня за шею. — Я всегда так боюсь, когда ты улетаешь.

— Пустяки…

Я же боюсь шевельнуться, чтобы не спугнуть ее, боюсь неосторожным движением напомнить ей, что она хотела быть сдержанной.

— Ну да, пустяки… — У Светки дрожат губы, и она еще крепче прижимается ко мне. — Прошлый раз ведь тебя ранили, когда ты улетел.

— Редчайший случай, — отвечаю я.

И осторожно глажу ее по спутанным волосам.

— А перед этим, в Снежинске, помнишь, ты попал в больницу?

Она поднимает ко мне встревоженное Лицо.

— Так это же я заболел. Это со всяким может случиться.

— Ну да. А почему ты тогда не узнал меня на улице, почему побоялся подойти? И сам был… Ой, я не могу это вспоминать.

И тогда я сам обнимаю ее и крепко прижимаю к груди. Господи, какое счастье, что она у меня есть, моя Светка.

Но Светка уже справилась с волнением и вырывается из моих рук.

— Почему Федор Кузьмич всегда посылает тебя? — сердито говорит она и тут же через силу улыбается. — А, все вы одинаковы. Ты один летишь?

— С Игорем.

И тут мы невольно оба смотрим на Аллу.

Теперь через силу улыбается она.

— Мне уже все равно. С меня хватит, — говорит Алла, и губы ее дрожат. — Пусть волнуется… другая.

— Ну хватит вам, в самом деле, — вмешивается Анна Михайловна, снова заходя в комнату. — Витик, не обращай внимания. С этими бабами с ума сойдешь. Вот что тебя ждет, бедный, представляешь?

— Представляю, — мечтательно говорю я и смотрю на Светку.

Она почему-то краснеет и с упреком говорит Анне Михайловне:

— Мама, ну что ты, в самом деле, давайте ужинать.

Я просто не успеваю уследить за сменой ее настроений. Глаза у нее уже высохли и снова озорно блестят. Она полна энергии.

— Витик, — командует Светка, — иди мой руки.

Начинается суета. Даже Алла втягивается в этот круговорот и начинает помогать накрывать на стол. Появляется недопитая нами вчера бутылка сухого вина.

Когда мы усаживаемся, Анна Михайловна объявляет:

— Ну первый тост за странствующих и путешествующих. Так полагается во всех книгах.

И она решительно поднимает рюмку.

— Мамочка, тебе нельзя, — вмешивается Светка. — И вообще это моя рюмка.

— А, наплевать! За Витика я должна выпить. А ты себе налей другую.

Я знаю, с Анной Михайловной в таких случаях спорить бесполезно, не надо было Светке выставлять вино.

Мы все чокаемся, хотя Алла делает это явно неохотно.

— Аллочка, — говорит Светка, — вот увидишь, все образуется. Игорь тебя любит.

Как раз в этом я начинаю сильно сомневаться. Особенно в свете полученных мною недавно сведений.

— Меня это совершенно не интересует, — резко отвечает Алла. — Абсолютно. Пусть другую это волнует.

— Ну ладно, — беспечно машет рукой Анна Михайловна. — И не думай тогда больше об этом. Вот только… — она на секунду умолкает, и полное, отечное лицо ее горестно сморщивается. — Димочку, конечно, жалко.

Она приподнимает очки и проводит ладонью под глазами.

— А я вам говорю, все будет хорошо, — упрямо трясет головой Светка.

И тут Алла неожиданно опускает голову, и плечи ее сотрясаются от беззвучных рыданий. В этот момент в коридоре раздается звонок.

— Это за мной, — говорю я, поднимаясь.

— Немедленно все доедай, — командует Анна Михайловна, грузно поворачиваясь в мою сторону. — Света, открой.

Светка срывается со стула.

— Это Володя! Я его сейчас попрошу обождать.

Она уже знает всех наших сотрудников по именам, включая шоферов. И, по-моему, все в ней души не чают. Володя, в частности, будет теперь ждать меня хоть до утра. Тем не менее через пять минут я уже сижу в машине, но мне кажется, что я все еще обнимаю и целую Светку, и голова у меня чуть-чуть кружится.

В толпе снующих людей у входа в аэропорт я сразу замечаю Игоря. Он в кепке и пальто, с портфелем в руке, покуривая, разговаривает с незнакомым мне офицером милиции.

Я подхожу. Офицер оказывается сотрудником отделения милиции аэропорта. Он вручает нам билеты, желает счастливого полета и, откозыряв, уходит.

— Пензу предупредили? — спрашиваю я Игоря.

Он пожимает плечами.

— Конечно.

Мы не спеша прогуливаемся по длиннейшему залу ожидания первого этажа. Наконец объявляют посадку и на наш рейс.

В узком чреве самолета мы пробираемся на свои места и, не сняв пальто, устраиваемся поудобнее в креслах, вытаскиваем из-под себя пристяжные ремни.

Я достаю прихваченный из дома журнал. Рядом угрюмо молчит Игорь, уставившись в одну точку перед собой. Что он такое думает все время?

Полет начался.

Я раскрываю журнал. Читать мне не хочется, глаза рассеянно бегут по скучным строчкам. Я перелистываю страницы. И упрямо молчу. Я не хочу навязываться Игорю со своими разговорами.

Глаза у меня незаметно начинают слипаться.

— Я ее люблю, — вдруг глухо произносит Игорь. — По-настоящему люблю. Не могу без нее.

— Догадываюсь.

Дремота мгновенно покидает меня.

— Ничего ты не догадываешься. Ты это не можешь понять.

— Почему же? Это понять нетрудно.

Я говорю, не отрывая глаз от журнала.

— Трудно. Все страшно трудно.

Игорь тоже не смотрит на меня, говорит словно в пространство. Так нам обоим легче вести разговор.

— Лене тоже трудно?