— А может быть, останемся? А? Ребята, что мы, смерти боимся? — крикнул Муравьев.

— Боимся, Игорь, ох как боимся. — Шарапов взял со стола папиросы. Смерть, она тебя не спросит. Нет. Придет — не заметишь. Нам жить надо. Дел у нас еще много очень.

Быстро они спустились по лестнице. Площадь была темна и казалась безлюдной. Но первое впечатление было обманчивым. Площадь жила короткой, но тревожной жизнью. В темноте ко входу в метро двигались десятки людей. Ночь была заполнена шарканьем подошв и человеческими голосами.

Они пересекли площадь, вошли в метро. Вестибюль гудел от множества голосов: искали потерявшихся, звали знакомых.

«Но ведь все спокойно, — подумал Данилов, — да, торопятся, боятся, конечно, но паники-то нет. Молодцы!» У эскалаторов два милиционера умело направляли людской поток. Сначала — женщины, дети, старики, потом мужчины. Впрочем, последних почти не было.

Вдруг равномерное движение нарушилось. Данилов сначала даже не понял почему. Закричала женщина, надрывно и страшно заплакал ребенок. Очередь смешалась. Сквозь толпу, расталкивая людей, рвался к эскалатору мужчина в полувоенном костюме. На побелевшем лице лихорадочно блестели полные ужаса глаза. Вот он схватил за плечо женщину и оттолкнул, расчищая себе дорогу.

— Полесов! — крикнул Данилов.

Степан понял его сразу. Раздвинув плечами людей, он встал на дороге. Человек наткнулся на него, как в темноте наткнулся бы на столб.

— Пусти! — визгливо закричал он. — Пусти!

— Идите за мной. — Степан взял его за руку и вытащил из толпы.

— Пусти!

— Ваши документы, — Данилов подошел к незнакомцу, — ну, быстро!

— Какие документы? Немцы же...

— Молчать! Где немцы? Когда вы успели увидеть их? Паспорт, быстро!

К ним пробирались дежурные милиционеры.

— Возьмите этого человека, — повернулся к ним Иван Александрович, — проверьте как следует, выясните, почему он не на фронте, и доложите мне на Петровку. Фамилия моя Данилов, ясно?

— Так точно, товарищ начальник.

Данилов и Полесов встали в хвост очереди. Она двигалась быстро, и скоро они уже стояли на ступеньках эскалатора. Данилов, глянув вниз, увидел платформу, черную от людей.

Игорь с родными и Шарапов ждали у начала перрона. Они пристроились на каком-то перевернутом ящике. Рядом точно на таких же сидели другие люди. Видимо, ящики специально для этого принесли сюда. Как же люди быстро привыкают ко всему! Прячутся от бомбежки, а уже обставляют свой быт, пытаются сделать его по возможности удобным.

Перрон жил особой жизнью. Он напоминал вокзал. Люди словно ожидали прихода поезда. Вот три старушки сидят на раскладных стульчиках. На чемоданчике, поставленном на попа, разложены карточки лото. Два паренька играют в шахматы, а дальшее седой мужчина в очках что-то пишет, положив блокнот на колени. Женщины баюкают детей, кто-то наливает чай из термоса.

— Вот так и живем! — вздохнула бабушка Инны. — Иван Александрович, когда это кончится?

— Скоро, очень скоро кончится!

«Граждане, опасность воздушного нападения миновала!» — раздался металлический голос из колокола-репродуктора. Но люди не поднимались, они знали, что будет еще несколько тревог, они оставались в метро.

— Пошли, — Данилов встал. — Нет, ты, Игорь, оставайся, на работу явишься завтра. Проводишь жену и придешь.

— Иван Александрович, — сказал Муравьев, — тревога кончилась, мы домой пойдем. Инне собираться надо.

— Конечно, конечно.

Они долго шли по остановившимся ступеням эскалатора. Только сейчас Данилов понял, что метро действительно расположено глубоко под землей.

Площадь все так же была темна и еще более пустынна. Только на Ленинградском шоссе слышался гул моторов. Простились они у Инниного подъезда. Впервые товарищи уходили на работу, а Игорь оставался.

С восьми утра Игорь дежурил у телефона. Ждал Мишкиного звонка. Девять дней не звонил Мишка. Данилов извелся, ожидаючи. Сегодня с утра он уехал под Москву, в село Никольское. Зачем поехал, никому не известно. Такой у него характер: пока сам все не проверит, никому ничего не скажет.

— Ты, Игорь, сиди у телефона, звонка жди. Я не верю, чтобы Мишка пропал, не мог он... Видимо, просто проверяют его.

Данилов с Полесовым уехали, а Муравьев остался в кабинете начальника отделения один на один с телефоном и своими невеселыми мыслями.

Действительно, чему радоваться? Мать с сестрой и племянницами эвакуировалась. Инну он вчера проводил в Челябинск. Всего одну ночь вместе — и она уехала. Почему-то Игорь опять вспомнил дачу. Лес вспомнил и узкую велосипедную дорожку. Велосипедной ее назвали они, на самом деле это была обыкновенная, правда, очень твердая и накатанная, тропинка. Там они с Инной и познакомились. Теперь даже не верится, что это было когда-то. Словно сон...

Ту, их единственную, первую и пока последнюю ночь они не сомкнули глаз. Она пронеслась удивительно быстро, и настало утро, утро разлуки. На перрон они протолкнулись с трудом. Потом тащили чемодан к поезду, пробираясь сквозь плачущих и целующихся людей. Но все же даже здесь существовал свой порядок, строгий и непреклонный. То и дело репродуктор бросал в толпу слова команды, и люди, взяв вещи, уходили на посадку. Состав найти было нетрудно: вокруг него толпилась молодежь. Уезжали институты, причем эвакуировались только девушки, ребята всеми правдами и неправдами оставались в Москве, старались уйти на фронт.

Инну немедленно окружили однокурсницы. Сразу же начались какие-то неотложные общественные дела. И пока Игорь помогал матери и бабушке устроиться, пока заталкивал на полки тяжелые, словно набитые кирпичами, чемоданы, жену у него увели в «штабной» вагон. Потом Инна прибежала, смущенно посмотрела на мужа и скрылась, словно растаяла.

— Совсем девчонка, — сквозь слезы сказала мать, — ну, просто ребенок еще. И вот тебе на, замужем. — Она посмотрела на Игоря.

И ему стало нехорошо от этого взгляда. И неловко почему-то стало.

— Я покурить пойду, — сказал он.

— Поди, сынок, поди, — улыбнулась бабушка, — подыми, а то когда еще тронемся.

Она уже обжила место у окна, разложила на столике свои многочисленные кулечки и пакетики.

Муравьев вышел на перрон, и снова его окружила вокзальная неустроенность. Казалось, весь город тронулся в путь. И невеселой была эта дорога.

Внезапно состав дернулся, залязгал буферами.

— Паровоз прицепили! Паровоз! — закричал кто-то.

Люди бросились к вагонам, начали торопливо прощаться.

Где же Инка?!

Вот уже бабушка стучит в окна вагона.

Где же Инка?!

— Граждане! Граждане! Поехали! — стараясь перекрыть шум толпы, кричит кондукторша.

Где же Инка?!

В конце перрона закричал паровоз, тоскливо и гулко.

Где же Инка?

Он увидел ее, когда поезд медленно поплыл вдоль перрона. Увидел ее заплаканное лицо, тонкую руку, машущую ему. Но вагон прошел, а бежать за ним не давала толпа. Мимо него промчались пассажирские вагоны и теплушки. Промелькнули сотни лиц, и наконец показалась последняя, тормозная площадка. Поезд набирал ход.

С вокзала он поехал в управление. Трамвай долго кружил в лабиринтах улиц. Игорь читал знакомые названия, и как будто ему становилось легче.

До этого он вообще не знал, что такое разлука. Ну, мать уехала, сестра, муж ее, племянницы. Но это было как-то незаметно. Словно они поехали на дачу и должны вернуться через неделю. Отъезд жены (какое непривычное слово «жена»!) впервые породил в нем какую-то непонятную пустоту. Муравьев еще не знал, чем он ее сможет заполнить.

Сидя в кабинете Данилова и отвечая на бесконечные звонки, он все время видел лицо Инны и ее машущую руку.

Ну до чего же нудная работа дежурить у телефона! Ужас прямо какой-то. Целый день звонят, и все не по делу. Игорь успел уже несколько раз поговорить с дежурным, поругаться с начальником АХО, внимательно выслушать начальника НТО Рассказова. Да, скучное это дело — дежурство. Вот и папиросы кончаются. Кого бы попросить сбегать? Игорь потянулся к телефону, и в это время он зазвонил.