— Мне другое неясно.

— А тут, значит, все ясно?

— А тут ясно, — угрюмо отрезал Томилин.

— Так. Хорошо, — процедил Виталий, снова закуривая погасшую трубку. — Ну, а что тебе неясно?

— Мне неясно, что случилось с Булавкиным. Почему он скрылся и ещё машину угнал.

— Машину? — недоверчиво переспросил Виталий. — Между прочим, мне Лучинина про него сказала так: «Гадкий человек, неискренний».

— Булавкин? — неожиданно произнёс Откаленко, словно очнувшись от раздумий, и в голосе его прозвучала какая-то странная нота, заставившая Виталия насторожиться. — Да, этот узелок затягивается все туже.

— И он прямо связан с делом Лучинина. С нераскрытым делом! — все ещё не остыв от спора, воскликнул Виталий.

Откаленко загадочно усмехнулся.

— Пока что я предлагаю провести одну экспертизу.

— Какую ещё? — раздражённо спросил Виталий.

— Почерковедческую.

— Это зачем?

— А вот зачем, — Игорь протянул руку. — Дай-ка то письмо.

Он взял у Виталия письмо, потом достал из папки клочок бумаги, который только что рассматривал, и, подойдя к столу, положил его рядом с письмом, бережно разгладив по углам.

— Ну-ка, товарищи, взгляните, — предложил он. — Кое-что, по-моему, тут и без эксперта ясно.

Виталий первым подскочил к столу, за ним приблизился и Томилин.

Некоторое время оба молча и внимательно вглядывались в разложенные перед ними бумаги. Наконец Виталий озадаченно произнёс, покусывая губы:

— М-да… Открытие, я вам доложу…

На столе перед ними лежали анонимное письмо и записка, полученная вчера вечером от Булавкина.

Сомнений не было: и то и другое было написано одной рукой.

— Меня интересуют материалы в прокуратуре, — сказал Виталий. — В частности, акт ревизии. Что они там понаписали, хотел бы я знать.

— Будь здоров, какой акт, — ответил Томилин. — Завтра тебе Роговицын первым делом его раскроет.

— Я так полагаю, — сказал Игорь. — Версия о самоубийстве не снимается в любом случае, верен акт ревизии или не верен, то есть действительно Лучинин совершил преступление или его оклеветали. Согласен?

Виталий вздохнул.

— Конечно. С одной только поправкой: Женька не мог совершить преступления.

— Это надо доказать, — покачал головой Игорь. — Надо все объективно проверить, все обстоятельства, все документы.

— Не веришь в мою объективность?

— Ты ещё недавно был в плену другой версии.

— Это не плен! Это было внутреннее убеждение. Но теперь я верю: когда обвиняют в таких преступлениях, несправедливо обвиняют, то любой придёт в отчаяние…

— Но и версия убийства не снимается?

— Нет. Оставим и её.

— Ну все. Я спокоен, — усмехнулся Игорь. — А что касается самоубийства Лучинина, то тут, не забудь, есть твёрдые, точно установленные факты, — как всегда, спокойно и рассудительно продолжал Игорь. — Угнетённое состояние Лучинина в последние дни, бесспорно, крупные неприятности, наконец, то, что его видели в тот вечер у реки, на мосту. Ну и заключение медицинской экспертизы, конечно.

— Кажется, его в тот вечер видели вдвоём с кем-то? — невинным тоном переспросил Виталий.

— Это уже деталь.

— Немаловажная, между прочим…

— Но и не установленная, — сухо отпарировал Игорь. — Тебе предстоит ещё это установить.

— Как и многое другое, — Виталий вздохнул. — А ты ищи Булавкина. Вот кто нам о многом расскажет, я думаю. Эх, если бы напрячься и увидеть его, как учит парапсихология, — он подмигнул Игорю. — Было бы здорово, а?

— Все чудишь, — Игорь досадливо взглянул на окно. — Кажется, что-то прольётся на нашу голову. А надо бы действовать. И кое-кого повидать уже сегодня.

Тяжёлые чёрные тучи, клубясь, медленно наползали из-за далёкого леса за рекой и уже закрыли почти все небо. Из окна потянуло прохладой.

— Сейчас дождь во как нужен, — заметил Томилин. — Горит все.

— Мы тоже горим, — откликнулся Виталий. — Во всяком случае, дымимся.

— Кого-кого, а тебя охладить не мешает, — поддел его Игорь.

В этот момент в почерневшем небе вспыхнула гигантская молния. Ослепительно белый ствол её, вырвавшись из туч, изломился и распался, словно трепетный обнажённый нерв. И сразу тяжкими перекатами загрохотал гром. Казалось, дрогнула земля, покачнулись дома, тревожно и растерянно заметались кроны деревьев. На землю ринулся ливень. Сверкающая, шумящая стена воды мгновенно возникла за окном, и на миг показалось, что ничего и никого уже не осталось на свете, кроме этих ненадёжных четырех стен и окна с дребезжащими стёклами.

— Стихия, — восхищённо произнёс Томилин, и на хмуром, озабоченном его лице тяжёлые складки словно нехотя расползлись в улыбке.

— Поскольку мы отрезаны от театра военных действий, — объявил Игорь, — давайте кое-что уточним, — он придвинулся к столу.

Дождь хлестал с такой силой, что пришлось закрыть окно.

— Темень-то какая! — сказал Виталий.

Он стремительно пересёк комнату и щёлкнул выключателем у двери.

— Да будет свет!

Но света не оказалось.

— Так, — констатировал Виталий почти с удовольствием. — Погасло ночное светило.

Игорь, однако, уже настроился на деловой лад.

— Меня интересует следователь прокуратуры, который вёл дело Лучинина, — он обернулся к Томилину. — Что за человек?

— Серьёзный, — ответил тот и закурил, по привычке прикрывая большими ладонями спичку, словно был на улице.

— «Серьёзный» — понятие расплывчатое, — требовательно возразил Игорь. — Ты давай конкретнее. Ему завтра, — он кивнул на Виталия, — переговоры с ним вести придётся.

— Да, в самом деле, обрисуйте, — поддержал Виталий.

Томилин не спеша затянулся папироской, и рубиновый уголёк в полутьме загадочно вспыхнул и тут же угас под столбиком пепла.

— Ну, чего тебе конкретней? — сказал Томилин. — Фамилия Роговицьш, зовут Павел Иосифович. Дело знает. Ну и его, конечно, знают, — последние слова прозвучали многозначительно.

— А нрав? — спросил Виталий.

Но тут зазвонил стоявший рядом с ним на столе телефон. Виталий поспешно сорвал трубку.

— Николай Игнатьевич?

— Нет, Лосев.

— Дежурный по горотделу говорит. Тут гражданка Булавкина пришла. Насчёт сына.

— Пусть поднимется! — оживился Виталий. — Томилин тоже здесь, — и, положив трубку, добавил, обращаясь к Игорю и Томилину: — .Везёт вам, братцы. И вызывать не надо.

Он невольно посмотрел на окно. Гроза не стихала.

Через минуту дверь кабинета со скрипом приоткрылась, и в тот же миг неожиданно вспыхнула лампа под потолком.

На пороге появилась маленькая старушка в блестевшем от воды чёрном плаще, почти до пола, и с открытым мокрым зонтом в руке, который она несла перед собой, как щит.

— Господи, никак я его, проклятого, закрыть не могу, — неожиданным басом произнесла она.

— Это мы сейчас сделаем, мамаша, — подскочил к ней Виталий. — Вы же нам свет принесли, в прямом смысле, так сказать.

— А может, и в переносном тоже, — добавил Игорь, поднимаясь.

Пока Виталий возился с зонтом, он помог женщине освободиться от мокрого плаща, осторожно стряхнул его и развесил на короткой деревянной вешалке у двери.

— Что же это вы, мамаша, на улицу-то выходите в такую непогоду? — спросил Виталий, когда Булавки на наконец уселась на пододвинутый ей стул. — Мы бы и сами к вам пришли.

Старушка, однако, с ответом не торопилась, тщательно расправила на коленях тёмную юбку, затем достала из кармашка вязаной старенькой кофты очки, надела их, аккуратно заправив дужки под седые волосы, затем строго оглядела по очереди всех троих и укоризненно, тихим басом произнесла:

— Сынов у вас, видать, нет. Вот что. А милиция наша нешто искать умеет? Штрафовать за курей — это она умеет. Глотку драть тоже умеет, — голос её налился гневом, — при всем честном народе. Тут Барабанов герой, тут он нрав свой показывает. А вот горю помочь… — она вдруг всхлипнула, торопливо достала платок, промокнула глаза под очками, затем трубно высморкалась.