Виталий усмехнулся.

Они допили чай, аккуратно убрали недоеденный хлеб и колбасу. Потом Игорь взглянул на часы.

— Гм. Десятый час. Где-то наш Булавкин.

Прошло ещё не меньше получаса, и в дверь снова постучали.

— Ну вот и он, — сказал Виталий.

Но это оказалась снова дежурная.

— Вам тут записку передали, — сказала она, протягивая сложенный вчетверо листок.

— Кто?

— Не знаю. Сунул и побег. Торопился, видать.

— Ну, хоть какой из себя? — допытывался Виталий.

— Ну, как сказать — какой? Обыкновенный. Он в окошечко мне записку-то сунул. А я ещё по телефону говорила. Потом, выглянула, да он уже отъехал.

— Отъехал?

— Ага… На этом… Ну, верх-то брезентовый?

— «Газик»?

— Во-во.

— Один он там был?

— Ну, уж этого я не видела. Как хотите.

Женщина была явно растерянна и начинала сердиться.

Когда она ушла, Виталий развернул записку. Там было всего две строчки, торопливо написанные карандашом: «Не приду. Мать заболела. Сергей».

Виталий передал записку Откаленко.

— Странно. Сначала этот звонок. Теперь записка. Но звонил не он. Я бы голос узнал. И почему он на машине приехал? Все это очень странно.

— М-да…

— И записка его мне определённо не нравится, — продолжал Виталий, расхаживая по комнате. Потом остановился перед Откаленко. — Давай проверим, а?

— Можно.

Игорь решительно поднялся, и они вдвоём спустились к телефону.

За перегородкой в пустом, плохо освещённом вестибюле сидела только дежурная. Она встретила друзей насторожённым взглядом.

Игорь позвонил дежурному по горотделу. Узнав у него домашний телефон Томилина, он позвонил снова. К телефону подошёл сам Томилин. Игорь коротко и негромко объяснил ему, в чем дело.

— Понятно, — ответил Томилин. — Ждите. Зайду или позвоню.

Через час он пришёл. На этот раз в тёмном плаще, в кепке, чуть порозовевший от быстрой ходьбы. Лицо его было хмурым, но в глазах не было усталости, в них была сосредоточенность и тревога.

— Дрянь дело, братцы, — пробасил Томилин. — Сейчас был я у Булавкина этого. Мать здорова. И говорит: пошёл в гостиницу, к людям каким-то.

— Выходит, пошёл и… не дошёл, — сказал Виталий.

Все трое помолчали. Дело принимало странный оборот.

Утром друзья торопливо сделали зарядку, пожужжали своими электрическими бритвами и, неудобно ополоснувшись над маленьким умывальником, благо вода «как раз шла», спустились на первый этаж, в буфет.

За стойкой с огромным никелированным самоваром и выставленными под стеклом тарелками с сыром, кильками и салатом суетилась толстая женщина в белом халате с закатанными рукавами. Её полные, загорелые руки, удивительно ловкие и проворные, невольно притягивали взгляд.

— Молочка нашего отведайте, — приветливо сказала женщина. — Очень им все довольны. И творожок вот тоже. А сосисок нету.

Молоко оказалось действительно превосходным, как и сметана, и творог с мелко нарезанным луком. Так что больше ничего и не потребовалось.

— Молочное царство какое-то, — отдуваясь, сказал Виталий.

— И царица симпатичная, — добавил Игорь.

За столиком они оказались одни, и Виталий тихо спросил:

— Чем сегодня займёмся?

— Прежде всего пойдём в горотдел, — сдержанно ответил Игорь. — Там все решим. А здесь полагается закусывать и говорить о погоде.

— Ну, если так, — усмехнулся Виталий, — то мы программу выполнили. Двинулись?

Они вышли из гостиницы и на секунду зажмурились от яркого солнечного света, показавшегося особенно резким после полумрака гостиничных коридоров.

В горотделе, у Раскатова, состоялось первое оперативное совещание. В нем, кроме приезжих и самого Раскатова, участвовали Томилин и Волов. Оба занимались расследованием по делу Лучинина, прекрасно знали обстановку, людей и все мельчайшие подробности и детали последних событий. Оба они не сомневались в правильности конечных выводов по этому делу, до вчерашнего дня не сомневались… Исчезновение Булавкина, а главное — обстоятельства, при которых оно произошло, заставило их насторожиться.

Молчаливый, хмурый Томилин сразу согласился с тем, что предложил в конце концов Откаленко. Волов согласился менее охотно. Он, видимо, был самолюбив и недоверчив, да и лично не знал никого из приезжих. Раскатов же сказал, как всегда, внушительно и твёрдо:

— Все в вашем распоряжении, товарищи. Все, чем располагаем. В этом деле совесть у нас тоже должна быть чиста и душа спокойна. Вот так.

Решено было, что Откаленко, старший группы, вместе с Томилиным и Воловым включится в розыск Булавкииа — важное, может быть, даже важнейшее звено в цепи событий, связанных с делом Лучинина. Ведь очевидно, что Булавкин что-то знал, что-то собирался рассказать и вот исчез.

Ну, а Виталий начнёт проверку уже собранных материалов по тому же делу. Исчезновение Булавкина требует приглядеться к этим материалам особенно тщательно, даже придирчиво, и все поставить под сомнение.

— С чего ты начнёшь? — спросил его Игорь.

Виталий указал на один из пунктов намеченного плана.

— Вот. Прежде всего хочу повидать его жену.

— А прокуратура?

— Завтра утром. Сегодня договорюсь о встрече.

— Добро. Ты адрес-то Лучининой знаешь?

— А как же! Вот только как с ней говорить… Её-то я совсем не знаю.

Игорь собрался что-то сказать, но тут к нему обратился Раскатов:

— Звонили вчера из горкома партии. Доложил о вашем приезде. Просили нас с вами зайти, побеседовать. К первому. А я потом уж сразу на бюро останусь.

— Пошли, — согласился Игорь, отодвигаясь от стола, и, обратившись к Томилину и Волову, добавил: — Значит, прежде всего — сведения о Булавкине, все, какие возможно.

Втроём они вышли из горотдела в пыльную духоту улицы.

— Ну, мне в ту сторону, — махнул рукой Виталий.

Он расстегнул пиджак, и галстук затрепетал под лёгким, горячим ветром.

Шагая по незнакомым улицам и изредка спрашивая у прохожих дорогу, Виталий размышлял про себя.

Но вместо того чтобы думать о предстоящей встрече с Ольгой Андреевной Лучининой, Виталий вдруг с новой тревогой подумал об исчезновении Сергея Булавкина. Что с ним могло случиться? Драка, ограбление — все это исключается, раз он прислал ту странную записку. Но зачем он сказал матери, что идёт к ним в гостиницу, если идти не собирался? Зачем написал записку? Ну, это понятно: чтобы не ждали, и не удивлялись, и… не искали, что ли? Куда же он делся? И что хотел сообщить? И исчез. Странно, очень странно…

Виталий снова спросил дорогу, и вдруг выяснилось, что он уже совсем близко от цели: за первым углом начиналась нужная ему улица.

Дома здесь в большинстве были маленькие, деревянные и прятались за заборами и палисадниками. Но изредка попадались и каменные, трех-, четырехэтажные, со стандартными балконами, выкрашенными то в зелёный цвет, то в красный, то в синий.

Виталий подошёл к нужному ему Дому и вошёл в прохладный полутёмный подъезд.

Квартира Лучининых оказалась на втором этаже.

Дверь открыла бледная женщина в строгом платье с высоко взбитыми, очень светлыми, почти белыми, волосами. Первое, что подумал Виталий, было: «учительница», и уже потом: «Лучинина».

— Вы Ольга Андреевна? — спросил он.

— Да, — сдержанно, без всякого удивления ответила женщина.

Виталий представился.

— Пожалуйста. Проходите, — тем же тоном произнесла Лучинина, отступая в сторону и жестом указывая на открытую дверь в комнату, откуда сплошным золотистым потоком лился в переднюю солнечный свет.

Квартира оказалась небольшой — из двух комнат, очень скудно обставленных старой, видимо, привезённой из Ленинграда мебелью. Все только самое необходимое: буфет, обеденный стол, накрытый старенькой скатертью, дешёвый приёмник у окна, потёртый диван, несколько таких же стульев, фотографии на стене — это в первой комнате. Во второй виднелись большая, до потолка полка, набитая книгами, и угол широкой, с деревянной потрескавшейся спинкой кровати.