Им повезло. Трамвай, показавшись из-за поворота, только-только набирал скорость. Они прыгнули на ходу. Вагон оказался пустым. Только пожилая кондукторша дремала, прислонив голову к стенке. Она открыла глаза, поглядела на пассажиров.

— Оплатите проезд, граждане, — голос ее был по-утреннему хриплым.

Влипли. Мишка похолодел: денег-то нет.

Он поглядел на судорожно шарящего по карманам Харитонова. Кондукторша уже совсем проснулась и выжидающе глядела на них.

— Мамаша, — сказал Мишка, — мамаша, мы беженцы. Из-под Смоленска мы. Нету у нас денег. Ты уж извини нас.

— Откуда? — переспросила кондукторша.

Мишка молчал. Тогда она оторвала два билета и протянула ему:

— Бери, а то не дай бог — контролер. Как там?

— Плохо, мать, совсем плохо.

Они прошли вперед и сели.

— А ты ничего, — усмехнулся Харитонов, — молодец. — Видно, битый.

— А по чему видно? — зло спросил Мишка.

— Да по всей ухватке.

Трамвай медленно пробирался через пустую Москву, Мишка смотрел в окно и удивлялся тому, как изменился город. Мимо окон проплывали магазины с витринами, забитыми досками. Нижние этажи домов закрыли мешки с песком, на перекрестках стояли разлапистые ежи, сваренные из обрубков рельсов.

— Эй, мужики, — крикнула кондукторша, — вы свою остановку не проедете?

— Нет, нет, — засуетился Харитонов, — нам здесь выходить, на Курбатовской.

Они сошли с трамвая и пошли сквериком, пересекая площадь. Миновали особняк, в котором помещался ВОКС, старый собор и вышли в тихий переулок. Потом они долго кружили проходными дворами.

— Здесь, — наконец сказал Харитонов, — пришли.

— Куда?

— К надежным людям. Только помни: народ тут серьезный, чуть что... — он щелкнул пальцами.

— Не учи, — лениво процедил Костров, — не таких видали.

Они вошли в старый, похожий на казарму, дом. Долго блуждали в переплетении лестниц и коридоров.

У двери с вылезшим наружу войлоком Харитонов остановился и постучал в стену.

«Номера нет», — автоматически отметил Мишка.

Они стояли и ждали минуты три. Харитонов занес было руку, чтобы опять постучать, как вдруг из-за двери раздался голос:

— Кто там?

— Свои.

— У нас все дома.

— Егора недосчитались.

Дверь отворилась.

— Один? — спросил тот же голос, показавшийся Мишке необыкновенно знакомым.

— Нет, с хорошим человеком.

Мишка шагнул в темноту квартиры. За его спиной хлопнула дверь. Сразу же вспыхнула лампочка в прихожей. И тут Мишка увидел Резаного. Он стоял, широко расставив ноги в командирских галифе, стоял и улыбался:

— Ну-с, как говорится, гора с горой... Так, что ли, Миша?

— Да вроде так, — Мишка на всякий случай опустил руку в карман.

— Это ты брось, — спокойно, даже слишком спокойно сказал Резаный. — Наган или нож, я не знаю, что у тебя там, не поможет. Да и зачем они тебе, ты же не у чужих людей. Припекло, а, Миша? Ко мне прибежал.

— А куда побежишь, Резаный? Куда? Сейчас время такое: кто к деловым пристанет, у того фарт.

— Это ты прав. Ну что мы стоим? В комнату заходите. Там поговорим, закусим. Время завтрака. Прошу, — Широков приглашающим жестом распахнул дверь в комнату.

Мишка шагнул первым, и сразу чьи-то сильные руки скрутили локти, кто-то невидимый вырвал из кармана его брюк наган.

Нет ничего хуже, чем ждать и догонять. Восьмой день люди непрерывно у телефона дежурят, а Мишки нет. Мишка как в воду канул. Ох, нехорошо это. Прямо скажем — плохо... Неужели... Нет, об этом Данилов даже думать не хотел. А вдруг Широков не поверил Мишке? Тогда... Лучше и не думать, что тогда... Но если случилось непоправимое, все равно Данилов в ответе за провал, а, значит, необходимо найти еще одно решение, аварийный вариант, который поможет в ближайшее время обезвредить группу ракетчиков.

Всю эту неделю Данилов мотался по городу. Он с Шараповым объехал почти все предприятия в своей зоне, говорил со многими людьми. Проинструктировал домоуправов и дежурных МПВО. Особенно долго беседовали с мальчишками, эти-то ничего не упустят.

Пока удалось задержать несколько паникеров и двоих неизвестных, пытавшихся во время тревоги разбить склад гастронома на Лесной улице.

Но все это было не главным. Вчера позвонил капитан госбезопасности Королев и передал, что в Москве уже действует хорошо законспирированная группа диверсантов, которой руководит тот самый Отец. Как и предполагалось, группа эта состоит из бывших уголовников.

— Ну, как ваше мнение? — спросил Королев.

— Я думаю, что именно к ним мы и послали Кострова.

— Молчит?

— Пока да.

— Ну а вы думали о худшем?

— Я только об этом и думаю.

— Так что делать будем?

— Я пока знаю только район, в который их привез трамвай. Дальше наши люди не пошли за ними, боялись расшифровки.

— Уже кое-что. Нужно сориентировать общественность.

— Сделано.

— Молодцы. Ты, Иван Александрович, позвони мне сразу, если новости будут.

— Непременно.

Положив трубку, Данилов подумал о том, как меняются люди. После совещания он думал о Королеве как о резком и даже грубом человеке, — и вот, на тебе, того будто бы подменили.

— Он тогда не в себе был, — сказал ему заместитель начальника. — У него семья на Украине отдыхала. Ну, конечно, война — от них ни слуху ни духу. Только три дня назад сообщили, что им удалось эвакуироваться.

Семья... Вот у него отец тоже на оккупированной территории, а он об этом не говорит никому. Он все время гнал от себя мысли об отце. Только ночью да в редкие часы отдыха вспоминал последнюю поездку к родителям, и на душе становилось скверно, тяжело. Он слишком хорошо знал отца, поэтому не искал его среди эвакуированных. Из своего леса старик мог уйти только на кладбище.

— Разрешите войти? — спросил в полуоткрытую дверь Игорь Муравьев. На нем была новая шинель, туго перепоясанная ремнем с кобурой, фуражка. Хромовые сапоги нестерпимо сияли.

— Входи, Игорь, — Данилов удивленно поглядел на него. — Ты куда это?

— К вам.

— Ну, ко мне ты мог зайти менее нарядным. Ты все-таки куда собрался?

Игорь покраснел:

— Я хотел вас об одной вещи попросить... Я... В общем, жениться мне надо.

— Что? — спросил Данилов. — Что ты сказал?

— Женюсь я, Иван Александрович, — пробормотал Игорь.

— Ах, так! То есть как ты женишься?

— Очень просто! — в голосе Муравьева послышалась обида. — Как все, так и я.

— Да нет, ты меня не так понял. — Данилов встал. — Я разве против? Неожиданно как-то.

— Для меня тоже. Да вот в чем дело. Инна с институтом эвакуируется... Мы и решили.

— Это все правильно. Замечательно это. Только я при чем? Если надо тебе уйти, то я отпущу...

— Нет. Иван Александрович, я за другим. На свадьбу приглашаю. Полесова и Шарапова я уже позвал.

— Так, — Данилов провел ладонью по лицу. Щетина неприятно царапала кожу. — Ты погоди немного. Ты мне полчасика дай. Жди здесь, я скоро.

Данилов вышел в коридор. Вот оно как, Игорь женится. Ай как хорошо это! Ай как здорово! Милый мальчик. Красивый, хороший. Наверное, Инна его такая же. Они будут счастливы, обязательно будут, потому что счастье их началось в самые горькие дни.

Иван Александрович спустился в общежитие, вынул из-под койки чемодан. Сегодня он наденет выходную форму и медаль к гимнастерке прикрепит, чтобы все было, как нужно. Праздник так праздник.

Через пятнадцать минут, выбритый, в выходной габардиновой гимнастерке, Данилов поднялся в кабинет начальника.

— У себя? — спросил он у Осетрова.

— Совещание у него, группа Серебровского докладывает.

— Ты, Паша, передай записочку.

— Хорошо, — ответил Осетров. — Вы ждать будете?

— Буду, непременно буду.

Данилов написал карандашом несколько строк и передал Осетрову.