— В компанию примете? — спросил кто-то.

Мишка поднял глаза и увидел сутулого.

— Садись.

— Спасибо. Как там, Малышка?

— Все сейчас принесут, Сергей Сергеевич, вот Червонец гуляет.

— Ну ладно, потом я отвечу. Здорово, Михаил. Не признаешь?

— Теперь я тебя, Фомин, признал. А тогда нет, больно исхудал ты, что, чахотка бьет?

— Она. Врачи говорят: питаться лучше надо да не нервничать. Да где там... Каждую копейку горбом выбиваешь, прямо чистый лесоповал. — Фомин вздохнул, потянулся к кружке.

— Что-то я тебя на повале-то не видел, — усмехнулся Мишка, — ты больше в нарядчиках придуривался.

— Кто как может, Миша, кому какая жизненная линия.

— А что ты меня пасешь, чего твои сопляки за мной бегают? Может, ты для МУРа стараешься? А?

— Ты, Миша, меня за стукача держал когда разве? Нет. Мне мальчики мои сказали, что есть у тебя золотишко. Вот я прицениться и хотел. Может, сторгуемся?

— Может.

— Так покажи.

— Прямо здесь? — насмешливо спросил Костров.

— Зачем здесь, можем выйти.

— Золото есть, и камни есть, только я им цену знаю.

— Про цену сейчас разговора нет. Слушок прошел, будто ты с каэрами[18] спутался, у Резаного в банде был.

— Слушай меня внимательно, Фомин, — твердо сказал Мишка, — я сейчас и тебя, и твою шестерку шлепну и уйду, — он выдернул из-под пиджака пистолет, — на мне крови много, чуть больше, чуть меньше — роли не играет.

— Ты, Миша, примус спрячь. Ты меня знаешь, а я тебя. Живи как хочешь, я тебе не судья, я о другом: есть товар — возьму. Нет — разошлись. Годится?

— Годится. — Мишка сунул пистолет в карман, огляделся и вытащил кожаный мешочек. — Гляди, Сергей, вот что имеем. — Он вытряхнул на ладонь осыпь.

Фомин весь подался вперед, стараясь получше рассмотреть украшение. Мишка подержал ее немного и опять положил в мешочек.

— Большой цены вещь, — хрипло сказал Фомин, — у меня таких денег нет.

— Это точно. — Мишка покосился на пацана, услужливо расставляющего на столе закуску и водку. — Мне клиент с копейкой нужен. Есть у тебя такой?

— Найдем.

— Только ты помни: я к любому не пойду. Что за человек?

— Человек тебе хорошо известный. Володя Гомельский.

— Годится, — равнодушно ответил Мишка. Ох, если бы кто-нибудь знал, чего стоило ему это равнодушие! Ему хотелось кричать от радости, петь, расцеловать всех, кто сидит здесь, в пивной, он даже глаза опустил, чтобы Фомин, не дай бог, не прочитал бы в них эту его радость.

— Ну давай, — Мишка поднял стакан, — выпьем, Серега, за жизнь нашу, копеечную жизнь.

— Давай, — Фомин протянул стакан, чокнулся, — только копеечная она не для всех. Ты вот...

— Давай пей, — Мишка выпил стакан залпом, сморщился, запил пивом. — Ох, хорошо!

— Ты, Мишка, — наклонился к нему Фомин, — скажи мне, какой мне интерес выйдет? Я тебя с Володей сведу, ты ему камни, он тебе деньги, а мне?

— Тебе, — Мишка задумчиво повертел в руках стакан, — польза тебе будет. — Он сунул руку в карман, увидел, как беспокойно забегали глаза у Фомина.

— Не бойся, вот, — он положил на стол две золотые десятки, — бери аванс. После дела еще три.

— Широкий ты парень, Червонец, люблю тебя, как брата люблю.

— Это потом. Где Володю увижу?

— Сегодня в семь. Как найти тебя? Здесь?

— Нет. Я в одном и том же месте появляться не люблю. Сквер на Миусской знаешь?

— Знаю.

— Там площадка детская есть, вот на ней буду в песочек играться. Ну, гуляйте, а я пойду.

— К своей?

— Ага.

— Хорошая баба?

— Ничего, наша, верная.

— Так в семь?

— Точно. Только скажи Володе, что я на Тишинке этим заниматься не буду. Пусть другое место ищет. Когда мы с ним дело уладим, я тебе три червонца отдам, да и по мелочи кое-что у меня есть, на это у тебя денег хватит. Мне надо в Ташкент подаваться, а то климат у вас тут для меня неподходящий. — Мишка встал, кивнул Фомину и вышел из пивной.

Он бежал по коридору мимо сотрудников, изумленно оглядывающихся на него. Остановился он только у двери приемной, толкнул ее и, переводя дыхание, спросил у удивленного Осетрова:

— Где?

— Занят.

— Доложи, срочно.

Осетров из-за очков внимательно посмотрел на Игоря и, видимо, понял, что просто так человек из бригады Данилова не ворвется в приемную в таком виде.

— Подожди.

Он скрылся за дверью кабинета и сразу же появился обратно:

— Ждет.

Игорь рванул дверь и, не глядя, не узнавая тех, кто сидел в кабинете начальника, почти крикнул:

— Есть Гомельский!

— Что, — начальник вскочил, — где?

— Через два часа будет у Мишки на квартире.

Только теперь Игорь смог разглядеть сидящих за столом людей. Это были Муштаков, Парамонов, Серебровский.

— Садись, — приказал начальник. — Продолжай, — кивнул он Серебровскому.

— Из пивной Фомин, — Серебровский, чуть усмехнувшись, поглядел на Игоря, — поехал в Первый Казачий переулок, зашел в дом три, во дворе. Дальше мы его не повели, боялись расшифроваться, пробыл там минут десять и поехал к себе на Маросейку, адрес есть в деле. Один из сотрудников следил за ним, а другие остались в Казачьем. Проверкой установлено, что в доме три, квартира два, у некоей Силиной, гримерши Еврейского театра, проживает заслуженный артист БССР Сахаровский Владимир Георгиевич, эвакуировавшийся из Минска и работающий во фронтовой актерской бригаде. После предъявления фотографии Гомельского домоуправу оказалось, что он и Сахаровский одно и то же лицо. В 18.30 Фомин вышел из дома и поехал на Миусскую. Там он встретился с Костровым, поговорили они минут десять и разошлись. Фомину удалось остановить машину-полуторку и уговорить шофера. Номер машины МА-17-47. Шофер допрошен. Фомин приехал в Казачий и пока находится там.

— Все? — спросил начальник.

— Пока все, смотрим.

— Что у тебя, Муравьев?

— Зоя сообщила, что Гомельский будет у них в десять.

Начальник взглянул на часы:

— Через два часа, — он помолчал, думая. А подумать было о чем. Как поступить? Брать Фомина и Гомельского в Казачьем или на квартире у Зои? Как поступить?

— Какие мнения?

— Разрешите, — Муштаков встал, — Фомин и Гомельский под наблюдением, уйти не смогут, мы блокировали переулок. Мне думается, их надо брать у Зои.

— Почему?

— Мне кажется, они не те люди, чтобы заплатить такие огромные деньги. Помните, Гомельский занимался «разгонами»? Так вот, они попробуют это и сейчас. Тут мы их всех, — Муштаков свел ладони.

— Логично, — сказал Серебровский, — только ведь они характер Мишкин знают, оружие видели...

— Я тоже за Зоину квартиру, — перебил его Муравьев.

— Ну что ж. Начинаем. Блокируем квартиру. — Начальник поднял трубку.

В этот вечер город продолжал жить своей обычной жизнью. В восемь вечера закончился последний сеанс в кино, люди должны были до комендантского часа успеть домой; работали заводы, в магазины подвозили свежевыпеченный хлеб, его завтра утром отдадут по карточкам; кончилась третья смена в школе, радио передавало очередную сводку Совинформбюро. Все было как обычно, и никто не заметил, как появились и исчезли в Большом Кондратьевском переулке люди. Они растворились в проходных дворах и подъездах, скрылись в чахлых палисадниках. Другие стали на трамвайной остановке, несколько молодых парней в форме летчиков с девушками в ярких платьях пошли по переулку. Никто ничего не заметил. Город жил своей обычной жизнью.

— Ты, наверное, считаешь меня сумасшедшим? — Володя посмотрел на Фомина изучающе. — Такие деньги отдать этому уркагану. Я что, печатную фабрику открыл? Гознак?

— Мишка парень горячий, потом оружие... Баба эта.