Ему не пришлось побывать на похоронах поэта. Данилов в тот день был в Воронеже. Потом — госпиталь. И о смерти его узнал только через несколько месяцев.

В середине тридцатых годов о Есенине начали скверно писать. Некоторые ревнители поэзии называли его чуть ли не литературным подкулачником...

Стукнула дверь, Данилов неохотно оторвал глаза от книги.

Вошел Серебровский.

— Ваня, значит, ты все-таки этого парня заловил?

— Взяли мы его, Сережа.

— Допрашивал?

— Пока нет.

Серебровский взял со стола книгу.

— У него нашел?

— Да.

— Я в сорок первом однотомник Есенина выменял на три бутылки коньяка. Я Есенина и Симонова люблю очень.

— Лирик ты, Сережа.

— Ваня, ты когда этого парня допрашивать будешь?

— Да прямо сейчас.

— Не возражаешь, если я посижу у тебя?

— О чем ты говоришь, конечно.

Данилов поднял телефонную трубку.

— Приведите Баранова.

Серебровский сел на диван, в темноту, вытянул ноги, достал папиросы. В коридоре послышались тяжелые шаги конвоя. В дверь постучали.

— Да! — крикнул Данилов.

Вошел старшина.

— Товарищ подполковник, арестованный Баранов доставлен.

— Заводи.

У него даже ниточка усов обвисла. Совсем не тот был Женька Баранов. Совсем не тот. С фотографии глядел на мир самоуверенный красавец удачливый и избалованный. А в кабинете сидел человек с растрепанными волосами, в ботинках без шнурков, в костюме, который сразу же стал некрасиво помятым.

Данилов повернул рефлектор лампы к задержанному, и тот зажмурился от яркого света, бьющего в лицо.

— Баранов, вы находитесь в отделе борьбы с бандитизмом Московского уголовного розыска. Мы предъявляем вам обвинение по статьям 59.3, 72, 182, 73, 73.2, 107, 59.4 УК РСФСР. То есть вы обвиняетесь в участии в бандитской группе, в подделке документов, незаконном ношении огнестрельного оружия, сопротивлении представителям власти, спекуляции, принуждении к спекуляции несовершеннолетних и уклонении от воинской службы. Вам понятен смысл статей?

— Ты забыл еще сто девяносто третью. Разбойное нападение на Елену Пименову, — сказал из темноты Серебровский.

Баранов молчал, только дышал часто и тяжело, как человек, взбежавший на десятый этаж.

— Вам понятен смысл статей, гражданин Баранов?

Баранов попытался что-то сказать, издал горлом непонятный звук.

Серебровский встал, шагнул в свет лампы.

— Ну, Артист, чего молчишь? Будь мужиком. Умел пакостить, умей держать ответ. А суд чистосердечное признание всегда в расчет принимает. Хочешь пойти молчком? Так по военному времени тебе по одной 59.3 высшая мера светит.

— Я никого не убивал! — крикнул Баранов. — Не убивал я и не грабил!

— А папиросы из продмага на улице Красина? — спросил Данилов. — Там, между прочим, Баранов, человека убили.

— Не был я там, не был! — завизжал Артист.

— Откуда папиросы взял? — Серебровский наклонился к задержанному.

Баранов испуганно дернул головой.

— Наслушался от блатников. Это у вас руками махать можно. Нам закон не позволяет. Ну?

— Давали мне их, — чуть слышно проговорил Баранов.

— Кто давал, не помните, конечно? — насмешливо поинтересовался Данилов.

Баранов молчал.

— Хотите, я за вас изложу то, что вы хотите нам рассказать? Молчите? Так слушайте. Однажды на Тишинском рынке к вам подошел человек, лицо его вы плохо помните, он предложил вам купить водку, шоколад, консервы, папиросы. Пистолет вы нашли на улице. Обойму снаряженную — там же. А шрифт брали исключительно из любви к полиграфии. Это ваша версия, Баранов, слушать ее мы не намерены. Вы должны рассказать нам о человеке, который сделал вам фальшивую броню, для кого вы доставали шрифт, кому отдавали деньги за реализованный товар. Вот что мы хотим услышать. Вы знаете этого человека?

Данилов бросил на стол фотографию Витька.

Серебровский взял ее, поднес к свету.

Баранов посмотрел, зажмурился и кивнул головой.

— Кто его убил? — спросил он тихо.

— Это неважно. Вы знали его?

— Да. Он брал у меня шрифт, приносил папиросы.

— Кто давал вам все это?

— Вы можете мне не верить... Но я знаю, что человека этого зовут Павел Федорович. Я встречался с ним несколько раз.

— Где вы с ним познакомились?

— В Риге в сороковом году. Он там каким-то юрисконсультом работал в организации, занимающейся текстилем. Давал мне вещи, я их продавал. Потом война, он сделал мне броню. Велел не жить дома. Познакомил с хироманткой...

— С кем? — удивленно спросил Серебровский.

— С Ольгой Вячеславовной, хироманткой.

— Это с гадалкой, что ли? — Серебровский никак не мог уяснить профессию Ольги Вячеславовны.

— Да... Она инвалид...

— Ее инвалидность такая же, как и ваша броня? — Данилов посмотрел на Артиста.

Этот будет говорить. Истеричен, труслив. В состоянии аффекта от страха своего глупого готов на любой поступок. Даже на убийство. О таких его первый начальник еще в ВЧК Мартынов говорил: «У него вместо души пар».

— Нет, она старенькая. Но она тоже с ними, меня в этих преступных сетях запутала. Я сам хотел на фронт, но боялся их, очень боялся. Один раз Павел Федорович пришел с человеком. Страшный, у него на руке шрам. Бандит, убийца.

— Как его зовут?

— Не знаю. Павел Федорович называл его Слон.

— Как, как? — переспросил Серебровский. — Слон?..

Он стремительно вышел из кабинета.

— Ольга Вячеславовна знает, где живет Павел Федорович?

— Не знаю, у них не было разговора об этом.

Данилов увидел, как Баранов жадно смотрит на папиросы.

— Курите.

Баранов схватил «беломорину», затянулся со всхлипом.

— Спасибо. Что мне будет?

— Если поможете следствию, то срок вам будет. Большой срок. Но вы еще молодой, Баранов, у вас вся жизнь впереди. Есть время подумать. Сейчас мы поедем на Колпачный. Там, кажется, живет ваша хиромантка?

Баранов молча кивнул головой.

— Теперь так, Баранов, мы поедем вместе.

— Нет... Я не поеду! — Артист вскочил. — Нет!

— Это почему же?

— Боюсь я ее и его боюсь.

— Вы теперь под охраной закона, гражданин Баранов, — сказал Данилов, — так что вам бояться нечего.

В комнату вошел Серебровский.

— Договорились? — спросил он.

— Вроде да.

— Ты, Артист, пойди отдохни в коридоре, мы тебя потом позовем.

Баранов вышел.

Серебровский плотнее закрыл дверь, сел на стул верхом, махнул рукой, прося опустить рефлектор лампы.

— Ваня, ты знаешь, кто такой Слон?

— Нет.

— Ленинградский налетчик. Я им в наркомате занимался. Грабежи и разбой. Грабил пару раз церкви. Из Ленинграда исчез перед войной. Настоящая его фамилия Димитрук Аркадий Петрович. Гад из гадов. Кличку свою получил за необыкновенную физическую силу. Вооружен и очень опасен при задержании.

— Каждая минута общения с тобой, Сережа, приносит мне радость.

— Что делать, Ваня, такой уж я человек. Так как решим?

— Я думаю, надо сначала послать ребят, пусть подразузнают и за квартирой посмотрят. Ну а потом мы двинем.

— Кого пошлем?

— Никитина и Белова. Пусть они проверят паспортный режим.

Они прихватили с собой участкового, проинструктировав его, что и как он должен говорить. Участковый вел их проходными дворами, пока наконец они не увидели на маленьком двухэтажном доме вывеску «Домоуправление».

— Здесь, — отдуваясь, сказал провожатый. Был он совсем старый, наверное, призвали из запаса, когда на фронт ушли работники Московской милиции.

Никитин с сожалением посмотрел на участкового. Шинель на нем топорщилась, сразу было видно, что под нее он напялил ватник. Шапка налезала на уши. Погоны с одной звездочкой замялись и торчали словно крылышки.

— Сейчас к управдому пойдем, Феликсу Мартыновичу, он мужчина серьезный — прямо Наполеон.