— Не слышали, как Виктор Арсентьевич называл своего гостя, не Лев Игнатьевич, случайно?

— Да ни к чему мне было прислушиваться-то, — беспечно махнула рукой Роза Григорьевна. — Чай им собрала да и пошла.

В это время на небольшом столике возле кресла Кузьмича зазвонил один из телефонов. Кузьмич снял трубку и узнал мой голос.

— Федор Кузьмич, — сказал я, — Тут вот товарищ Албанян и его руководство в лице товарища Углова Геннадия Антоновича желают после моей подробной информации кое-что с вами обсудить. Вы свободны?

— Мы тут беседу одну заканчиваем, — ответил Кузьмич. — Через пять минут я вам перезвоню. Кстати, раз так, то надо бы и Виктора Анатольевича разыскать. Он у себя, не знаешь?

— Так точно, у себя, — подтвердил я. — Только что говорил с ним.

— Ну, все пока, — сказал Кузьмич.

Он повесил трубку и посмотрел на Валю.

— Давай за Виктором Анатольевичем. Для экономии времени по дороге кое-чего ему уже расскажешь. Возьми машину.

— Это в какую же сторону поедете? — бойко осведомилась Роза Григорьевна. — Может, и меня заодно домой подбросите? Борис Кириллович покойный завсегда меня куда надо подбрасывал. А Виктор Арсентьевич, дай бог ему здоровья, так этот непременно…

— Простите, Роза Григорьевна, — деликатно прервал ее Кузьмич, — вот ему по дороге все и расскажете. Он вас тоже подбросит.

И Кузьмич неожиданно весело подмигнул Вале.

На этот раз даже Валя с трудом сдержал улыбку и серьезно сказал, обращаясь к Розе Григорьевне:

— Пойдемте. Все вы мне в машине расскажете насчет Виктора Арсентьевича. Может, и новое чего вспомните.

Когда они вышли из кабинета и Валя аккуратно и плотно прикрыл за собой дверь, Кузьмич с наслаждением потянулся, потом снял трубку, не спеша набрал короткий номер и сказал:

— Прошу. К вашим услугам.

В результате нашего субботнего «межведомственного» совещания на меня выпадает непростая задача выйти через Купрейчика на след этого проклятого Льва Игнатьевича. Впрочем, особенно непростой она стала лишь сегодня вечером, во вторник. Но расскажу все по порядку.

Возможными, а точнее, вполне вероятными хозяйственными махинациями Купрейчика, для которых он конечно же использует свое служебное положение, теперь вплотную занялся Эдик Албанян. А меня пока что интересует Лев Игнатьевич как соучастник, а вернее даже — подстрекатель и организатор убийства Семанского На это ясно указал Шпринц, это следует из услышанного Гавриловым разговора между Семанским и этим Львом Игнатьевичем, разговора, который перешел затем в серьезную ссору, и ссору наблюдала Софья Семеновна, когда гуляла во дворе со своими внуками. Словом, косвенных свидетельств причастности Льва Игнатьевича к убийству, как видите, хватает. Но улик, прямых или даже косвенных, у нас, увы, пока нет. Однако это, конечно, вовсе не означает, что мы не должны самым энергичным образом искать Льва Игнатьевича. Наоборот, сложная ситуация именно того и требует. В данном случае немедленное его обнаружение, скорей всего, даст и недостающие нам улики. Ну, а путь к Льву Игнатьевичу должен нам указать Купрейчик, хочет он того или не хочет.

Теперь уже совершенно очевидно, что Лев Игнатьевич решился на встречу со мной в кафе, причем посулил мне, как вы помните, немалую взятку только потому, что испугался моего выхода на Купрейчика, испугался, что тот из жертвы может превратиться в обвиняемого, и тогда эта «золотая курочка» не только перестанет приносить «доход», как выразился Георгий Иванович Шпринц, но и потянет к ответу всю «золотую цепочку», в том числе и его самого, то есть Льва Игнатьевича. При этом последнего нисколько, видимо, не беспокоит не только расследование квартирной кражи у Купрейчика, что понятно, но и расследование убийства Семанского, что уже вовсе непонятно и даже, я бы сказал, странно.

А пока единственное, что нам известно про него, — он москвич. И если бы знать его фамилию, например, то адрес, где он живет или, во всяком случае, прописан, установить можно было бы легко, как вы понимаете. А за этим потянулось бы и немало других сведений. Слабая надежда на этот адрес у меня было затеплилась, когда Кузьмич передал мне записку с номером телефона, которую Лев Игнатьевич оставил Музе. Но тут же выяснилось, что на клочке бумаги написан номер телефона Купрейчика. Тогда, естественно, возникла мысль задержать Льва Игнатьевича или, во всяком случае, взять его под наблюдение сегодня, во вторник, когда он снова придет к Купрейчику, как пришел и в прошлую пятницу, чтобы ждать звонка Николая.

Вообще-то говоря, это тоже странно. Что он за дежурства такие установил у Купрейчика? Неужели он теперь будет приходить к нему каждый вторник и пятницу? Только чтобы ждать звонок Чумы? Сомнительно. Хотя прошлый раз он был у Купрейчика именно в пятницу. Значит, вторник и пятница… вторник и пятница…

Размышляя, я верчу в руке клочок бумаги с телефоном Купрейчика и неожиданно обращаю внимание, что Лев Игнатьевич написал эти дни не так, как я их сейчас про себя повторяю, а наоборот — пятница, вторник. Почему? Наверное, просто так случайно написалось. А впрочем… Когда человек пишет эти дни подряд, то невольно ставит их в привычном порядке. Вот как я, повторяя их про себя. А тут… М-да… Пожалуй, не каждые вторник и пятницу собирается бывать Лев Игнатьевич у Купрейчика. Нет, не каждые, а только ближайшие к тому дню, когда он побывал у Музы и писал эту записку. А побывал он в четверг. Вот и указал на два следующих дня — пятницу и вторник, И пятница уже прошла. Он был у Купрейчика, но звонок не последовал. Остается теперь только вторник. Сегодня Лев Игнатьевич еще раз появится у Купрейчика. В последний раз, возможно. И скорей всего, он придет не только ради звонка Чумы. Ну что ж, так или иначе, но сегодня мы его, надеюсь, не упустим.

Интересующий нас дом берется под наблюдение с середины дня. Только спустя три часа фиксируется возвращение с работы самого Купрейчика. Затем приходит его супруга. Но Лев Игнатьевич так и не появляется. И вообще ни один человек в этот вечер к Купрейчику не заглядывает.

Вот теперь задержание или, точнее, обнаружение Льва Игнатьевича становится уже совсем не простой задачей. Ведь тот факт, что он в назначенный им самим день не появился возле указанного телефона, может объясняться как чистой случайностью — допустим, болезнью или каким-то непредвиденным делом, — так и тем, что Лев Игнатьевич почуял опасность и ловко избежал ловушки. Да, скорей всего, он что-то учуял Теперь, я полагаю, и сам Купрейчик уже не знает, где скрывается этот тип. И все же мы приходим к выводу, что с Купрейчиком необходимо повидаться.

Поэтому на следующий день, то есть в среду, я звоню Виктору Арсентьевичу и уславливаюсь о встрече у него дома, после его возвращения с работы.

А пока что я встречаюсь с Эдиком Албаняном. По его просьбе, как любят подчеркивать дипломаты. Это последнее обстоятельство вселяет в меня всякие надежды. Зря Эдик звонить и встречаться не будет.

Как мы и договорились, Эдик появляется у меня в комнате ровно в три тридцать.

На этот раз в руках у Эдика толстая папка. Он садится возле меня за стол, раскрывает эту папку и, перекладывая одну бумагу за другой, бегло их просматривая, начинает докладывать:

— Так вот, первое. Слушай меня. Насчет этой самой пряжи. Помнишь, Шпринц о ней говорил, что получает ее из Москвы?

— Еще и Лида о ней говорила, бухгалтер Шпринца, — добавляю я. — Она еще сказала, что эта пряжа в магазин не доставлялась, а транзитом куда-то шла. Ты это тоже не забудь.

— Будь спокоен, — важно кивает Эдик. — Мы все помним. Так вот, эту пряжу Шпринц действительно получает из Москвы. Причем с фабрики Купрейчика. Ясно?

— Но вполне официально?

— Так-то оно так, — хитро усмехается Эдик. — Но тут есть нюансы. Вот слушай. Нюанс первый: как эта пряжа попала на фабрику Купрейчика. Точнее даже, как она попала туда в таком количестве, сверх всяких потребностей и лимитов, понимаешь вопрос? Вообще-то такое у нас бывает. Снабженцы обожают создавать всякие запасы, особенно дефицитного сырья. А вдруг потребуется? Или, допустим, придется обменять на что-нибудь нужное, чего у них нет? Словом, сам факт создания таких излишков, или, как говорят, неликвидов, особых подозрений не вызывает. Но… — Эдик многозначительно поднимает палец. — Смотри, что тут делается дальше. Сначала он, то есть Купрейчик, этих излишков добивается. Я видел бумаги. Вчера весь день сидел у них в бухгалтерии. И сегодня полдня.