Но делать этого было нельзя. Итак, завтра эти двое приедут снова. Неужели они снова проделали ту же операцию с фальшивой доверенностью, на этот раз где-то еще? А почему бы и нет? Ротозеев у нас пруд пруди. Значит, завтра они приедут, их можно будет увидеть своими глазами. И, конечно, задержать, непременно задержать. А для этого надо…
Виталий не успел додумать. Галя сказала:
– Папа, Лиля вечером к себе звала. Я, пожалуй, к ней забегу после работы, ладно? Музыку будем слушать. Ей Высоцкого привезли.
– Беги, дочка, – согласился Терентий Фомич. – Только поздно-го не возвращайся. Неровен час, знаешь… Да вот гостя нашего захвати. Тоже послушает.
– Не стоит, Терентий Фомич, – махнул рукой Виталий. – Я, пожалуй, отдыхать лягу. Ночью не спал совсем.
– Отдыхать будешь, когда года выйдут, – с напускной строгостью ответил старик. – Молод еще отдыхать.
– Пойдемте, Виталий, – поддержала отца Галя. – Вы, конечно, в Москве и не то слышали. Ну, потанцуем хоть.
Отказываться дальше было неловко. К тому же у Виталия мелькнуло одно предположение, которое стоило проверить.
До вечера, однако, было еще далеко. Галя убежала на работу. А Виталий решил все же побывать у Свиридова и расспросить того о несуществующем его родственнике, чтобы не вызвала уже никаких сомнений причина появления его в Лялюшках.
Кроме того, к этому дому стоило присмотреться внимательнее. И не только потому, что здесь творились какие-то весьма подозрительные махинации со сбытом краденого, но и потому, что завтра здесь могут развернуться серьезные события, и тогда знание «театра военных действий» очень пригодится.
И вот, руководствуясь пояснениями Терентия Фомича, Виталий отправился в путь и вскоре, без особого труда, разыскал добротный, совсем новый дом Свиридова под ярко-зеленой железной крышей.
Дом стоял в глубине двора, и летом за густой зеленью высокого кустарника и деревьев его, наверное, не было видно. Сейчас же он хорошо просматривался с улицы. Две узкие, светлые бетонные дорожки тянулись от ворот и обрывались недалеко от дома. Это, видимо, был заготовлен путь к будущему гаражу. С другой стороны дома темнел большой, покосившийся старый сарай.
Виталий толкнул калитку, но она оказалась запертой.
Рядом виднелся звонок под аккуратным козырьком, и Виталий с силой нажал на него.
На крыльце дома появилась представительная фигура Свиридова в сапогах и меховой безрукавке. Вглядевшись, он не спеша направился к калитке по бетонной, аккуратной дорожке. Походка у него была какая-то утиная, вперевалочку.
С виду визит Виталия, как и следовало ожидать, кончился ничем. Свиридов принял его холодно и недоверчиво. Правда, Виталий так горячо и в таких подробностях описал ему своего славного армейского дружка, что в конце концов старик, казалось, поверил в искренность его намерения. Настороженность в глазах Свиридова исчезла, но неприязненный холодок остался. Виталий кожей чувствовал, что чем-то был неприятен Свиридову.
Дом у Свиридова был просторный, светлый, во всем чувствовался достаток. Из передней, где Виталий снял пальто и отразился с головы до пят в необъятном зеркале, он прошел в большую комнату. Был здесь и цветной телевизор самой дорогой модели, и обширный, цветастый ковер на стене, и сверкающий хрусталь в высокой горке, на ковре висела дорогая, красивая двустволка. Светлая мебель была новая, модная, кажется, югославская. На круглом столике в углу виднелся какой-то необычный, сверкающий металлом и стеклом, большой заграничный проигрыватель. Словом, если бы не узковатые окна и не пейзаж за ними, можно было бы на миг почувствовать себя как бы в городской московской квартире. Вот только хозяин ее, скинув в передней сапоги и безрукавку, теперь оказался в мятой спальной пижаме, которой он, видимо, отводил роль домашней одежды, что сильно диссонировало с окружающей обстановкой, и Виталий еле сдерживал неуместную улыбку.
За все время разговора никто в комнате не появился, не скрипнула ни одна дверь или половица в доме. Хмурый Свиридов, еле цедивший слова, ничем не угостил гостя, даже стакан чая не предложил, а на вопрос, можно ли закурить, поморщился. Ни о себе, ни о каких побочных материях он не распространялся. Чаще всего он отделывался короткими, осторожными репликами на все вопросы Виталия, даже самые невинные, словно боясь проговориться. У Виталия возникло ощущение, что старик чем-то напуган и теперь уже всего боится, хотя испуг суровой, крутой натуре Свиридова, видимо, был не свойствен.
«Чем же это его так напугали? И кто? Не москвичи ли – постояльцы?» – подумал Виталий.
Однако тема их разговора уже иссякла, и Свиридов явно не собирался продолжать беседу. Виталию ничего не оставалось, как, извинившись, распрощаться с неприветливым хозяином, который за все время беседы сам не задал Виталию ни одного вопроса.
– Всего вам доброго, Петр Савельевич, – сказал на прощанье Виталий. – Извините за беспокойство. Поеду дальше. Должен я в вашей округе отыскать своего друга.
– Когда поедете-то? – впервые удостоил его вопросом Свиридов.
Тон при этом был такой, будто Свиридов сказал: «Проваливал бы ты побыстрее отсюда».
– Завтра и поеду, – ответил Виталий.
Свиридов сдержанно кивнул.
– Ну, ну.
Виталий покинул этот дом с неприятным чувством беспокойства и некоторого раздражения, словно побывал у скрытого недруга, который что-то тайком творит во вред всем вокруг. «Да ну его к черту, – сердито подумал Виталий, шагая по грязной улочке и то и дело обходя лужи. – Для меня он интереса не представляет. Пусть Албанян с ним возится. А вообще мужичок с двумя донышками, если не с тремя». Тут он оступился, попал ботинком в большую лужу и снова чертыхнулся уже вслух.
День еще не догорел, когда Виталий вернулся в дом Терентия Фомича.
Старик возился за домом, возле сарая, где в темноте верещали куры и хрюкал молодой кабанчик.
Услыхав стук калитки, старик выглянул из-за дома.
Одновременно появился и Алдан, издали внимательно посмотрел на Виталия, но гавкать не стал. А Терентий Фомич быстрой, легкой своей походкой направился навстречу гостю. Был он все в той же потертой телогрейке и кепочке, щеки густо заросли сивыми пучками волос, вперемешку седыми и рыжими, а голубые глазки в сетке морщин смотрели живо и любопытно.
Ну, что? – спросил он, подходя. – Чего узнал, аль нет?
– Ничего не узнал, Терентий Фомич, – вздохнул Виталий. – Кажется, дурака я свалял, что поехал так, без точного адреса.
– А чо тебе жалеть-то? Отпуск. Так и так гулять. А тут новые места посмотришь, с людьми, вот, знакомство заведешь. Когда б ты еще к нам сюда забрался? Э, милый, пока молод, гляди вокруг и подале. А старость придет, тады под ноги гляди, кабы не упасть. Ну, пошли, пошли в избу-то, – он, потянувшись, хлопнул Виталия по плечу.
У них уже установились самые дружеские отношения Взаимная симпатия возникла, как это иной раз бывает, даже не с первого слова, а с первого взгляда. Всем обликом своим, манерой пришлись они по вкусу друг другу.
В избе, закурив, Терентий Фомич спросил, подсаживаясь к столу:
– Ну и как тебе Петр Савельевич наш показался?
– Да не очень, по правде сказать, – покачал головой Виталий, опускаясь на скамью возле окна и тоже закуривая. – Главное, людей почему-то боится.
– Да-а, – вздохнул Терентий Фомич, задумчиво глядя в пространство. – Что верно, то верно. Людей стал хорониться. Мы ж тут все друг у дружки на глазах. Что мужики, что бабы, что детишки. Куда денешься? А я так и ночью брожу по деревне, вон с Алданом в паре.
– И что же вы ночью замечаете? – улыбнулся Виталий.
– Эге, всякое примечаю, уж будьте покойны, – хитро усмехнулся Терентий Фомич, дымя своим «Беломором». – Кто кого, к примеру, провожает по молодому делу, ну, стоят там, милуются. Кто с кем бражничает, а потом за заборы хватается, когда домой идет, песни иной раз поет. Ну, а кто как тать шастает, от добрых людей хоронясь, такие тоже имеются.
