Данилов посмотрел на задержанного и опять подивился внешности этого человека. Неприятное лицо. Словно маска.

На кого же он похож?

— По документам вы — Сивков Михаил Анатольевич. Это ваше настоящее имя?

Задержанный заерзал на стуле и поднял лицо, и тут Иван Александрович увидел, что тот плачет.

— Ну вот тебе и раз! Держите себя в руках. Закурите.

— Спасибо.

Голос у него оказался неожиданно грубым и низким. «А ведь это первое его слово. Первое слово за шесть часов».

— Гражданин следователь, суд примет во внимание чистосердечное признание?

— Надеюсь.

— Тогда пишите. Фамилия моя Носов. Зовут Николаем Петровичем. Родился в городе Бресте в 1894 году. Кассир. В 1940 году осужден за растрату, срок отбывал в минской тюрьме.

— Ну вот, — Данилов облегченно вздохнул, — а то в молчанку играем. Пиши, Полесов.

На столе приглушенно звякнул внутренний телефон.

— Данилов слушает... Есть... Буду... Во сколько? — переспросил он. Ну раз в два, так в два.

Ровно в час сорок пять Данилов забрал из сейфа пачку бумаг, на которой было написано: «Группа Широков, Флерова, Харитонов, Носов». Две последние фамилии вписаны только сегодня. И хотя у него пока не было никаких доказательств причастности Харитонова и Носова к убийству Грасса, он объединял их. А вот почему, объяснить не мог. В коридоре горели синие лампочки. Уже месяц все сотрудники уголовного розыска да и других служб московской милиции жили на казарменном положении. Устроились кто где. Некоторые в кабинетах, если место позволяло, а большинство в подвале, оборудованном под бомбоубежище. Данилов с Муравьевым спали, когда случалось, в комнате без окон: в ней когда-то был архив. Там поставили две койки, и на них отдыхали по очереди работники отдела.

В приемной начальника дремал, положив голову на руки, Паша Осетров, молодой парнишка, совсем недавно пришедший в управление. Из-за сильной близорукости его не взяли в армию, для оперативной работы он по тем же причинам годен не был, так что ему определили «должность при телефоне».

Данилов не переставал удивляться, глядя на Осетрова. Вроде бы сугубо штатский парень, а выправка как у кадрового военного. У интеллигентного человека, надевшего военную форму, бывают только две крайности: либо он похож на огородное пугало, либо становится страшным службистом, ходячей картинкой из устава.

Иван Александрович еще раз с удовольствием оглядел Осетрова. Всего. Начиная от яростно сверкающих сапог, кончая нестерпимо синими петлицами на воротнике.

Оглядел и подумал: «Молодец!»

— Где начальство?

— Только что звонил, сказал, что скоро будет, велел ждать.

— Ладно, подожду, — Данилов уселся на диван. — Ты поспи пока. Я разбужу.

— Я не спал давно, — виновато улыбнулся Осетров.

«А улыбка-то у него детская, и похож он на большого ребенка. На ребенка, которому разрешили носить оружие».

Иван Александрович поудобнее устроился, взял со стола газету. Это был старый номер «Московского большевика». Данилов поглядел на дату. 5 июля. Раскрыл газету. На второй странице была напечатана корреспонденция о записи добровольцев в народное ополчение на электроламповом заводе.

«Посмотрите на бесконечную ленту людей, идущих к комнате партийного комитета, и сквозь призму одного этого предприятия — одного из тясяч! — вы увидите всю страну, миллионы советских патриотов, идущих в народное ополчение.

— Какого года?

— 1903-го.

— 1898-го.

— 1901-го.

— 1925-го.

— Стой! Ты еще молод, паренек. Может быть, подождешь?

— Нет! — твердо отвечает шестнадцатилетний подросток. — Ждать некогда! Записывай!..

...Вот трое с одной фамилией Кукушкины.

Коммунист-отец и два его сына. Третий сын уже в армии.

— Пойдем и мы, — говорит отец. — Пойдем всей семьей.»

В коридоре послышались голоса. Данилов отложил газету, встал и потряс Осетрова за плечо. В приемную вошли: начальник, его заместитель и двое в форме сотрудников госбезопасности.

— А, ты уже здесь? — сказал начальник. — Ну, молодец, молодец! Знакомьтесь, товарищи, — повернулся он к гостям: — Начальник отдела Данилов.

Иван Александрович пожал протянутые руки и чисто автоматически отметил, что у старшего из гостей в петлицах было два ромба старшего майора, а у второго три шпалы — капитан. Видимо, разговор предстоял серьезный. В кабинете Данилов сел на свое обычное место рядом со столом начальника. Напротив расположился старший майор, капитан уселся в кресло в темном углу. Заместитель начальника, как обычно, стоял, прислонившись к стене.

— Иван Александрович, — начальник расстегнул ворот гимнастерки, — вот товарищи из госбезопасности интересуются работой твоей группы. Ты доложи подробно.

Данилов раскрыл папку, поглядел на старшего майора. Тот сидел, прикрыв глаза рукой, но из-за нее внимательно и цепко смотрели на Данилова его чуть прищуренные глаза.

— Как докладывать: по порядку или о последнем задержании?

— По порядку, — ответил из темноты капитан.

— Так как, товарищ начальник? — Данилов обращался только к начальнику МУРа, давая понять гостям, что задавать ему вопросы они могут, а командовать в этом кабинете должен только хозяин.

Старший майор, видимо, понял это и бросил, не оборачиваясь:

— Помолчите, Королев.

Иван Александрович начал с июля, с тех далеких дней, когда был убит Грасс, потом рассказал о Харитонове и Носове. Говорил он медленно, нарочито медленно, чтобы оставить время на секундное раздумье, если зададут вопросы. Но его не перебивали, слушали внимательно, и это радовало Данилова. Раз так слушают, значит, понимают все трудности этого дела, значит, гости — люди толковые.

— У меня все, — Иван Александрович закрыл папку.

Все молчали. Данилов достал папиросу, медленно начал разминать ее.

— Так, товарищ Данилов, — капитан встал и шагнул из темноты в высвеченный лампой круг.

Только теперь Иван Александрович смог разглядеть его как следует. Гость был невысок, широкоскулое лицо изъедено оспой.

— Так, — повторил он, — фактически вы упустили Широкова.

— Если хотите, да.

— Смело отвечаете.

— А мне бояться нечего.

— Даже собственных ошибок?

— Не ошибается только тот...

— Знаю, — перебил капитан, — вы хотите сказать, кто не работает! Истина старая.

— Но верная.

— На вашем месте я бы вел себя поскромнее.

— А я на вашем месте — вежливее.

— Постойте, — вмешался в разговор старший майор. — Товарищи, мне кажется, вы взяли не ту тональность. Безусловно, товарищ Данилов совершил целый ряд ошибок. Вы со мной согласны? — старший майор повернулся к начальнику МУРа. — Ну вот, видите. Но вместе с тем Иван Александрович сказал правильно. Не ошибается тот, кто не работает. На мой взгляд, сотрудники уголовного розыска поработали за эти три месяца много и хорошо.

— Вы понимаете, Павел Николаевич, — начальник МУРа вышел из-за стола, — я, конечно, ни жаловаться, ни хвалиться не буду, но хотел бы сообщить в порядке справки: хлопот прибавилось. Нет. Я имею в виду не рост преступности. Другие у нас появились заботы, не менее важные. На сегодняшний день резко сократилась численность некоторых милицейских служб. Люди направлены в партизанские отряды, народное ополчение и истребительные батальоны...

— Из МУРа мобилизовано в действующую армию двадцать пять человек, — уточнил заместитель начальника.

— В общем-то это не так уж и много, — начальник опять сел за стол, но все дело в том, что на наш аппарат возложили целый ряд новых функций. Прежде всего — патрулирование по городу и контроль за состоянием охраны на предприятиях. Это я говорю о, так сказать, постоянных обязанностях. Но, как вам известно, каждая бомбежка прибавляет нам работы.

— Что делать, всем война работы прибавила, — старший майор затянулся папиросой. — Наш сотрудник капитан Королев погорячился немного, утверждая, что группа Данилова «фактически упустила Широкова». Как я понял из вашего рассказа, Иван Александрович, еще сохранилась возможность в ближайшее время обезвредить его.