Николя Лефевр оказался сухощавым двадцативосьмилетним мужчиной с короткими черными волосами и чисто выбритым лицом. И то, и другое сейчас было не в моде. Дуплет на нем был темно-серого цвета и с серебряными пуговицами. Шоссы тоже серые, только чуть светлее, а на ногах темно-коричневые сапоги без шпор.
Он посмотрел на меня, прищурив подслеповатые светло-карие глаза, и сказал:
— Мне передали, что герцог хочет нанять тебя. Сколько ты хочешь за службу?
— Конному арбалетчику десять су в день, латникам — двенадцать с половиной, мне — двадцать пять, — потребовал я, собираясь немного уступить, и добавил пункт, о котором рассказал мне Тильман де Брюль: — Если попаду в плен, выкупить за пятьсот франков.
Николя Лефевру мое требование не показалось завышенным. Видимо, ему приказали обязательно нанять меня.
— Если твои люди снаряжены, как положено, и хорошо владеют оружием, то будете получать столько, — произнес он. — Контракт заключим на два месяца с возможным продлением.
Дальше мы обсудили, что будет входить в обязанности мой руты; как будет выплачиваться аванс, потому что полный расчет выплачивался по окончанию контракта; как будет оплачиваться «ремонт» лошадей — деньги за убитых или покалеченных (арбалетчику тридцать франков за коня, оруженосцу и рыцарю-башелье — пятьдесят, командиру — семьдесят); сколько получим за подвиг (я сразу вспомнил барона Мюнхгаузена, который планировал свои подвиги); как делим трофеи (бойцы отдают треть мне, а я прибавляю свою треть и от суммы отдаю треть герцогу); как распоряжаемся пленниками (если возьмем знатного — начиная от известного полководца или графа и выше, — должны отдать его герцогу за денежное вознаграждение, а коня, оружие и доспехи оставить себе, о менее знатных должны в трехдневный срок сообщить ему, а герцог решит, нужны они ему или нет).
Потом мы в компании четырех инспекторов приехали на постоялый двор, где мои бойцы поджидали нас в полном боевом облачении и с оседланными лошадьми. Инспекторы сперва переписали имена и прозвища бойцов, затем проверили оружие, заставив выстрелить из арбалета, доспехи, лошадей. Каждой лошади назначили цену, и тех, которые стоили дороже тридцати ливров, зарегистрировали, записав кличку, масть, особые приметы и заклеймив раскаленным тавром. Затем переписали наше снаряжение: палатки, крытый фургон, который я купил взамен телеги, припасы, седла и сбрую…
Дотошность инспекторов мне понравилась. Она подтверждала многочисленные рассказы, что при новом короле во французской армии платят хорошо и без задержек.
13
Если война продолжается долго, значит, это выгодно правящим элитам. Вычислил это еще на затяжном израильско-палестинском конфликте. На Ближнем Востоке климат жаркий, работать тяжко. Вот умные и ленивые (умные и работящие перебираются в места с более приятным климатом) и живут там издревле за чужой счет — за счет рабского труда, Шелкового торгового пути, нефти или, как в израильско-палестинском варианте, спонсоров, а точнее, лохов. При этом каждая сторона разводит своих лохов: евреи — СЩА и Евросоюз, арабы — нефтяных шейхов. С первого взгляда кажется, что маленький и мирный Израиль защищается от большого и агрессивного арабского окружения. Если присмотреться получше, вдруг обнаруживаешь, что всё, если и не наоборот, то не совсем так. Как только конфликт начинает затухать, израильтяне убивают какого-нибудь известного палестинского лидера или взрывают дом малоизвестного, заранее предупредив его, чтобы успел заснять факт разрушения и показать всему миру, а заодно стал известным — потенциальной жертвой следующего мероприятия. Палестинцы, пылая праведным гневом, мстят за нарушение перемирия. Израильтяне начинают долго и напряженно защищаться, спасать захваченного в плен ефрейтора и вообще выглядеть невинными жертвами. Поскольку на обеих сторонах хватает талантливых актеров, перед телекамерами разыгрываются спектакли на загляденье. Спонсоры (лохи) смотрят это по телевизору и отстегивают той стороне, которая, по их мнению, права. В итоге, при минимуме жертв, в основном среди глупых и работящих, элиты обеих сторон, не сильно напрягаясь, живут по местным меркам очень даже хорошо. Иногда, правда, бывают жертвы и среди халявщиков, но кто говорил, что жить за чужой счет — это безопасно на сто процентов?! Стоит перекрыть поток денег одной из сторон — и конфликт быстро прекратится. Если перекрыть обеим — враждующие элиты еще быстрее сольются в страстном порыве и примутся вместе стричь свои народы, согнанные в одно стадо.
Столетняя война — это похожий вариант. В последние десятилетия жизнь в Западной Европе стала лучше, развились города, появилось много новых товаров, в основном дорогих, на которые не хватало доходов с феодов. Горожане, у которых теперь скапливались деньги, научились отстаивать свои права, причем не только перед мелкими сеньорами, но и перед королями. Деньги они давали только на решение конкретных задач. А что может быть конкретнее, чем защита от врага?! Благодаря войне, короли получают возможность собирать дополнительные и большие налоги, а рыцари — грабить вражеских налогоплательщиков. Свой крестьянин или ремесленник отдаст тебе только часть дохода, а у чужого можно выгрести всё имущество. Я граблю твоих налогоплательщиков, ты — моих. Потом заключаем перемирие — даем им несколько лет, чтобы обросли шерстью, — и опять стрижем. В придачу, благородные рыцари имеют возможность продаться тому, кто больше заплатит. Вот они и бегают с одной стороны на другую, богатея благодаря войне. Попадаются, правда, придурки, которые не понимают правила игры или хотят повыпендриваться, и дерутся до последнего, но таких теперь мало. Много их станет тогда, когда это будет выгодно. Действия нынешнего короля Франции наводили на мысль, что он хочет создать именно такие условия. Карл Пятый еще не совсем отказался от рыцарей, но уже начал опираться на города, которые дают деньги, чтобы содержать наемную армию. Такая армия будет служить тому, кто платит. Ее не переманишь на свою сторону за феод, как сеньора с его дружиной, придется покупать каждого солдата, а это намного дороже и слишком хлопотно.
Армия Людовика, герцога Бурбонского, двинулась на запад по той дороге, по которой мы пришли в Лион. В день проходили не больше двадцати километров. Моему отряду поручили охранять обоз, который стал еще больше, растянулся километра на полтора. Мы скакали за последним фургоном, нашим, перед отрядом пехотинцев. Грабить местное население без особого приказа не разрешалось, так что рваться вперед не было смысла. Нас кормили более-менее сносно, кое-что добывали охотой. По странному стечению обстоятельств нашей добычей обычно становились домашние куры, гуси, бараны. Мои люди проделывали все так ловко, что зазевавшийся крестьянин, при всем его желании, вряд ли нашел бы виновников. Да никто ради крестьянской овцы и не стал бы проводить розыск. Представляю, как нас ненавидели жители деревень. Они во все времена и во всех странах ненавидят городских. В город уходят лучшие и худшие, а в деревнях остается посредственность. Одна утешение у крестьян, которые всю жизнь ковыряются в навозе, — при встрече с горожанами, как бы невзначай, вытереть о них руки, а при удобном случае и ноги.
Возле Клермона простояли неделю. Людовик, герцог Бурбонский, как представитель короля, принимал оммаж у местных баронов, которые вдруг поняли, что предыдущие несколько лет подчинялись не тому сеньору. Многие делали это с радостью и сразу присоединялись к нашему войску. Как я понял из разговоров, Эдуард, принц Уэльский и герцог Аквитанский, старший сын и наследник английского короля, начал требовать с подданных дополнительный налог, чтобы заплатить наемникам, которые участвовали с ним в испанском походе. Сам додумался или доброжелатели посоветовали — не знаю, зато вижу результат. К тому же, почти все должности в герцогстве достались англичанам. Это тоже не способствовало популярности Эдуарда Уэльского. Работали на нас и церковники, которым надоели английско-гасконские бриганты, которые грабили не только земли Франции, но добирались и до Авиньона, папской области. Предыдущему Папе Римскому пришлось откупаться от них. Это был один из немногих случаев, когда грабители поимели с мошенников.