— Попробую догнать их со своим отрядом, — предложил я, потому что лошади остались только у моих арбалетчиков.

— Лучше догони наших слуг и верни их сюда вместе с нашими лошадьми. Увидев англичан, эти трусы рванули так, что и след их пропал! — выпалил Карне де Бретон. — Устал я ходить пешком в доспехах.

— Если догонишь англичан с лошадьми, пригони и их, — шутливо посоветовал Луи де Сен-Жюльен.

Я забрал коня у Анри де Халле, пересадив его вторым к Мишелю де Велькуру. Выслав вперед разведку, поскакал в обратную сторону. Следов на дороге теперь было столько, словно здесь прошла большая армия. По пути поймали восемь лошадей. Я пересел на большого белого жеребца, который принадлежал Луи де Сен-Жюльену. Доехав до поворота на Шавиньи, мы убедились, что англичане с лошадьми укрылись за валом с палисадом. Своих слуг тоже не обнаружили. Пришлось скакать дальше в сторону аббатства, собирая по пути отставших лошадей.

Догнали мы отважных слуг в километре от аббатства. Они решили, что господа погибли. Собирались, наверное, поделить лошадей и прочее имущество и разъехаться по домам. Поэтому долго не останавливались, несмотря на требования моих арбалетчиков. Из примерно полутора сотен лошадей, которые они погнали пастись, сохранили они не больше трети. Еще десятка два мы собрали по пути. Я послал слуг в аббатство с десятком арбалетчиков, чтобы взяли оттуда всех лошадей и следовали за нами.

К мосту мы вернулись, когда день уже заканчивался. Там было пусто. Только раздетые трупы лежали на месте сражения. Я пытался понять, куда делись два отряда и пленные. Разминуться мы с ними не могли. В деревнях по пути их не было. Идти пешком вглубь английской территории — глупо. Разве что направились к Шавиньи.

Загадку помогли решить двое бойцов из отряда Луи де Сен-Жюльена. Они вышли из леса, когда я приказал своим арбалетчикам следовать в Шавиньи. Оба были без копий и щитов.

Тот, что постарше и без зубов снизу в центре, рассказал, пришепетывая:

— Как только вы ускакали, сюда пришел большой отряд англичан. Командиры не решились вступить с ними в бой. Карне де Бретон сдался взятому им в плен Бертрану де Кассилю, а Луи де Сен-Жюльен — Джону Чамбо. Мы под шумок спрятались в лесу. Собирались до ночи пересидеть, а потом пойти в аббатство.

Я решил не рисковать своим отрядом, не пытаться отбить сдавшихся в плен. Если они струсили, не решились занять, подобно англичанам, позицию на узком мосту и продержаться до моего возвращения, то и мне ни к чему геройствовать. Может, благодаря плену, дольше проживут. Мы опять развернули лошадей и поскакали в сторону аббатства. Возле поворота на Шавиньи встретили слуг, которые гнали еще два с половиной десятка лошадей.

Вернулись в аббатство Сен-Сальвен в темноте. Нас опять не хотели впускать, боялись измены. Только после того, как я пообещал перевешать всех, кто там есть, если нам придется ночевать в поле, опустили мост и открыли ворота.

Спал я в апартаментах аббата, которые до недавнего времени занимал Луи де Сен-Жюльен. Состояли они из спальни и кабинета. В кабинете был широкий, двусторонний стол, возле которого стояли одиннадцать стульев с высокими резными спинками и кожаными сиденьями, набитыми конским волосом; маленький столик у окна; два стула с низкими спинками; две скамеечки для ног; два пустых сундука, в которых, как предполагаю, раньше хранились одежда и обувь аббата; два ларя с рукописями, в основном с теологическими трудами, но было и несколько астрологических. Судя по тому, что случилось, аббат или плохо овладел астрологией, или не поверил звездам. Кровать в спальне представляла собой деревянный резной короб, у которого отсутствовала одна боковая стена. С этой стороны кровать закрывалась плотной темно-красной бархатной шторой, двигавшейся по кронштейну. К кровати вели две деревянные ступеньки, а в ногах была специальная полочка для масляного фонаря или свечи, которые принято ночью оставлять зажженными, чтобы оградить себя от появления дьявола или злых духов. Рядом с кроватью стояли сундуки Луи де Сен-Жюльена с одеждой и обувью, утварью и украшениями из драгоценных металлов, мешочком с горстью янтаря и большими кошелями с золотыми и серебряными монетами. За время летней кампании рыцарь хапанул немало. По самым скромным подсчетам тысячи на три франков. Самое интересное, что на выкуп он не потратит ни единого су, потому что, согласно контракту, платить будет король Франции. Поэтому Луи де Сен-Жюльен и Карне де Бретон и не стали биться на смерть, а англичане, которые платят сами, сдаются только тогда, когда шансов на победу нет. Впрочем, не все.

Я отправил маршалу Луи де Сансерру гонца с донесением о случившемся. Бойцов и слуг из отрядов Карне де Бретона и Луи де Сен-Жюльена перевел в замок Ла-Рош-Позе, а своих, которые оставались там, перекинул в аббатство, решив охранять его, пока не пришлют подмогу. Своим людям я больше доверял. Кстати, мои гончие очень обрадовались, вернувшись в родную псарню. По ночам они несли службу вместе с усиленными нарядами. Ночью я проверял караулы, что мне, «сове», было не трудно. Двоих нерадивых выпороли по моему приказы посреди двора, под шутки и смех сослуживцев, после чего застать кого-либо спящим на посту мне не удавалось.

Через несколько дней до нас дошло известие, что Джон Чандос умер через сутки после боя, не приходя в сознание, в городе Мортемере, куда его доставили. Ему устроили пышные похороны. Поговаривали, что со старым воякой ушла и эпоха английских побед. Еще через два дня умер от ран его победитель Жак де Сен-Мартен, так и не успев стать рыцарем. Но свои три дня славы он поимел.

Карне де Бретона, Луи де Сен-Жюльена и остальных рыцарей и оруженосцев, сдавшихся в плен у моста Люссак, выкупили или обменяли через пару месяцев, к началу новой кампании. За зиму еще несколько сеньоров переметнулись на сторону короля Франции, а некоторые, боясь не угадать победителя, уехали в соседние страны в паломничество или просто погостить. Король Англии сделал правильные выводы и прислал письмо, в котором убеждал аквитанских сеньоров, что будут отменены все новые подати и прощены те, кто в течение месяца вернутся под его руку. Желающие если и нашлись, то в небольшом количестве. Общественное мнение склонялось к тому, что победит король Франции. Я не был в этом уверен, потому что знал, что окончательная победа над англичанами придет с Жанной де Арк, а эта кобыла с яйцами еще не нарисовалась. По крайней мере, я о ней пока не слышал. Значит, война закончится не скоро. Поэтому первым делом я увеличил отряд. Добыча ведь делится согласно количеству бойцов, а их качество я быстро подтянул до нужного мне уровня. Вернулись те, кого отпускал на зиму, и привели знакомых. Кое-кто перебежал из других отрядов. Я проверил их, отсеял тех, кто не соответствовал моим требованиям, а остальных разбил на десятки, назначив командирами бойцов из первых призывов, и, подобно монголам, ввел коллективную ответственность: за проступок одного отвечает весь десяток. Трус или предатель пусть боится не меня, а своих товарищей. Каждому десятку выдал двуконный фургон для перевозки поклажи, палатку, шанцевый инструмент и всякими мелочами, необходимыми в походе. Две недели потратил на тренировки, на спайку отряда на базе общей ненависти к требовательному командиру. В итоге на смотр, который состоялся в конце марта, я представил сотню хорошо оснащенных, обученных и дисциплинированных конных арбалетчиков и четверых латников-оруженосцев. Хайнриц Дермонд и Ламбер де Грэ стали командирами полусотен. Оба отнеслись к этому, как к повышению, хотя у второго оклад не изменился.

Луи де Сен-Жюльен очень удивился, когда, вернувшись из плена в монастырь Сен-Сальвен, обнаружил, что его личное имущество не разграблено. Не пропало ни франка. Видимо, я поступил не так, как следовало бы истинному рыцарю.

Луи Сен-Жюльен, проверив содержимое своих сундуков, хмыкнул, посмотрел на меня недоуменно, покрутил правым указательным пальцем концы длинных светлых волос, которые начал завивать не наружу, а внутрь, по последней, видимо, английской моде, после чего произнес: