Шатер Бертрана дю Геклена стоял у подножия этого холма. Дорогой шатер, из синей ткани, расшитой золотыми лилиями, — подарок короля Карла Пятого. В прошлом году коннетабль обходился более скромным, из дешевого грубого полотна желтовато-серого цвета. Внутри стояли три большие сундука, на которых, наверное, спали слуги, две походные кровати, накрытые черными овчинами, двусторонний стол, рассчитанный человек на десять, и две лавки, на которых лежали разноцветные подушки. Хозяин сидел за столом, играл в шахматы с Оливье де Клиссоном. Красные фигурки были вырезаны из янтаря, белые — из слоновой кости. Тоже подарок короля. Как ни странно, оба командира были посредственными шахматистами. Потому и играли только друг с другом. В прошлом году коннетабль предложил мне сыграть с ним. Я собирался по привычке две выиграть, а одну проиграть, но Бертран дю Геклен играл так плохо, что пришлось наказывать его все три раза, иначе бы он счел меня беспардонным льстецом. После этого коннетабль Франции больше не предлагал мне сыграть с ним, как и его побратим Оливье де Клиссон, который наблюдал за нашим поединком.

Ответив на мое приветствие, Бертран дю Геклен сообщил:

— Мы тут поспорили с Оливье, сколько дней продержится замок — два или три? А ты как думаешь?

— Что можно его взять и сегодня к вечеру. Там всего пять латников и десятка два лучников, — ответил я. — А что, сдаваться не хотят?

— Может, и хотят, но их никто не спрашивал! — презрительно произнес Оливье де Клиссон, и оба весело заржали.

У большинства бретонцев непреодолимая тяга к казарменному юмору и довольно таки пренебрежительное отношение ко всем остальным подданным королей Франции и Англии. Они любят обоих королей, но не хотят видеть ни англичан, ни французов на землях Бретани, поэтому с удовольствием уничтожают и тех, и других везде, где только можно.

— Сколько ты людей привел? — спросил коннетабль Франции.

— Как и в прошлом году: четырех латников и две сотни конных арбалетчиков, — ответил я.

— Увеличь отряд еще на сотню, — разрешил он.

Чем больше отряд, тем больше имеет с него капитан.

— Как наберешь, повысим тебе жалованье до трех ливров в день, — продолжил Бертран дю Геклен.

Вообще-то он, как и большинство бретонцев, человек скуповатый. Лишнего не заплатит, хотя строго следит, чтобы деньги получали вовремя, иногда присутствует при выдаче жалованья солдатам, чтобы капитаны не наглели. Скорее всего, это тесть замолвил за меня словечко королю.

— Сегодня же займусь этим, — пообещал я.

— Займись, — согласился коннетабль Франции, с самодовольной улыбкой «сжирая» ладью, которую его побратим зевнул. — Завтра твои арбалетчики понадобятся во время штурма.

— Сколько будет штурмовых групп? — спросил я.

— Девять, — ответил Бертран дю Геклен.

Замок штурмовали с трех сторон, по три группы с каждой. Я разделил свой отряд на три части, каждая из которых «обслуживала» свою сторону. Штурм был короткий. Англичане просто не успевали поражать нападающих, которые взбирались на сравнительно низкие стены по нескольким деревянным лестницам. К тому же, мои арбалетчики мешали вести им обстрел. Через два часа, потеряв убитыми десятка три человек, мы захватили замок. Бертран дю Геклен выиграл пари. Всех мужчин, включая слуг, перебили. Поскольку среди женщин не было благородных, насиловали их до следующего утра. После чего оставили для развлечения новому гарнизону из десяти человек под командованием пожилого оруженосца, бретонца. Армия же отправилась дальше, к городку Шовиньи.

Стоял он на берегу реки Крез. Отличался от остальных городков грамотно сделанным, широким рвом, по которому текла речная вода. Нам потребовалось полтора дня на то, чтобы засыпать его в нескольких местах. Поняв, что намерения у нас серьезные, горожане начали переговоры о сдаче. На следующее утро они выторговали условие, что войска не будут заходить в город, и присягнули на верность королю Франции.

Следующей нашей целью были город и замок Люссак, которые сдались сразу же, как только мы подошли к его стенам. Показательная расправа над гарнизоном Монморилона и милостивое отношение к жителям Шовиньи начали приносить плоды. Переночевав под стенами города, отправились к другому.

Пуатье — столица одноименного графства, которое сейчас принадлежит королю Англии. Когда-то оно принадлежало знакомой мне Элеоноре Аквитанской. С тех пор город стал немного больше, а стены и башни — выше. Прежним осталось только количество ворот — шесть. Несколько лет назад неподалеку от города произошло сражение, в результате которого отец нынешнего короля оказался в плену, где и умер, дожидаясь, пока за него выплатят четыре миллиона флоринов выкупа. В нашей армии встречались участники этого сражения, причем с обеих сторон. И те, и другие не любили вспоминать о нем. Мы подошли к Пуатье во второй половине дня, расположились в виноградниках, которые начинались сразу от пригородных слобод. На городских стенах и башнях находились воины и горожане. Они догадывались, что сегодня штурма уже не будет, поэтому вели себя, как зрители, которым показывают неприятный рекламный ролик, но нельзя переключить канал. Меня сразу вызвали к коннетаблю Франции.

Бертран дю Геклен стоял напротив так называемых «Парижских» ворот города, на удалении километра от них, ждал, когда установят его новый шатер. Рядом с коннетаблем сидел на трехногой табуретке его побратим Оливье де Клиссон. Оба держали по бронзовому бокалу с вином. Мне не предложили. Значит, прикажут что-то делать.

— Пойдем ночью на штурм? — упредил я приказ.

— За что ты мне нравишься, так это за шустрость! — произнес Бертран дю Геклен таким тоном, будто хотел сказать «не нравишься». — Дай тебе волю, ты бы Пуатье одним своим отрядом захватил!

Я не стал говорить, насколько он близок к истине. У меня в последнее время пропало рвение. Выслуживаться больше не надо. Хватит наработанного ранее и влиятельного тестя. Острой нужды в деньгах тоже нет. Я был бы не против, если бы перемирие наступило завтра, но рисковать, чтобы приблизить его, не собираюсь. Оплата у меня повременная, а не по результату.

— Ночью будь готов въехать в город через эти ворота и прорваться к замку. Может быть, удастся захватить его слету, — приказал коннетабль Франции.

— А когда их откроют? — спросил я.

— Когда доберется осел, нагруженный золотом! — со смешком ответил Оливье де Клиссон.

— И большая сумма? — поинтересовался я.

— Не очень, — ответил Бертран дю Геклен и добавил: — Ни к чему сильно тратиться на них. Король Эдуард задолжал много денег гарнизону и другим войскам в Аквитании. Многие уже сегодня бы перешли на нашу сторону, но боятся потерять заработанное в прошлом году. Как только получат английские деньги, прибегут за французскими.

— А как только получат французские, побегут в обратную сторону?! — шутливо произнес я.

— Это вряд ли! — уверенно сказал Оливье де Клиссон. — У короля Эдуарда в последнее время сильно сократились доходы с материковых владений и от морской торговли и выросли расходы на армию. Приходится ведь платить не меньше короля Карла.

— В современной войне всё решают деньги, — с не меньшей убежденностью произнес Бертран дю Геклен.

Странно, что он верит в это оправдание бездарных полководцев. Его к таковым трудно отнести, несмотря на любовь попадать в плен. Впрочем, он, скорее, тактик, чем стратег, а в тактических вопросах деньги — немаловажный фактор.

— Хорошо, я со своим отрядом расположусь напротив ворот и буду ждать сигнал, — заверил их.

Что и сделал. Обе мои усиленные новым набором сотни заняли позиции рядом с дорогой, ведущей к «Парижским» воротам. Лошадей не распрягали, держали привязанными к коротким кольям, которые поддерживали шесты для виноградной лозы. Пока что лоза располагается невысоко над землей. Времена стальной проволоки еще не пришли. Я лег спать, приказав разбудить, когда прибудет гонец от коннетабля.