Со стороны моря вход в деревню был через хлипкие деревянные, широкие ворота. Они были прикрыты, но не заперты. Никакой охраны, даже собак не увидел, которые обычно свободно бегают по деревенским улицам. Крайние дома были заброшены. Дальше на узкой улице сидели в пыли несколько куриц. Они подпустили меня метра на три, после чего, испуганно кудахтая, забежали во двор, огороженный плетнем. Я зашел вслед за курами во двор. Слева низкая хата из дерева, камня и глины, крытая пучками камыша. Деревянная дверь висела на кожаных петлях. По обе стороны от нее в стене по узкой щели, наверное, окна. Прямо — хлев с распахнутой дверью и сеновалом на втором ярусе, тоже крытый камышом. Сеновал был пуст. Справа — очаг, сложенная из маленьких камней труба которого пронзала навес из камыша и возвышалась над ним на полметра. Возле очага лежали горкой прямоугольные куски торфа. Земля во дворе, особенно возле очага, была утрамбованная.

Из хлева вышел худой пожилой мужчина в старой латаной рубахе до коленей. Если и были на нем штаны, то короткие, выше коленей. Узкая голова покрыта наполовину седыми длинными волосами. Нижнюю часть лица закрывает наполовину седая, растрепанная борода. В правом ухе позеленевшая, медная серьга в виде тонкого колечка. Широкие руки были с узловатыми пальцами, кривые ноги — со словно прилипшей, загорелой и грязной кожей. Точно таких же крестьян я видел в Болгарии, Ромейской империи, Афинском герцогстве. Бедность во всех странах выглядит одинаково. В руках он держал деревянную лопату, испачканную навозом. Крестьянин смотрел на меня, как на инопланетянина, хотя я сомневаюсь, что он знает, кто это такие.

— Принеси холодной воды, — приказал я на каталонском, чтобы вывести его из ступора.

— Сейчас, шевалье, — произнес крестьянин на диалекте, напоминающем тот, на котором говорил Роже де Слор, прислонил лопату к стене хлева и пошел к очагу.

Я сел на чурку с заеложенным верхом, которая стояла у стены в тени и, видимо, служила табуретом. Алебарду прислонил рядом. Снял шлем и вытер пот со лба. Сирокко продолжал гнать горячий, сухой и пыльный воздух.

Крестьянин набрал воды в деревянный ковшик из деревянного ведра, которое стояло на другой чурке за очагом и которое стало видно мне только сейчас. Края у ковшика были неровные, словно кто-то обгрыз их с голодухи. Я сделал несколько глотков. Вода воняла болотом.

— А где все? Почему в деревне так пусто? — спросил я, отдавая ковшик.

— Пастухи на лугу, а остальные здесь должны быть. После мора мало нас осталось. Вот и кажется, что никого нет. Поэтому мы теперь почти ничего не сеем, рыбу не ловим, а только скот пасем. За ним присматривать легче, — сообщил крестьянин.

— Какого мора? — спросил я.

— Черная смерть, какой еще?! Первая раз давно была, когда у меня сын родился. Прибрал его господь вместе с женой и дочками. Лет семь назад еще раз наведалась и унесла вторую мою жену и детей. Теперь вот один живу. Старых баб в деревне совсем не осталось, а молодые с бригантами знаются, — рассказал он.

— Кто такие бриганты? — поинтересовался я и объяснил свое невежество: — Я из Венеции.

— Оно и видно. Наши шевалье намного беднее, — произнес крестьянин. — А бриганты — это… солдаты. Они носят бригандины, вот их и называют так.

Я вспомнил, что тип судов бригантина получил свое название от бригантов, которые пиратствовали на них. То есть, это наемники типа Каталонской компании, которых и в начале четырнадцатого века было пруд пруди.

— Тех, что у нас поселились, прогнали со службы. Сеньор наш умер во время последнего мора, а сеньора с маленьким сыном в Арле живет. Некому нас защитить, — продолжил он.

— Много у вас бригантов? — задал я вопрос.

— Чертова дюжина, — ответил крестьянин и перекрестился.

— Командует рыцарь? — продолжил я опрос.

— Нет. Они зовут его Жан Клинок. Говорит, что служил латником, но никто ему не верит, — рассказал крестьянин.

— Грабят вас? — задал я провокационный вопрос.

Крестьянин не решился на него ответить.

— Где они сейчас? — поинтересовался я.

— Ушли за добычей, — ответил он. — Вернутся завтра к обеду, не раньше.

Значит, у меня есть время отдохнуть и обдумать план действий.

— Какой город поблизости? — спросил я.

— Арль. Если утром выйти, мы к обеду на следующий день добираемся до него, — рассказал крестьянин.

Я помнил, что Арль — портовый город на реке Роне неподалеку от Марселя. Бывать в нем не приходилось.

— А на лодке сколько до него? — поинтересовался я.

— Крюк надо большой делать. Дня два потратишь, а то и больше. Грести придется по реке против течения. Зато обратно, по течению, быстрее получается, — ответил он.

— А до Марселя далеко отсюда? — спросил я.

— Да как до Арля, только плыть все время по морю, — сообщил крестьянин.

— Лошадь кто-нибудь в деревне продает? — задал я вопрос.

— Зачем они нам?! — удивился он. — На волах сподручнее. Да и сеем мы мало.

— Почему? — поинтересовался я.

— А зачем нам много?! — произнес в ответ крестьянин с вызовом.

Действительно, зачем им что-то сеять, ловить рыбу, надрываться и рисковать жизнью, если всё достанется бригантам?!

— У Клинка есть конь, но он, если и продаст, потом все назад заберет вместе с твоей жизнью, — сообщил крестьянин не без хитрого умысла.

— Это не так-то просто сделать, — улыбнувшись, возразил я.

— Оно и понятно. Вы все-таки шевалье, а не какой-то там бригант, — согласился крестьянин.

— Я на берегу лодку оставил. Вытащи ее подальше, чтобы приливом не уволокло, и принеси вещи, которые в ней лежат, — приказал ему.

Пока он ходил, я раздумывал, куда двигаться? Грести еще два дня не хотелось, но и пешком с грузом оружия и доспехов идти будет тяжело. Тем более, что банда Жана Клинка наверняка не единственная в округе.

Во двор зашли две козы, старая и молодая, и три черно-белых подсвинка. Они сперва остановились, а потом старая коза пробежала в хлев, обогнув меня по дуге, а за ней то же самое проделала и остальная скотина. Подтянулись к дому и несколько старых мужчин. Они поглядывали на меня издали, не решаясь подойти без приглашения. Я не собирался приглашать. Их зашуганный вид меня не расслаблял. В первую очередь убивают того, кого боятся.

Крестьянин принес мое имущество и сложил около чурки, на которой я сидел.

— А как бриганты относятся к своему командиру Жану Клинку? Любят его? — возобновил я допрос, чтобы проверить появившуюся догадку.

— Может, и любят, но боятся — это точно, — ответил крестьянин и пояснил: — Он — зверь лютый. С Жана Рыбака шкуру снял с живого за то, что тот не отдавал ему свою дочь на поругание, а потом тело солью посыпал.

Значит, его отряд не долго будет горевать из-за гибели своего командира.

Солнце уже зашло, так что я решил отправиться на покой и подумать немного в положении лежа, в котором меня чаще посещают умные, как я считаю, мысли, поэтому приказал:

— Постели рядно на сеновале. Я там лягу.

Остатки сена, которые крестьянин сгреб к стене, сделав мне ложе, почти потеряли запах трав. Спать на нем не так уж и приятно: и колется, и живности всякой хватает. Но не вшей и клопов, которыми наверняка полна хата. Да и безопасней здесь. Лестницу я затянул наверх. Можно, конечно, и другую принести. На этот случай я разложил у проема всякие звенящие предметы типа щита и шлема, а саблю вынул из ножен и поместил под рукой. Да, невеселое начало. Но кто говорил, что будет легко?!

Район, в котором я высадился, назывался Камарг. Был он частью графства Провансаль, которым сейчас правила Джованна Первая из анжуйско-сицилийского дома. Севернее деревни находилось болото с островками леса, которое, по словам крестьян, тянулось почти до Арля. По нему проходила всего одна узкая дорога, на которой две арбы могли разминуться только на островах. Болота здесь были не такими, как на Руси. Менее мрачными, что ли. Или так казалось потому, что день был солнечным, жарким. Впрочем, воняло это болото не лучше российских. Крестьяне по дороге ездили всего раз в год — осенью на ярмарку, чтобы продать часть урожая и приплода и купить то, что не могли произвести сами.