— Тогда я получу меньше всех, хотя рисковать буду больше вас, — сказал я.

— Да какой там риск, нас намного больше! — отмахнулся Луи де Сен-Жюльен.

— Он их обнаружил, значит, ему две доли, — предложил Гийом де Бурд.

— Согласен, — поддержал его Карне де Бретон, который в таком случае терял меньше всех. Напоследок он потребовал, обращаясь ко мне: — Лучников в плен не брать, перебить всех!

Командиры разошлись по своим отрядам, а я проверил караулы, после чего тоже лег спать. Сильно доставали комары, а укрываться с головой было жарко. Устав от их гудения и укусов, перелег головой к чадящему костру, после чего и заснул.

Утром в том направлении, где была соседняя деревня, мы увидели дым пожара. Значит, англичане уходят оттуда. Мой отряд оставил лошадей на поляне в лесу под присмотром Жака Оруженосца. Свой арбалет он отдал Мишелю де Велькуру, который чуть не заплакал, когда я заикнулся, что ему придется охранять лошадей, потому что мне в первую очередь нужны арбалетчики.

— Я хорошо стреляю из арбалета! — заверил Мишель.

Жак, в отличие от него, рыцарскими амбициями не страдал. Доля в добыче он получит такую же, как все, так что предпочел пересидеть в тихом месте.

Мы перешли по дамбе на противоположную сторону, где я расставил бойцов с учетом того, что обоз будет длинным. Расположенными слева от дороги командовал я, справа — Хайнриц Дермонд. Лес был густой, с толстыми деревьями. Он вплотную подступал к грунтовой дороге, узкой, чуть шире одной колеи. Ездили и ходили по дороге не часто, поэтому заросла травой. Я занял позицию на опушке рядом с дамбой. Мои арбалетчики, по мере уничтожения врага, должны будут подтягиваться ко мне. Сел на вылезший из земли, толстый корень векового дуба. В двадцать первом веке таких дубов во Франции днем с огнем не сыщешь.

Ждать пришлось долго. Крестьяне сказали, как им сказал их сеньор, что до соседней деревни примерно полтора лье — около семи километров. Видимо, столько на лошади, а пешком раза в два больше. Наконец-то по цепочке передали, что едут.

Впереди отряда скакали два рыцаря, судя по экипировке, богатые и знатные. У обоих лошади «престижных» мастей — караковая и соловая. У второй белыми были не только хвост и грива, но и «чулки». Из-за жары оба рыцаря без шлемов, которые вместе с копьями везли их оруженосцы. За ними по два, по три скакали рыцари башелье и оруженосцы. В середине колонны двигался обоз, включая стадо овец и коз, а замыкали лучники, которые брели толпой, растянувшись по дороге. Тетивы были сняты с луков. А кого англичанам здесь бояться?! Крестьян, что ли?!

Рыцари миновали дамбу. С нее начали уже съезжать первые телеги, когда загудел горн, и из леса начали выезжать французские рыцари.

Они вывалились большой толпой, охватывая англичан полукругом и крича:

— Монжуа! Сен-Дени!

Передо мной была группа из шести лучников, облаченных в стеганые куртки, которые французы называют жаками. У всех на левом предплечье кожаная защита, а у некоторых на плечах прикреплены металлические пластинки, носящие гордое название браконьеры. Большинство лучников, следуя примеру сеньоров, сняли шлемы. Кто-то нес шлем под мышкой, кто-то — прицепленным к ремню спереди, рядом с коротким фальшионом или длинным кинжалом. Луки в узких чехлах висели через плечо за спиной. Верхний конец лука возвышался над головой сантиметров на пятьдесят-семьдесят. Справа и сзади к ремню прицеплен колчан со стрелами. Я не стал проверять, насколько надежны их жаки, выстрелил в голову. Три десятка стрел шестью рядами по пять штук были воткнуты в землю передо мной. Выбрав ряд, я делал полшага вперед. Этого времени хватило шестому лучнику, чтобы перестать возиться с луком, на который он пытался натянуть тетиву, и покатиться по склону дамбы. Дальше я стрелял в возниц, а потом убил коней под двумя всадниками, которые пытались прорваться по дамбе в обратном направлении. Кони под ними были недорогие, и их придется делить на всех, а выкуп, за исключением трети, которую забирает командир армии, принадлежит только тому, кто захватил в плен. Мои арбалетчики перебили всех лучников, которые были перед дамбой, и начали продвигаться к ней. На той стороне дамбы все еще шло сражение. Окруженные англичане пока не сдавались.

Я оставил лук под дубом, вышел на дамбу первым и предложил обоим английским оруженосцам, парням лет двадцати, которые, достав мечи, встали за телегой:

— Сдавайтесь или умрете!

— Ты — рыцарь? — спросил на плохом французском языке тот, что был длиннее.

— Да, — ответил я на английском языке, потому что мне сказали, что англичане, даже знатные, больше не говорят на норманнском диалекте.

— Мы тебе сдаемся, — перейдя на родной язык, который отличался от того, каким в будущем станет английский, произнес оруженосец.

— Идите туда, — показал я им на дорогу у дамбы, где лежали убитые мною лучники, и приказал двум арбалетчикам: — Разоружите и охраняйте их.

На другой стороне дамбы в сражении наступил перелом. Часть англичан, человек десять, включая рыцаря на соловом коне, развернулись и начали быстро спускаться по склону. Рыжая лошадь споткнулась, кувыркнулась через голову, выбросив всадника, а потом и упав на него, но остальные благополучно добрались до поля и понеслись, что есть мочи. Французы не стали рисковать, спускаться по крутому склону, поскакали по дороге через деревню, из-за чего сильно отстали.

Мои люди первыми добежали до упавшего всадника. Его конь, как ни странно, был невредим. Зато хозяин свое отвоевал. В груди у него была большая рана. Конь ее нанес или в бою получил — это теперь было не важно. Мне подвели его рыжего коня, который никак не мог прийти в себя от испуга, тревожно дергался, пытался вырваться. Я погладил его по шее. Шкура у коня толстая, вряд ли он чувствует тепло моего прикосновения, но плавные поглаживания успокоили животное. Я сел в высокое седло, медленно поскакал к французским рыцарям, которые, убрав оружие и сняв шлемы, обменивались радостными и слишком громкими репликами, будто говорили с глухими. Рыжий конь осторожно переступал через мертвые тела.

Рядом с французами стояли пленные, десятка полтора. Владелец каракового жеребца был среди них. И конь, и хозяин уцелели, хотя у последнего щека была в крови. Медленно произнося слова, он разговаривал с Карне де Бретоном, которому, видимо, сдался.

— Кто этот отважный рыцарь на соловом коне? — насмешливо спросил французский баннерет.

— Гилберт де Амфравиль, граф Ангус, — ответил английский баннерет.

— Граф Ангус?! Шотландец?! Не может быть! — воскликнул Карне де Бретон.

Шотландцы в этой войне союзники французов.

— Он служит английскому королю. Король Шотландии забрал этот титул у его отца и передал Стюартам, но Гилберт-младший, считает, что это было сделано незаконно, — объяснил англичанин.

— Разрази меня гром, но я уверен, что король поступил правильно! — воскликнул Карне де Бретоном и, повернувшись к своему оруженосцу, приказал: — Приводи сэра Саймона Барли в наш лагерь. — Затем спросил меня: — А куда английские лучники подевались?

— Отправились в ад, — ответил я в духе времени.

— Пленных много взял? — спросил он.

— Двух оруженосцев, — ответил я.

— А мне лорд Барли достался! — похвастался Карне де Бретон, как будто я об этом не догадался.

О пленниках он спросил меня именно для того, чтобы похвастаться в ответ.

— Тысяч десять флоринов за него получу! — радостно произнес Карне де Бретон, а немного подумав и словно отвечая на мои сомнения, подкорректировал сумму: — Ну, не меньше пяти тысяч. Саймон Барли в фаворе у Черного принца.

Черным принцем по аналогии с Черным рыцарем называют Эдуарда, принца Уэльского. Он частенько выступал на турнирах в доспехах без герба, чтобы не узнавали и не поддавались ему. Так поступают и обычные рыцари, которые по разным причинам не хотят быть узнанными. Обычно они окрашивают щит, а иногда и доспехи, в черный цвет, откуда и пошло название.