Вот я подхожу к потухшему костру. В золе еще тлеют несколько темно-красных угольков. Воняет дымом, лошадиным потом, немытыми телами. Вокруг костра лежат четыре человека. Я жду, когда подойдут еще трое, склоняюсь к человеку, который лежит на боку, немного пождав ноги согнутые в коленях. Он тихо сопит. У «жаворонков» в полночь самый крепкий сон. Кладу левую руку на плечо. Верхний слой стеганки их плотной ворсистой материи. Легонько трясу. Человек просыпается почти сразу. Я чувствую, как легонько дрогнуло его тело, прощаясь со сном, наверное, сладким. Есть мнение, что перед смертью всегда снится что-то очень приятное. Пока никто не подтвердил это, но и не опроверг. Я тут же перемещаю левую руку на рот и нос человека, сильно сдавливаю их, коленом прижимаю к земле тело, и кинжалом, который в правой руке, наношу удар в шею. Несколько судорожных подергиваний — и всё. В ноздри бьет острый запах свежей крови. От него пьянеешь, наполняешься бесшабашной радостью. Мы переходим к следующему костру, медленно смещаясь в сторону возка герцогини. Слева и справа от нас бесшумно передвигаются темные силуэты членов других групп.

Мы вырезали несколько человек возле фургона, в котором ехали девицы из свиты герцогини. Те, кто спал здесь, были в одежде из более хорошей, дорогой ткани. Наверное, оруженосцы. Даже не буду считать, какой выкуп можно было бы получить за них.

Вдруг я услышал шорох внутри фургона и присел. Также поступили и бойцы моей группы. Из фургона вылезла девушка в светлой одежде. Она тихо спустилась на землю, оглянулась по сторонам. Бойцы других групп тоже услышали ее, присели и замерли. Она отошла метра на три от фургона, приподняла подол и присела. Зажурчала струя.

Я сразу вспомнил, как в детстве в выходные и на каникулы меня отправляли к деду, который жил километрах в двух от нас, в своем доме. В соседних проживало еще пять мальчишек и одна девочка примерно одного возраста. Мы шлялись по окрестностям, справляя нужду без всякого стеснения. Мальчишки любили делать это толпой, чтобы струи пересекались, разбрызгиваясь. А вот девочке приходилось писать в одиночку. Она приспускала трусики и приседала. Наверное, чтобы ей было не скучно, мы тоже приседали и наблюдали процесс. Девочке нравилось наше внимание. Я помню ее счастливое лицо, острые коленки, светлые трусики, натянутые между раздвинутыми ногами, а ниже — струю, которая, как кажется сейчас, разбивалась о землю бесшумно, и легкий запах мочи.

Сейчас звуки показались мне необычайно громкими, а вот запах мочи не почуял. Наверное, все остальные перешибал запах крови, который, казалось, набился комками в мои ноздри. Я сзади подкрался к девушке и, когда она выпрямилась, левой рукой зажал ей рот, а правой обхватил за талию и прижал к себе. Тело было худеньким, тонким. Длины моей руки хватило бы на то, чтобы обхватить три таких. От волос пахло ромашкой. Говорят, девушки моют волосы отваром этого цветка, чтобы стали светлее. Не знаю, насколько это средство помогает, однако пахнет приятнее, чем собачья моча, которой тоже осветляют волосы. Девушка задергалась, пытаясь высвободиться.

Я прижал ее крепче и прошептал на ухо:

— Спокойно, ничего тебе не сделаю. Я от герцога Бургундского, хочу освободить его мать.

Она перестала дергаться.

Я дал ей еще несколько секунд, чтобы осмыслила услышанное, и продолжил:

— Ты хочешь помочь герцогине? Кивни головой.

Девушка кивнула легонько, потому что больше не позволяла моя рука.

— Тогда сейчас пойдешь к возку герцогини и тихо разбудишь ее, — продолжил я. — Всё поняла?

Она отрицательно помотала головой.

— Не хочешь помочь своей госпоже?! — удивился я.

Она утвердительно закивала головой.

Я не понял, с чем именно она соглашалась, поэтому произнес:

— Сейчас я отпущу твой рот. Говорить будешь шепотом. Если заорешь, убью. Поняла?

Девушка опять утвердительно закивала головой.

Я оторвал руку от ее рта, но не убрал совсем, чтобы заткнуть, если закричит.

— Госпожа не здесь. Она там, в другом конце, в большом шатре, но я не знаю, в каком. Нас к ней не пускают. С ней две служанки, — тихо, но быстро, затараторила девушка.

Да, лоханулся я. Был уверен, что герцогиню везут в кожаном возке. Видимо, бриганты отказались отдавать ее под опеку рыцарей. Слишком ценная добыча.

— А в этом шатре кто? — спросил я, повернув ее лицом к небольшому шатру, который стоял неподалеку от фургона.

Я был уверен, что, если не в возке, то именно в этом шатре и ночует герцогиня. Слишком он мал для воинов.

— Рыцари, которые нас охраняют, — ответила девушка.

— Сколько их там? — поинтересовался я.

— Четверо, — ответила она.

— Сейчас мой человек проводит тебя к лесу, подождешь там, пока мы закончим, а потом поедем домой, — сказал ей.

— А остальные? — спросила она.

— Кто остальные? — не понял я.

— Девушки, — ответила она.

Возиться с ними мне не хотелось. Наверняка без визга не обойдется. Впрочем, главная цель операции все равно не выполнима, а второй попытки у нас не будет. Нанесем англичанам моральный ущерб. Умыкание девиц — это не какая-то там резня спящих. Его воспримут, как оскорбление мужского достоинства.

— Тихо разбуди их. Выбирайтесь из фургона. Мои люди проводят вас. Если кто-то завизжит, бросим и уйдем, — короткими фразами, чтобы быстрее дошло, приказал я.

Проводив ее до фургона, помог взобраться. Попка у девушки была полнее и мягче, чем остальные части тела. В фургоне послышалась возня и шепот. Я выделил двух человек, объяснил им, как вести девиц на поляну к нашим лошадям. Остальным приказал зачистить территорию вокруг шатра, а потом собраться возле него.

Девицы выбрались из фургона. Было их восемь. Они держали в руках узелки и жались друг к дружке, испуганно поглядывая на двоих моих бойцов в черном, которые стояли рядом с фургоном.

Я подошел к ним, спросил шепотом:

— Все собрались?

— Да, — ответила одна, судя по голосу, та самая, с которой я общался ранее.

— Постройтесь цепочкой. Передняя возьмется за одежду бойца, который вас поведет, а остальные — друг за друга. Из строя не выходить, чтобы не случилось. Не визжать и не разговаривать, иначе могут выстрелить на голос и убить, — проинструктировал я.

Они построились за моим бойцом и медленно пошли в сторону леса. Так водят по дорогам слепых, которые сбиваются в группу и нанимают поводыря. Как ни странно, девицы ни разу даже не ойкнули. Наверное, это будет самое яркое приключение в их жизни. Остается только посочувствовать родственникам и друзьям, которым придется выслушивать рассказ о нем по несколько раз.

Закончив зачистку, мои бойцы собрались возле шатра, рядом с трупами шести оруженосцев, которые должны были бдительно охранять сон своих сеньоров. Я отобрал четыре пары самых крупных бойцов и объяснил, что им предстоит сделать: залезть в шатер и оглушить и связать рыцарей.

— Если кто-то заорет, убивайте, — разрешил я.

Остальные собрали оружие, доспехи и прочее имущество убитых ранее и приготовились быстро отступить.

Сперва в шатер залезли четверо. Они распределили жертв, после чего приступили к делу. К ним сразу полезли еще четверо. В шатре послышались удары, возня, чье-то возмущенное «В чем дело?!». Кто-то попытался заорать «измена», но смолк на первом слоге. Никто из спящих англичан не прореагировал на эти звуки. Ближайшие живые враги были метрах в пятидесяти от нас. Из шатра по одному выволокли четырех рыцарей с кляпами во рту и со связанными за спиной руками. Мы подождали, когда они очухаются, забрали из шатра оружие, доспехи и седла, после чего поставили пленников на ноги и повели под руки в сторону леса. На опушке встретились с бойцами из группы Хайнрица Дермонда, которые делали второй заход за лошадьми.

— Не задерживайтесь. Берите ближних лошадей — и быстро назад, — приказал ему.

Девицы сидели на опушке на противоположном конце леса вокруг костра, который по моему приказу развели для них. Они напоминали стаю светлых бабочек, слетевшихся на огонь. Для них отобрали самых спокойных трофейных лошадей, оседлали, укоротив стремена. Мои оруженосцы с удовольствием помогли девицам забраться в седло. Меня поражала разница, с какой они относились к благородным и неблагородным женщинам. Первым, даже уродинам, оказывалось всяческое внимание, вторых, даже раскрасавиц, можно было бить и насиловать.