К моему удивлению, я был приглашен на свадьбу. Мало того, меня еще и посадили достаточно высоко, вместе с бурбонскими баронами. Слева от меня сидела Серафина, внебрачная дочь герцога. У нас с ней на двоих одна тарелка, серебряная и большая. Недвусмысленный намек. На Финнет, как называл ее отец, под туникой из темно-красной тонкой материи, изготовленной из английской шерсти во Флоренции и расшитой золотом в виде павлинов, была белая шелковая рубаха с глубоким декольте, открывавшим два белых полушария с голубоватыми прожилками. Видимо, груди специально приподняли и увеличили подкладками. Серафина поняла, что я разгадал маленькую хитрость, но не смутилась. Она двигалась к намеченной цели и была уверена, что цель никуда не денется. От подарка герцога посмеет отказаться разве что король, да и то не каждый. Мне показалось, что это был выбор не столько самого Людовика, хотя и ему наверняка нужен удачливый командир, сколько его внебрачной дочери Серафины. Я ведь ее освободитель и прочая лабуда. На самом деле девочка почувствовала, что у нас с ней будет хорошее потомство, и начала охоту.

Только глупый мужчина, в том числе и маньяк-насильник, думает, что это он охотится на женщин, и не подозревает, что сам является жертвой пассивной охоты. Побегал мимо — и попался. В двадцать первом веке меня забавляла борьба депутатов и чиновников с растлением несовершеннолетних. Дураков, привлеченных красивым цветком-хищником и утилизированных, еще и объявляли преступниками. Как это по-женски! Я бы посоветовал балбесам, которые ратуют за безопасность своих скромных и невинных несовершеннолетних дочерей, поговорить с ними о сексе. Узнали бы много нового. Девочка становится совершеннолетней, как только обретает способность забеременеть. У нее тут же включается инстинкт продолжения рода, по указаниям которого она и действует, соблазняя любого самца, оказавшегося в зоне поражения. Причем действует настолько ловко, что ее считают жертвой. Ей плевать на законы и наставления. Она в первую очередь обязана выполнить долг перед природой, а не перед задурманенным дурацкими идеями и идеалами обществом. Если не успеет, то ее перепрограммируют на ее беду и на беду этого самого общества. Народ, в котором женщины начинают рожать старыми, обречен на вымирание. Что и демонстрировала в начале двадцать первого века Западная Европа и Северная Америка, где первые роды в возрасте далеко за тридцать стали нормой. Через одно-два поколения и там, и там бледнолицые растворятся в желто— и чернолицых, которые не мешают девочкам выполнять свой долг и не обвиняют их жертв в растлении несовершеннолетних.

Свадебный пир проходит в большом парадном зале замка Бурбон-л’Аршамбо, который является резиденцией герцога. Это довольно внушительное сооружение, очень надежное и удобное для жизни. Людовик Бурбонский недавно перестроил его, расширив донжон и улучшив бытовые условия. Получилось что-то вроде дворца, к которому приделаны три высокие башни, две новые круглые и старая прямоугольная. В зале за четырьмя односторонними столами свободно посещаются сотни три гостей. Здесь собрался весь цвет Оверни и представители других территорий Франции. Лучшие гости сидят на помосте высотой с метр. Жених и невеста — на двойном кресле под синим балдахином, расшитым золотыми лилиями. Едят и пьют с золота, но руками, облаченными в лайковые перчатки. Невеста Анна примерно на год моложе Серафины, но выглядит старше. Может быть, из-за тяжелой одежды в четыре слоя, которую навешали на нее. Анна с трудом поворачивается и поднимает руки. В придачу, на голове у нее странный темно-синий убор с рожками, отогнутыми вбок, с которых, как два баннера, свисала до плеч белая кисея. Казалось, что лицо девушки в рамке, точно на фотографии. На мужа, который старше ее в два с половиной раза, смотрит с обожанием. Теперь она стала герцогиней.

Справа от Людовика Бурбонского занимает место его мать Изабелла. Видимо, старушка страдает близорукостью, потому что прищуривает глаза, когда смотрит в мою сторону. Серафина — ее воспитанница. Наверное, по выражению моего лица определяет, насколько хорошо внучка справляется с поставленной задачей. Я демонстративно отрезаю маленький кусочек говяжьего мяса от большого и немного пережаренного, положенного на нашу тарелку слугой, и придвигаю ножом к Серафине, предлагая отведать. Это один из способов ухаживать за дамой. Еще можно выискивать у нее на голове блох и вшей, как делают обезьяны, но это уже при более близких отношениях, после «подержаться за ручку» и перед поцелуями. Девушка берет мясо двумя пальчиками правой руки, облаченной в тонкую лайковую перчатку, у которой тыльная часть расшита красными, желтыми и зелеными нитками в виде георгина.

— Научи меня пользоваться этой штукой, — показывает Серафина на вилку.

Я отдаю ей вилку, показываю, как ей накалывать. Большого ума не надо, только опыт. Правой рукой у девушки получается хорошо, а вот левой — не очень.

— Ничего, научишься, — говорю я. — Как понимаю, времени на уроки у нас с тобой будет много.

На этот раз щечки ее предательски розовеют. Наверное, от счастья, что охота удалась.

После пира были танцы. Я не большой любитель отплясывать, но в данной ситуации отказ поняли бы немного шире. Отказываться от Серафины я не собирался. Не скажу, что наконец-то с десятого или какого там взгляда влюбился в нее, но она мне нравилась. Тем более, что была сравнительно чистоплотна и стремилась учиться. Впрочем, до свадьбы все невесты подают надежды, а после свадьбы — милостыню.

На седьмой день перед пиршеством, когда уставшие гости, разбившись на небольшие группы, ждали, когда уставшие слуги приготовят столы, ко мне подошел двенадцатилетний юноша в пуленах с короткими носами — паж Людовика Бурбонского — и произнес важно, стараясь казаться взрослым:

— Герцог хочет поговорить с тобой.

Жених был в новой темно-синей котте, украшенной золотыми лилиями. Мне кажется, в его любви к королевским символам проглядывали нереализованные мечты о троне. Герцог Людовик тоже устал. Шесть дней обжорства и пьянства кого хочешь вымотают. Утешало то, что сегодняшняя попойка будет последней. Завтра отдохнем от пира, а послезавтра отправимся в поход.

— Я заметил, что у тебя сложились хорошие отношения с моей дочерью, — произнес Людовик Бурбонский таким тоном, будто для него это было неожиданным открытием.

Чтобы избавить его от дальнейших маневров, я сказал:

— Красивая и не глупая девочка. Я бы взял такую в жены.

— Она еще молода для замужества, и я пока не решил, за кого ее выдать, — по инерции продолжил он, умолчав, что его жена моложе Серафины, а потом, устав, видимо, и от дипломатии, произнес: — Зимой решим этот вопрос. — И предупредил: — Как понимаешь, приданое будет небольшое.

За внебрачными дочерями земли не принято давать, только деньги, которых у богатых сеньоров постоянно не хватает.

— Родственные связи бывают важнее денег, — сказал я.

— Это точно! — вяло улыбнувшись, согласился герцог Бурбонский и перешел ко второму важному вопросу: — Коннетабль Бертран дю Геклен хочет, чтобы ты присоединился к его армии. Договор заключишь с ним. Странная просьба, ведь мы будет воевать вместе!

— Наверное, он опасается, что мой отряд ненароком оставят охранять какой-нибудь замок, — высказал я предположение.

— А ты хочешь остаться?! — удивленно произнес герцог, решив, что именно на это я и намекаю.

— Конечно, нет! — искренне признался я.

— Ты ему нужен потому, что трофеев много добываешь, — высказал предположение Людовик Бурбонский. Наверное, судил по себе. — Бертран дю Геклен сейчас в любимцах короля, лучше с ним не ссориться. Так что отправляйся к нему хоть завтра.

— Так и сделаю, — сказал я и, не удержавшись, признался: — Устал я уже от пира!

— А каково мне! — воскликнул герцог так искренне, что мне стало жалко его.

Серафина болтала с подружками неподалеку от нас. Она делала вид, что занята разговором, но, как только я отошел от ее отца, сразу оказалась у меня на пути. Мы уже прошли с ней стадию «подержаться за ручку» и, поскольку я не специалист по ловле блох, перескочили сразу к поцелуям. Впрочем, отдаться полностью этому процессу не позволяло отсутствие укромных уголков и переполненность замка гостями.