Сехмет же всегда славилась своей приверженностью к облику женщины-львицы. Тяжёлые лапы мягко ступали по искрящимся переливам пола. Подойдя к Оку Ра, богиня остановилась и задумчиво начала листать миры…

– Ничего нового ты не найдёшь…

– Отец Ра предупреждал перед уходом, что так и будет – голос её отразился вдалеке от стен Чертогов и заметался под потолком шепчущим эхом.

– Возможно, что скоро начнут уходить и остальные…

– Мне тяжело принять это. Ты же знаешь, моя природа такова, что постоянство меня не угнетает. Я – основа семьи, Тот. И возможный Исход пугает меня.

– Но ты ничего не сможешь изменить. Эта вселенная становится тесна для нас. И для большинства братьев и сестёр постоянство и скука – смертельны. Я не осуждаю отца. Когда создавал нас, он был молод и горяч. Миры казались ему восхитительными игрушками. Как и нам в детстве… А сейчас мы слабеем. Возьми любой из этих миров, они все развиваются, как близнецы. Они перестали давать нам силу, Сехмет. Мы очень быстро слабеем…

– Тот, я не зря позвала именно тебя. Создавая нас, свои инструменты, Отец Ра дал нам разные силы и разные стремления. Вы все исчерпали себя, я понимаю. Но я – нет. Если начнётся Исход – я погибну.

– Сехмет, они, эти создания, безнадёжны. Возьми любой мир. Они изобретут колесо и построят бессмысленные пирамиды, будут воевать и разрушать царства… Приносить кровавые жертвы и одолевать нас просьбами... Каждый из них тянет одеяло на себя. Силу, богатства, ресурсы мира. Власть – их фетиш. И так из мира в мир – всегда одно и то же. Для нас это стагнация, Сехмет. Вспомни, как Анубис пытался получить силу, сжигая планеты. К чему это привело? Никто из нас не способен был собрать эту силу. Кроме него. А ведь у Анубиса даже нашлись помощники из самых слабых родичей. Сколько общих усилий понадобилось, чтобы обуздать разрушения! Но никогда созидание не давало такой вспышки. Никогда... Сейчас общие силы и силы Анубиса почти равны. Но этот безумец всё ещё способен победить нас. Нам просто опасно здесь оставаться.

– Тот, ты должен понимать, что Исход окончательно нарушит равновесие. И нарушит не в нашу пользу. В следующей вселенной будет то же самое.

– Чего ты хочешь?

– Мы пробовали всё, кроме одного.

– О чём ты?

– О случайности, Тот. Я говорю о случайности.

– Ты, живущая дольше нас всех, веришь в случайность?!

– Если она действительно случайна. Я много думала, Тот. Всегда и на всех планетах всё происходило согласно нашей воле. Ни одна песчинка в Часах Времени не падала сама по себе. Чтобы получить силу, мы тратили свою Силу на эти крошечные миры. Просто подумай… Один мир и несколько тысяч лет… И, может быть, всё изменится. Может быть, Тот, это и есть наш шанс? Может быть, именно это и будет толчком к развитию?

– Но…

Мужчина был явно растерян.

– Тот, мир, разорвавший порочный круг развития, станет источником созидательной Силы. Согласись, несколько тысяч лет их времени не имеют значения для нас. Главное – случайность и невмешательство. Это ведь и их шанс тоже, Тот.

– Смешно. Неужели, Сехмет, ты действительно веришь, что люди способны измениться?

– Дело не в вере или неверии, Тот. Они тоже дети. Дети отца нашего Ра. Может быть, и пришло время им повзрослеть? Их просто нужно отпустить.

– Мне кажется, что они безнадёжны... Как ты хочешь это сделать?

На узкой ладони Сехмет блеснула крошечная искра.

– И в какой мир ты отправишь это?

На львиной морде Сехмет смешно зашевелились усы – она улыбалась.

– Не знаю, Тот… Более того, я не хочу знать.

И кинула искру в Око Ра…

Пробуждение было на редкость болезненным. Мышечные боли равномерно распределены по телу, голова просто чугунная, сильная боль в боку… Темнота, влага, странные запахи…

Я аккуратно потрогала бок – перебинтовано… Неужели ожоги?! Кстати, почему темно? Разве в реанимации гасят свет? И тут я резко подскочила на кровати:

– Бася!

Этот скачок привёл только к рванувшей меня когтями боли и обмороку…

Второй раз я очнулась под странное бормотание:

– … мудрый Тот… И вразуми меня, и пошли помощь… /неразборчиво/… в жертву самого сильного жеребца царской конюшни…

Я с трудом приоткрыла слипшиеся ресницы. Пещера. Ну или какое-то подземное убежище. Невозможно объяснить, почему я так решила, но то, что я нахожусь глубоко под землёй – не вызывало сомнения. Небольшая комната, метров двадцать, с двумя кривоватыми и толстыми колоннам и очень низким потолком, стены белёные, но уже очень давно. И побелка, и штукатурка местами обвалились, обнажая где-то камень, а где-то плесневелый кирпич. Чадил и мерзко вонял факел, вставленный в какую-то щель в стене.

На полу распростёрся человек, судя по лысине на макушке – мужчина. Он был расположен боком ко мне, и именно он и бормотал странные слова. Первая мысль была – маньяк! Меня поймал маньяк и теперь…

А что теперь? Я не привязана, может встать тихонько и треснуть его по башке?! Пожалуй, я могла бы встать. Болит бок, сильно, но уже не так жутко, как в первый раз. Голова ясная, ожогов нет. Ожогов? Да, я же горела, я помню! Эта страшная вспышка, и… И больше ничего не вспоминается. Свет факела очень неровный, в воздухе гуляет сквозняк и огонь так мерцает… Но даже в неверном свете этого факела я видела тонкие полудетские руки с абсолютно гладкой кожей. У меня лично, возле локтевого сгиба, был старый, но заметный ожог от костра – в детстве баловались. Я закрыла глаза и ощупала это место пальцами. Нет, кожа совершенно гладкая, никакого ожога на ней никогда не было…

Почему-то у меня зачастило сердце и пересохло во рту. Вся ситуация напоминала какой-то безумный фарс. Ну, не попаданка же я, в самом-то деле?!

Я подняла чужие тонкие руки, которые чувствовала своими, и ощупала голову. Очень странное ощущение, очень… Волосы – явно не мои. Лицо узкое, и… Руки говорят – «всё как обычно», разум говорит – «ты в чужом теле, Верка»… А во рту у меня просто пустыня Сахара. За глоток воды я бы отдала всё на свете.

Моё шевеление услышал или почувствовал тот, с лысиной. Подскочил и кинулся ко мне. От неожиданности я вжалась в стену.

– Царевна Инеткаус! Царевна! Ты живая, ты пришла в себя!

И заплакал…

Вот же… Ну, по крайней мере, я не чувствую от него угрозы.

Пожилой мужчина, думаю, за шестьдесят. Плохо выбрит или, скорее, сильно зарос неопрятной седой щетиной. Грязноватая льняная хламида покрыта пылью и пятнами. Хотя… Сложная и яркая вышивка по краю воротника и подолу. Тяжёлое ожерелье на шее. Такое, похожее на египетское ожерелье-воротник. Самое странное, что, хотя его речь мне и кажется совершенно чужой, но я его понимаю. Только, как бы сказать-то – с задержкой понимаю. Секунда или две проходят, пока поток незнакомых звуков преображается в уме в понятные слова…

– Я молился Тоту и он снизошёл до меня! Силой мудрого бога и моим малым искусством я извлёк стрелу, царевна. И рана затягивается.

– Я хочу пить.

– Сейчас-сейчас, царевна!

Язык, на котором я говорю – чужой! Я в жизни такого и не слышала! Но я попросила пить, и только потом поняла, что именно сказала. Получается, если не задумываться, то я могу говорить на местном? Бред… И это его странное обращение. Царевна? Ну и кто из нас сумасшедший? Не в таких трущобах живут царевны, не в таких… Да и имя это – Инти… Интипаус, или как там правильно? Точно – не Россия.

Старик метнулся куда-то в тёмный угол и, немного пошумев там, принёс глиняную пиалу с чем-то противно пахнущим.

– Что это?

– Пиво, царевна. Я сегодня снова пробрался на кухню…

Мне было уже почти всё равно, так хотелось пить. Кисловатое, необычное на вкус и даже не такое уж противное, как можно было ожидать, если судить по запаху. Дома я никогда не пила пиво, просто не понимала его вкус, но, разумеется – знала. Как и все подростки в компаниях, лет в пятнадцать я попробовала «взрослый» напиток. Пробовала несколько раз, но так и не полюбила. Это пойло ничем не напоминало ту гадость, которую называли пивом в моём детстве. Я допила всё, что было в пиалке, и снова легла на жёсткую постель. Пусть невкусно, но жажду утолило. Закрыла глаза. Мне нужно было подумать. А рукой, совершенно непроизвольно, как-то машинально, сделала странный жест. Приоткрыла глаза и увидела, что старик кланяется и уходит, бормоча: