___________________________________

Хатшепсут была первой, но не единственной женщиной-правительницей Древнего Египта. Нефертити правила после нее, а затем и Клеопатра, но ни одна из них не взяла титул фараона, как Хатшепсут.

И Нефертити и Клеопатра был просто царицами. Хатшепсут же сменила имя на мужской вариант – Хатшепсу и стала именно фараоном. И период ее правления стал периодом расцвета царства.

Но, точно не известно, добровольно ли она одевала эту бороду и строила храмы со своим бородатым изображением или делала это под принуждением. Она не была единовластной, хоть и была главной. Одновременно с ней правителем считался ее пасынок. Возможно, бородой она приравнивала себя к фараонам-мужчинам.

Пасынок, кстати, как неблагодарная свинья, после ее смерти повелел стереть все упоминания о ней.  Чтобы в истории он остался как единственный правитель. Но на наше счастье статуй и храмов, стел и изображений, упоминаний в документах и ее подписей было слишком много и значительная часть уцелела.

И начались трудовые будни…

Пока мои покои ремонтировали по утвержденному мной плану, я перебралась в комнаты фараона. Они несколько пострадали от присутствия здесь чужих.

Когда семья Джибейда покинула дворец – мародеры и солдаты успели порезвится в брошенном месте. Особого урона нанести не успели, но все ткани со стен и окон, все ковры и доступная мебель были растащены. Благо, что резвится они могли меньше суток – потом Сефу организовал охрану и дальнейшее разграбление прекратилось.

По кладовкам и комнатам, куда не добрались грабители, мне насобирали разрозненных табуреток и столов. Признаться, меня это не слишком беспокоило. Ничего страшного во временном скромном обустройстве я не видела, хотя Амина и пробовала меня аккуратно пристыдить:

– Это недостойно дочери Великого Ра, царица.

– Я царица, Амина, а значит я и решу, что достойно, а что – нет.

Ругаться с ней мне не хотелось. Она была преданна мне и перенесла вместе со мной не малые тяготы и опасности. пусть уж ворчит на меня, хоть кто-то должен быть рядом, кто позволяет себе ворчать. Иначе, от всяких этих славословий я скоро забронзовею, как памятник собственному величию.

Гораздо больше меня волновали проблемы опустошенных продуктовых кладовых. Да и казна, которую мы вернули на место под контроль Идогба не поражала воображение. Как ни странно, большую часть богатства, не считая тканей, украшений и всяческих ваз, статуэток и дорогой мебели, фараон хранил в зерне.

Местная денежная система показалась мне достаточно странной.

Меркой считался так называемый дебен. Это кусочек металла около девяноста грамм весом. Что-то вроде толстой проволоки, скрученной в плоскую спираль. Ну, те самые странные кусочки золота, что я видела в подношении Акила. Дебен, кстати, мог быть из золота, серебра и, даже – бронзы. Но металлов было мало, стоили они изрядно, потому самих дебенов существовало не так и много. Часто, при сделке, они являлись просто условной единицей.

Здесь во всю процветал натуральный обмен и сделка вполне могла выглядеть так – землепашец поставляет купцу пшеницы на два дебена и ячменя на два дебена, а купец поставляет землепашцу тканей на два дебена и мебели на два дебена. При этом самих дебенов ни у купца, ни у землепашца не было.

первое, что я считала сделать необходимым – наладить выпуск монет. Но для штамповки монет из золота и серебра необходим штамп из более твердого металла. А железа здесь еще не знали. Хотя…

– Сефу, Хасем, это вопрос к вам… Скажите, боевые мечи всегда делают из бронзы?

– Конечно, госпожа! Из самой лучшей.

– Но это мечи для обычных солдат. А самые лучшие мечи, из небесной стали? Слышали ли вы о таких?

– Это большая редкость, госпожа! И очень большая ценность.

Хасем немного подумал и добавил:

– Если тебе нужен такой меч, царевна, то я принесу тебе меч Джибейда. Он сделан из небесного металла и отличается удивительной прочностью!

– Я буду благодарна, Хасем. Но этого мало. Я прошу вас узнать, у кого еще есть такие мечи или такое железо и выкупить все, сколько вы сможете.

– Как прикажешь, царевна.

Следующая проблема, которая меня нервировала, требовала срочного решения. Но я еще слишком плохо разбиралась в системе управления и в налогообложении.

– Вы можете идти, воины. А ты, Хати, пригласи ко мне главного сборщика налогов.

Невысокий жирненький мужчина, благоухающий потом и ароматическими маслами, разодетый и обвешанный драгоценными украшениями так, что вряд ли мог легко поднять руку или повернуть голову, кинулся ниц.

– Как зовут тебя?

– Сирофан, о прекрасная царица, чей лик подобен…

– Довольно. Встань и присядь на эту скамью.

Толстяк неуклюже елозил по полу – с таким пузом и двигаться то трудно! Наконец он угнездился на невысокой скамеечке. Скамейки для посетителей я специально приказала поставить так, чтобы они не могли заглянуть в записи, которые я вела сама. На русском языке, естественно. Хотя сидеть в присутствии фараона и запрещалось, но я рассудила, что с людьми, с которыми сложится нормальный деловой разговор можно быть и помягче. Пусть они воспринимают это как мою милость. А потом и привыкнут.

– Расскажи мне, Сирофан, как собирают налоги в мое стране. Какие законы есть для разных случаев и какую долю кто должен платить.

– О прекрасная царица, я, ничтожный червь, много лет вел дела отца твоего, мудрого и великого Нечихорета и всегда соблюдал его интересы. Зачем тебе, дочь Великого Ра, заниматься столь низменными вещами? Я и впредь буду блюсти все интересы царственного дома и…

Ой, как же они надоедают своим словоблудием! Ну, совершенно же невыносимо слушать это ежедневно! Зато у меня есть волшебное слово – палач!

– Скажи, Сирофан, кто научил тебя на вопросы царицы умничать и превозносить себя и свои заслуги? Я отправлю к этому человеку своего палача, дабы не учил более дурному моих слуг.

Толстяк бросился ниц и начал умолять…

– Замолчи. Встань и ответь на мои вопросы.

Ответы меня не порадовали от слова «совсем». Налоги собирали трех видов, но все три вида достаточно грабительские. Около трети всего, что собрано с земли. Сама земля редко принадлежала пахарю. Зато система сбора налогов и проверки их была не просто чудовищно раздута. Она включала в себя очень-очень многоступенчатую систему проверки проверяющих и все это контролирующее и ворующее сообщество кормилось за счет казны. Ну, и уверена, что и за счет обвеса-обмера землепашцев.

думаю, крестьяне, как и положено во всех слабо развитых странах жили в нищете и голодали.

Все это нужно менять. Менять срочно! За воровство – смертная казнь, как в Китае. И уж тут я жалеть не стану никого. Для того, что бы жировала одна наглая чиновничья рожа, должны голодать десятки тех, кто производит продукт. Думаю, нам с Имхотепом и Идогба, который не слишком-то и похож на своего брата-близнеца, придется существенно пересмотреть все действующие законы, касающиеся сбора налогов.

Но первый закон, который я подписала и который огласили сперва в Мемфисе, а потом и далее, по деревням и селам, касался не понижения, а очень существенного повышения налога. И вызвал некое смутное брожение в массах. Но брожение это так и кончилось ничем, ибо касалось оно меньшей, богатой, части населения.

По высочайшему повелению дочери Великого Ра, владычицы Верхнего и Нижнего Египта, покорительницы Нубии,/покорили, правда, без меня и задолго до меня, но титул мне достался по наследству/ и владетельницы всех окрестных земель и вод, налог на каждого раба поднимался в десять раз!

Да, и я не сошла с ума, а предварительно долго и нудно обсуждала проблему рабства с Имхотепом и Ибонгом. Они не слишком поняли, чем меня так раздражает рабство, но раз уж Великий Ра против – значит, нужно провести реформу максимально быстро и наименее болезненно!

Рабство, кстати, и не было так уж сильно распространено. Но и откладывать решение этого вопроса я не считала нужным. Такие вещи стоит давить в зародыше. Иначе оно впитывается в плоть и кровь даже умнейших людей своего времени, а потом мы читаем омерзительные в своей наглости утопии. Уж не знаю, откуда, из каких глубин древнего мира выдернули братья Стругацкие эту цитату, но помню я ее с детства: «…Устройство было необычайно демократичным, ни о каком принуждении граждан не могло быть и речи (он несколько раз с особым ударением это подчеркнул), все были богаты и свободны от забот, и даже самый последний землепашец имел не менее трех рабов.»