— Нам сразу сказали, но мы девочки гордые.

На некоторое время замолкаем, каждая думая о своем. Не знаю, о чем думают они, но я размышляю о том, что хотела бы обратно к Кириллу, хотя, по-хорошему, мне нужно оставаться здесь. Я приехала стажироваться, а Кириллу лишь навязалась. Столько проблем ему доставила. Не знаю правил, но подозреваю, что после вчерашней драки некоторое время он не сможет оперировать. Это ведь худшее наказание для хирурга, разве нет?

Отмахиваюсь от резко возникшего чувства вины. Я Кириллу обязана многим, но он не имеет права обвинять людей в том, чего они не делали. И требовать у меня уйти со стажировки — тоже. Боюсь только, что он расскажет отцу, и уйти точно придется. Да папа меня оттуда за загривок тащить домой будет! Даже слушать не станет. Он вообще даже слышать не хотел о криминалистике. А уж Орлов для него… как тряпка красная для быка. Терпеть он его почему-то не может. Как я заметила, его многие не любят, но на то он и лучший журналист. У таких всегда много врагов. У Кирилла вот тоже.

— А хорошо тут, да? Уютно, — осматривается Люда. — И ванных три.

— Я на это и купилась, — говорит Настя.

Она не пользовалась квартирой, потому что не хотела, чтобы все знали, что она из провинции, а не столичная. Оказывается, ее сразу раскусили и в компанию к себе взяли, только чтобы потом унизить. Она поэтому и переехала, надоело ей жить в хостеле и бояться за свою целостность. Все-таки люди там разные бывают. В последний раз Настя ночевала с приезжими строителями другой национальности.

— Не на это ты купилась, а на безопасность!

Кто-кто, а Люда за словом в карман не лезет, сразу Настю осаждает. И мне вдруг становится понятно, что девочки они хорошие, хоть и на стажировке мы едва обмолвились парой фраз.

— Кать, — это Настя, — ты прости меня за тот случай в клубе. Я знала, что они тебе чего-то насыплют, но согласилась все равно. Ближе хотела быть.

— Проехали уже.

— Ну и как тебе ближе? — снова Люда. — Понравилось? Глупая ты, Настя. Эти мажорчики с такими, как мы, могут только вот так — с презрением. Мы им своими никогда не станем.

— Я и не собираюсь своей. Но одного из них завоевать ведь можно. Ну, чтобы жить красиво.

Девочки снова спорят. Люда подъедает из вазочки печенье, несмотря на Настин запрет, а я с сожалением отмечаю, что чай кончился, а время перевалило за полночь. Завтра утром вставать. Несмотря на переезд, никто нам поблажек давать не будет. Завтра на стажировку, как обычно. Без опозданий. И если мне еще можно, то девочкам Евгений такое с рук не спустит.

— А это мы теперь можем на такси ездить! — вдруг говорит Настя. — Скинемся, и почти то же, что и метро.

— И правда! Ты с нами, Кать?

— Конечно, с вами.

— А ты нормальная, — толкает меня в бок Настя. — Реально, прости, что тогда так. Вообще… надоели мне эти мажоры. Снобы редкостные. Короли жизни. Так хочется их с небес на землю спустить, не передать.

— Спустишь их, как же… им все нипочем, как с гусей вода.

— Богатые тоже плачут, слышала?! — хмыкает Настя. — Я уверена, что так и есть, просто причины для слез там другие.

— Ой, да чего им плакать? — фыркает Настя. — Деньги есть, жилье тоже. Они не думают, как заработать на хлеб.

— Думаешь, только поэтому плачут? Других причин нет?

Девочки быстро перескакивают на эту тему, и спор заканчивается около двух часов ночи. И то, если бы завтра был выходной, подозреваю, мы бы сидели еще, но общими усилиями приняли решение пойти спать. Я в споре практически не участвовала, так как, в зависимости от доводов, принимала то одну, то другую сторону. Я не уверена, что у богатых нет причин для слез. Думаю, их много. Ну а как иначе? Мы все люди, вне зависимости от количества денег в кармане.

Я с трудом заставляю себя сразу лечь, не глядя в телефон. Не хочу знать, писал мне Кирилл или нет. Ни второго, ни первого не переживу. Чувствую себя так, будто предала его. Забралась к нему в жизнь, в постель, а в итоге сбежала. Но и по-другому поступить я не могла. Кирилл… очень странные вещи говорил. Что Рома тех людей нанял, что мне нужно срочно со стажировки уйти. Злился еще на меня, хотя в чем я виновата? Я просто хочу быть журналистом. Первоклассным.

Ночь проходит незаметно, а утром я едва поднимаюсь с кровати. Хорошо, что до места назначения нам пять минут на такси. Поспать получилось аж на сорок минут больше. Ну а благодаря тому, что ванных аж три, так и здесь время сократилось на сборы. В итоге не только не опаздываем, а еще и раньше приходим и сразу разбредаемся по своим рабочим местам.

Роман Львович приезжает сегодня позже. Я успеваю проверить расписание, перезвонить клиенту, который просил перенести его на другую дату, и даже выпить кофе.

— Доброе утро, — говорю Орлову с улыбкой.

— Доброе, Кать. Кофе мне на стол и расписание на сегодня.

— Пять минут. Что-нибудь еще?

— Тебя…

— В смысле?

— Тебя возьму с собой сегодня кое-куда, ты не против? По работе, конечно.

— По работе — не против.

Отвечаю я без запинки, но что-то меня словно царапает изнутри. Как-то… непонятно. Я вроде бы и привыкла к его чувству юмора, но иногда проскальзывает непонимание.

— Этой ночью кое-что произошло, Кать…

— Что?

— Убийство. Мы на место поедем, фотографии посмотрим. Готова?

— Спрашиваете! Конечно! Ребята тоже поедут?

— Те, кого отобрали на индивидуалку, но они еще не знают, что мы вообще куда-то едем. Не проболтайся, хорошо?

— Хорошо.

— Жду кофе.

Я немного опаздываю и с кофе, и с расписанием, потому что дрожу от волнения и витаю в облаках. Первое настоящее дело. Возможность побывать на месте преступления. Орлов напишет статью, и я уверена, что там будет что-то гениальное, как и все у него. Разоблачение, интриги, скандалы. Мне не терпится. Наверное, это странно для девушки, хоть тут на стажировке я не одна девочка, но парней все же больше. Нас только пятеро. Двое, насколько я знаю, по стопам родителей пошли и не особо-то жаждут стажироваться в криминалистике.

А я этим горю. Но в семье следователя, где вместо картинок в детских книжках я видела фотографии окровавленных трупов, иначе и быть не могло. И нет, отец мне их не показывал. Я однажды нашла их сама. Мне было тринадцать. Помню, я сильно впечатлилась, испугалась за папу, но после этого стала слушать его с интересом. Наверное, именно тогда мне захотелось быть ближе к этому, но в полицию я бы не пошла, а журналистика меня по-своему притягивала.

На место я еду на нервах. Не могу успокоиться. Закусываю губу до тех пор, пока не чувствую вкус крови, заламываю руки. Остальные ребята расслаблены, шутят, но им Орлов не сказал, куда мы направляемся, только что это будет интересно.

Как только прибываем, видим полицию, ленточки, которыми огорожено, видимо, место преступления.

— Сюда нельзя, — нам преграждают дорогу.

— У меня пропуск.

Орлов что-то протягивает полицейскому, и нас пропускают. Правда, через минуту мне хочется вернуться за ленточку и сбежать отсюда как можно дальше, потому что убитыми оказываются те отморозки, что остановили меня у клуба. Жуткую татуировку под левым глазом у одного из них я, пожалуй, запомню на всю жизнь.

— Итак… — начинает Орлов, а меня жутко мутит, и впервые кажется, что я не там, где должна быть.

Кирилл

— Дядя Кил, — ко мне на всех парах летит Сонька — дочка моего брата Марка и его жены Василисы.

На лету подхватываю ее на руки, кружусь вокруг своей оси. Она меня ждала, обнимает крепко-крепко, а я ей втихаря сую маленькую шоколадку. В прошлый раз получил нагоняй от Марка за то, что таскаю сладкое, когда они пытаются его ограничить. Урок усвоил, ношу теперь упаковки в два раза меньше.

— Снова маленькая, — хмурится.

— С такими зайчиками делают только маленькие.

Вру, конечно. Если бы Сонька знала, где я покупаю эти шоколадки и какие громадные сладости там можно заказать, не вышла бы оттуда, пока бы мы не скупили всё.