— Снова шоколад, — укоризненно говорит вышедшая Васька.

— Опять, — подмигиваю ей. — У меня нет выхода теперь. Представь, что я однажды приду без шоколадки.

Маленькая Сонька в ужасе распахивает глаза.

— Спокойно. Шоколадки будут всегда, — говорю исключительно ей на ушко.

Она смеется, слезает с моих рук и уносится куда-то в дом. Видимо, показать новую игрушку, которую ей подарили родители. Уверен, что это так, потому что Марк с Васькой точно так же балуют Соньку, как и я.

— Как твои дела? — спрашивает Василиса, обнимая меня за плечи.

— Нормально.

— Выглядишь уставшим. Много работы?

— Меня отстранили.

Вася в шоке распахивает глаза. Смотрит на мое лицо, затем на туловище, руки, ищет следы увечий и находит их на костяшках.

— Господи… что? Что случилось?

— Не успел приехать, а уже довел мою жену до истерики, — это подходит уже брат.

Протягивает руку, здороваемся. Он тоже сразу замечает уже начавшую заживать сбитую на костяшках кожу. Хмурится, поднимает голову, долго смотрит на меня. Вижу, как сцепляет челюсти.

— Расскажешь?

— Ничего особенного. Заступился за девушку рядом с клубом.

— С клубом. За девушку, — начинает говорить тоном школьного учителя. — А про руки? Про руки ты думал?

— Не было времени думать, Марк. Они ее изнасиловать пытались.

Спокойствие сносит, как и не бывало. Стоит только вспомнить те две трусливые мрази. Снова руки в кулаки сжимаются, как представлю, что они могли с ней сделать. Вряд ли Орлов бы позволил, наверняка бы скосил за принца, спасшего принцессу, но меня выносит от одной мысли, что они ее запугивали, касались своими грязными лапами.

— Особенная девушка, что ли?

— Не особенная.

Теперь уж точно нет. Я, когда вернулся домой и не нашел ее вещей, пришел в ярость. Разбил тарелку, из-за чего поранил руку чуть выше запястья. Даже швы пришлось наложить в домашних условиях. А потом как-то отпустило. Не так чтобы насовсем, конечно. К сожалению. Хотелось бы избавиться от этого наваждения. Сбросить его с плеч и забыть. Не думать о том, что Катя за те несколько недель, что провела рядом, стала для меня чем-то большим, чем просто дочкой друга, с которой я пару раз переспал.

— С каких пор ты влезаешь в драки, защищая незнакомых баб у клуба?

— Марк… — Василиса кладет руку ему на плечо.

Тормозит дальнейшие его высказывания, успокаивает. Когда-то давно, когда мы еще с ней работали в больнице вместе, она очень сильно мне нравилась. Тогда казалось, что вот она — любовь. Я хотел, чтобы она бросила моего брата. Хотел, чтобы ушла от него и предпочла ему меня. Так было, пока я не понял, что мое отношение к ней не что иное, как влюбленность. Легкая, непродолжительная, проходящая.

А у них вот… не прошло. Столько лет уже вместе. Соньке сейчас три. Она смышленая маленькая девочка, веселая и чем-то очень сильно напоминает Василису и… ее сестру. Ту самую, которую я когда-то не смог спасти. Поначалу мне казалось, что привязанность к Соне — попытка как-то покаяться. Сделать что-то хорошее после чудовищного поступка, но постепенно Соня завоевала мою любовь своей. Она стала единственной и первой женщиной, к которой я так сильно привязался. И я очень благодарен за то, что Василиса простила мне сестру. Не сразу, конечно, со временем. Даже не знаю, что было бы, если б не простила.

— И что теперь? — нахмурившись, спрашивает Марк.

— А что?

— Что будешь делать? Работать…

— Меня не уволили, Марк, а отстранили на время восстановления. Как ты понимаешь, оперировать так мне позволить не могут, так что…

— Чем ты думал…

— Не думал, — признаюсь.

Марк хмыкает, совершенно не веря в случайную встречную. А я, в общем-то, и не планирую его убеждать.

— А что с… клиникой?

— А что с ней?

Да, я делаю вид, что не понимаю.

— Ты когда последний раз там был?

— Давно. Там же главврач, отчеты мне присылают, что мне там делать?

— Может… стоило бы как-то…

— Марк, — мотаю головой, пресекая его попытки развить эту тему. — Не стоило…

Василиса предусмотрительно нас оставляет. Когда дело доходит до разговора о клинике, которая мне досталась в наследство от отца, говорить мы можем долго. Очень долго. И не всегда на повышенных тонах. Сейчас мне вообще об этом разговаривать не хочется, впрочем, за столько лет, что он сидит в тюрьме, я так и не нашел в себе сил поговорить с братом о его странном завещании, в котором он оставил свое детище, свою клинику, мне. Не Марку, не Мише, не науке, а сыну, которого всегда считал недостойным ублюдком. Я даже не знаю, почему он оставил ее мне, потому что ни разу не пришел его увидеть.

Я знаю, что Марк скажет, потому что мы бесчисленное количество раз заводили разговор. И каждый раз брат говорил о том, что мне пора уволиться с должности и перейти в свою клинику, занять там место директора и главного хирурга, но я даже представить не могу, что буду руководить там, где когда-то главенствовал отец. Это выбивает меня из колеи, потому что он всегда говорил мне, что я недостоин. Приучил меня к тому, что я — пыль на его ботинках и никогда не стану настоящим хирургом.

Так что войти в клинику, где работал он, для меня сродни кощунству. Я даже не был там ни разу. Она досталась мне в наследство, я поговорил с главным хирургом после отца и назначил его на должность руководителя. Периодически мне присылают оттуда отчетность с доходами, к которым я, между прочим, тоже не прикасаюсь. Потому что я всегда знал, что не получу ничего. И получить самое важное от него было для меня непонятно. Я даже думал, что завещание подделали, но нотариус заверил меня, что отец написал его давно. Задолго до того, как устроил мне веселую жизнь в клинике, куда меня впервые взяли.

— И сколько ты будешь так бегать? — спрашивает серьезно.

— Я не бегаю.

— У тебя собственная клиника, с которой ты можешь сделать все, что хочешь. Измени концепцию, переименуй и властвуй. Ты не хочешь добиться большего?

— Я и так вроде бы добился.

— Но со своей клиникой…

Договорить ему не дает звонок в домофон. Совсем недавно они с женой переехали в дом, сменив квартиру, чтобы было удобнее. Да и Соньке тут больше нравится.

Марк поднимается и идет открывать, а через несколько минут возвращается вместе с двумя представителями закона.

— Саенко Кирилл Савельевич? — смотрят в упор на меня. — Позвольте задать вам несколько вопросов.

Катя

— Почему именно этот случай? — доносится чей-то шепот справа. — Других не было? Что тут интересного и скандального?

— Это убийство. Разве об этом нечего написать?

Я хочу закрыть уши руками и сбежать отсюда, пока Орлов ходит вокруг трупов, рассматривает их и фотографирует. Не знаю, кто ему дал доступ, честное слово, но насколько я знаю, опубликовать эти снимки он не сможет. Впрочем, дело ведь не в публикации. Он будет на уровне полиции искать виновных.

На месте преступления мы проводим не очень много времени, но даже этого периода хватает, чтобы мне физически и, главное, морально стало очень плохо. Роман Львович отдает распоряжения, каждому что-то доверяет, а когда дело доходит до меня, преодолевает разделяющее нас препятствие и, подхватив меня под руку, тащит в сторону.

— Ты узнала их?

— Узнала.

— Плохи дела.

— Почему?

— Потому, Катя… Два дня назад мы с ними вступаем в драку, а теперь их находят мертвыми. Мы будем под подозрением.

— Вы поэтому это дело взяли?

— Хочу быть поближе, — кивает.

Не спрашиваю, а как тогда быть Кириллу? Прятаться? Убегать? На нем куда заметнее внешне отразилась потасовка.

— Нам нужно предупредить Кирилла?

— Нельзя, — решительно запрещает Орлов. — Если позвоним, то наверняка станем не первыми, а главными подозреваемыми. О том, что у нас была потасовка, я сообщу полиции сам. Заранее. Чтобы потом не возникало вопросов.