Что ей ответить, я не знаю, поэтому молчу.

— Уходи. Проваливай отсюда и никогда мне больше не звони! — выкрикивает. — А впрочем, ты и не сможешь. Я тебя заблокирую, — самодовольно сообщает напоследок.

Я, признаться, только рад этому. Хоть и не планировал ей звонить, но рад, что Рита не плачет, а вот так меня выставляет, значит, я правильно все делаю. Нет у нас ничего общего и, пока мои чувства к Кате живы, не будет.

Уже в машине думаю, что собираюсь сказать, когда приеду в ресторан. Явно ведь придется разговаривать, не получится просто прийти и утащить ее с собой, как хочется. Придется объясняться, возможно, не только с Катей, а возможно, меня еще и отошьют. Но лучше сделать и не жалеть, чем не сделать и думать, что не все еще потеряно. Я должен поставить точку. С Катей. Осознаю, что могу сделать ей больно, а заодно и себе, если вдруг она не захочет меня ни видеть, ни говорить со мной, но и по-другому я тоже не могу.

Припарковав автомобиль у ресторана, снова достаю пачку сигарет, даже выбиваю одну и вставляю в рот, хоть и прикурить нечем. Да я и не стал бы. Я бросил курить. Решил после заключения, что пора избавляться от пагубных привычек. Что, в общем-то, было нетрудно на фоне моих страданий по Кате, на которые я мог отвлечься.

— Вы что-то забыли? — администратор ресторана удивленно на меня смотрит.

— Нет, у меня тут… еще встреча.

Если он и охренел, то мастерски не подал виду. Представляю, что он подумал. За один вечер встреча с двумя девушками в одном месте. Наверняка он и характеристику мне составил, впрочем, это не имеет никакого значения, потому что, как только я вхожу в зал, сразу же замечаю Катю. Она сидит за большим столом не только с тем парнем, с которым я ее встретил, но и с другими людьми. Их семеро. Все чокаются бокалами, правда, в бокале Кати какой-то сок. Или коктейль, потому что он существенно отличается по цвету от остальных.

Я наблюдаю со стороны. Стою и, как идиот, пялюсь на то, как она улыбается кому-то из тех, кто сидит с ней рядом. Так хочется, чтобы эту улыбку она адресовала мне. Улыбнулась для меня, а не для кого-то постороннего. Ловлю себя на том, что мне нравится так вот за ней наблюдать, смотреть, считывать ее эмоции.

Когда уже собираюсь подойти, она неожиданно встает. Что-то говорит присутствующим, а затем поворачивается боком, и я вижу то, что не успел увидеть раньше. Ее беременный живот. Он небольшой, но мне, врачу с многолетним стажем работы в клинике, его прекрасно видно. Я замираю на полпути. Вижу, как она направляется к туалетам, и уверенно шагаю за ней.

Катя

Почувствовав резкую волну жара, волной прилившую к щекам, поднимаюсь из-за стола и прошу у коллег прощения. Отлучаюсь в уборную, где несколько раз прикладываю холодные влажные ладони к лицу, надеясь, что это хоть как-то поможет, но непонятное волнение не проходит. Более того, добавляется колотящееся на разрыв сердце и сжавшийся где-то под грудью комок.

Я даже не поворачиваюсь, когда хлопает входная дверь в туалет. Продолжаю смотреть на себя в зеркало, не понимая, что со мной происходит. А когда вижу за спиной высокую фигуру Кирилла, так и вовсе думаю, что сошла с ума. Потому что это невозможно. Он не может стоять здесь, в паре метров от меня. Не может находиться в женском туалете, но когда он делает еще шаг, сомнений в том, что он не иллюзия, не остается.

Резко обернувшись, вдавливаюсь поясницей в раковину. Не могу поверить. И не хочу в это верить. Хочу закрыть глаза, а когда открою их — увидеть пустое помещение с несколькими кабинками. Я даже зажмуриваюсь, но Кирилл по-прежнему стоит передо мной.

Невероятно красивый. Те несколько месяцев в тюрьме ему никак не навредили, только закалили. По крайней мере, мне кажется, он стал шире в и так широких плечах. А еще его взгляд… изменился. Стал словно жестче. Но это ровно до тех пор, пока он не “сползает” к моему животу. После все кардинально меняется. Я вижу во взгляде шок, смятение, неверие.

— Ты беременна, — выдыхает так, словно я не приходила к нему в СИЗО и не рассказывала о беременности, не показывала тест и не ждала какого-то более вразумительного ответа, а не “и что?”

— Беременность, знаешь ли, не рассасывается, — говорю с раздражением и, схватив свою сумочку с раковины, собираюсь уйти.

Во мне клокочет обида. Она большими комками скапливается в горле и разрастается до таких размеров, что становится невозможно дышать.

— Подожди, Кать… Я не знал.

Преграждает мне путь, прикасается к плечам.

— Я тебе говорила.

— Говорила, но потом приходил твой отец и сказал, что ты сделала аборт. Я не знал, Катя. Даже предположить не мог, что Дима сказал неправду.

— Ты врешь, — отбиваю тут же его слова. — Даже слышать об этом не хочу. Ты зачем пришел, Кирилл? Ты сказал мне, что ребенок тебе не нужен, и я ушла. Зачем пришел сейчас? У меня… хорошо все. Я замуж выхожу, ясно? Твое появление здесь… лишнее.

— Замуж? — переспрашивает. — Ты говоришь правду? Правду, Кать?

— А что? — задираю голову. — Думаешь, с ребенком чужим никому не нужна?

— Нет, конечно, нет, но я забыть тебя не могу. Не выходишь ты у меня из головы.

— Поздновато для признаний, ты так не считаешь? — бросаю раздраженно и в который раз собираюсь уйти.

Злюсь очень сильно. Как он мог, господи? Как мог меня бросить, а потом заявиться и обвинить моего папу во лжи? И сказать еще, что скучал! Когда скучают, не бросают, не уходят и не терроризируют равнодушием. Когда скучают, приезжают, говорят об этом, не переставая, и просят прощения за ошибку. Прошло столько месяцев, во время которых он обо мне не думал, не вспоминал, не звонил и даже не спрашивал, как я.

— Катя, послушай, — пытается меня удержать. — Я действительно не знал. Не знаю, почему твой отец сказал мне, что ты сделала аборт, но он это сказал. А потом я видел тебя в сети, и ты ничего не говорила о беременности.

Сглатываю, потому что это правда. Я и сейчас не говорю. Молчу, хотя животик уже видно, и коллеги знают. Причин не рассказывать у меня больше нет, но я все равно медлю почему-то. Считаю, наверное, что моим подписчикам, пришедшим ко мне после скандала, это будет неинтересно.

— И у тебя не возникло желания поговорить со мной лично?

— Катя… твой отец не тот человек, который стал бы врать. И он очень доходчиво объяснил, что мы не подходим друг другу.

— Ничего уже не изменить, Кирилл, — бросаю напоследок, спеша покинуть туалет в ресторане и вернуться к коллегам.

Правда, дальше общение как-то не клеится. Я не упускаю момента, когда Кирилл выходит из ресторана, и с этого самого момента терзаюсь выбором: пойти за ним или остаться. Выбираю все же второй вариант, кое-как досиживаю до конца и буквально выдыхаю, когда первые коллеги начинают собираться. Поднимаюсь из-за стола вместе с ними.

Не скажу, что за этот непродолжительный промежуток времени мы сильно сдружились, но познакомились, это бесспорно. И все же я ухожу в числе первых. Забираю свой пиджак из гардеробной, прощаюсь со всеми и выхожу на улицу. Морозы давно закончились, и им на смену пришла весна, но несмотря на это, вечером на улице все же прохладно. Настолько, что мне приходится обнять себя руками и нервно посматривать на приложение такси, которое никак не желает найти мне машину.

— Ты ведь соврала мне, — слышу за спиной голос, который не ожидала услышать после сегодняшнего разговора.

Оборачиваюсь. Кирилл появляется будто из ниоткуда. Ждал, пока я выйду? Следил?

— О чем ты?

— О том, что ты выходишь замуж.

— С чего ты взял? — нервно дергаю плечами и повышаю цену в приложении такси.

— С того, что ты вызываешь такси.

— Это ничего не значит.

— Еще как значит.

Приложение мне не отвечает, и я начинаю шагать в сторону остановки, но Кирилл перехватывает меня и подталкивает к своей машине.