— Без глупостей, Рене. Пистолет заряжен серебром, а вытащить изо лба кинжал значительно проще, чем застрявшую в черепе пулю.

— Чес… — Рене, все еще не придумавший, как следует вести себя, слабо повел плечами, — Я… я не думал…

Ответом ему послужил сильный удар пониже лопаток. Пистолет перестал давить на подбородок, удерживать его более никто не собирался, поэтому мужчина, сделав несколько заплетающихся шагов, не удержавшись, полетел в снег. Правда, моментально развернулся и, стряхивая холодные снежинки с волос и лица, воззрился на собеседника уже куда как более трезво и, вместе с тем, зло.

Чеслав стоял, положив обе руки на ремень брюк, ухитряясь при этом все еще сжимать в одной из них пистолет, и наблюдал за родственником с неприязненной ухмылкой.

— Протрезвел? Хорошо, я предпочитаю общаться с хотя бы отчасти здравомыслящим человеком, а не с пьяным бродягой. Итак… — он тяжело шагнул вперед и, склонив голову, с хищным интересом уставился на продолжающего сидеть в снегу человека, — О чем же ты не думал, брат мой? О том ли, что убивать человека, спасшего твою жизнь, человека, связанного с тобой узами крови не есть достойное благородного дворянина деяние? Или же ты просто не думал ни о чем и никогда, как и сейчас? — рука, сжимающая пистолет, чуть дрогнула, и Рене напрягся.

— Чес… — опять попытался что-то сказать он и, упершись открытой ладонью в снег, предпринял неловкую попытку подняться на ноги, — Послушай, я…

— Не двигайся, Рене, — Чеслав поднял руку с пистолетом и, наставив его дуло прямо на родича, чуть нахмурился, — Пешке никогда не достичь трона, как бы она ни старалась. Тебе не одолеть меня, баронет. Разве ты забыл? Я никогда не проигрываю в эшек.

— Но это не игра! — баронет, оставивший попытки подняться, замотал головой, вероятно, плохо понимая, что происходит, — Это не игра, Чес, это жизнь! Я не играл с тобою, и не играю сейчас, и потом, Чес, ты не понял, я не хотел…

— Не смей так меня называть! — глаза Чеслава полыхнули тем самым огнем, что некогда так перепугал Рейнира. Палец его дернулся, спуская курок, и баронет, изумленно охнув, тяжело завалился набок, недоверчиво прижимая ладонь к пробитому плечу. Эхо от прогремевшего выстрела разнеслось по округе.

Ричард, наблюдающий за этим, поморщился, машинально тоже дотрагиваясь до того самого плеча, что не так давно вновь пострадало от пули того же самого оборотня.

Чеслав глубоко вздохнул и, медленно опуская пистолет, как бы невзначай слегка щелкнул вновь взводимым курком.

— Итак, — видно было, что рыжий пытается держать себя в руках, старательно сдерживая владеющий им гнев, — Чего же ты не хотел, Рене? Не хотел убивать меня, не хотел причинять мне боль? Не хотел мстить мне? Или, быть может, ты просто не хотел, чтобы я остался в живых, не желал вновь встречаться со мною? — рука оборотня, сжимающая оружие, дернулась, и Ренард, только-только вновь принявший относительно вертикальное положение, продолжающий прижимать ладонь к раненому плечу, невольно отшатнулся назад. О том, как устроены пистолеты вообще и, в частности, этот конкретный пистолет, он не знал, но небезосновательно полагал, что вернувшемуся из глубины веков родственнику вполне может прийти в голову пальнуть в него еще раз.

От Чеслава это не укрылось.

— Ты боишься меня? — с живым интересом осведомился он и, кривовато, презрительно ухмыльнувшись, демонстративно убрал оружие в кобуру на поясе, насмешливо поднимая руки, — Вот так, Рене, теперь я безоружен. Следующий ход за тобой, мы можем продолжить игру. Что же ты сделаешь? Быть может, опять бросишь в меня кинжал, дабы отблагодарить за попытку спасти твою шкуру? — при последних словах в его голосе послышались звенящие нотки.

— Ты забываешься… — баронет, сжавший губы и медленно потянувший воздух, с некоторым трудом уперся здоровой рукой в снег позади и кое-как все же поднялся на ноги, глядя прямо в глаза собеседнику, — Мне ведь известно о том, что ты натворил тогда, Чес… лав. Запамятовал? Я знаю, как ты подставил Виктора де Нормонда, знаю, что убил его только для того, чтобы выставить себя героем! Не лги мне о спасении, брат, ты преследовал иные цели! От моего удара ты бы не умер, и доказательством тому то, что ты говоришь сейчас со мною, поэтому прекрати свои нападки! Обвинять тебя имею право скорее я, а твоя месть… просто глупа.

— Да? — Чеслав, выслушивающий эту пылкую речь с совершенно спокойной, презрительной улыбкой, хмыкнул и, покачав головой, сунул руку куда-то за пазуху, извлекая другой пистолет, — Ну, в таком случае ты тоже не умрешь, если я прострелю тебе череп…

— Да стреляй! — обозлился Ламберт и, расправив по мере сил плечи, гордо выпрямился, — Мне будет больно, но я не умру, ты прав, и однажды вернусь в твою жизнь, как ты влез в мою! Вернусь и сам отомщу за все — за убийство Виктора, за…

— Убийство? — рыжий негромко рассмеялся и, держа пистолет в опущенной руке, чуть прищурился, — Как любопытно ты мыслишь, Рене. Помнится, в нашу последнюю встречу ты непрестанно обвинял меня во лжи, но ответь… разве сам себя ты не обманываешь? Ты винишь меня в смерти несчастного графа, тогда как на самом деле убил его ты.

Баронет пошатнулся. Наверное, даже выстрел в упор не был бы для него сейчас столь болезнен, как эти слова, слова, подтвердившие его собственные мысли, терзавшие его на протяжении последней тысячи лет. Мужчина отступил и, бледнея на глазах, упрямо замотал головой.

— Нет… нет, не правда, я не… не убивал… Нет, нет, я не убивал его, я не убивал Вика!.. — он сделал еще шаг назад и, оступившись, вновь упал в снег, вцепляясь одной рукой в собственные волосы. Второй он, не взирая на браваду, мог двигать с трудом.

Чеслав наблюдал за несчастным человеком, не могущим сдержать горечь и боль, так и рвущиеся наружу, со спокойным презрительным хладнокровием.

— Ты. Его. Убил, — медленно и размеренно повторил он, скрещивая руки на груди, так, что пистолет, зажатый в одной из них, теперь смотрел дулом куда-то в сторону, — Именно ты толкнул Ана, а вместе с ним и своего любимого друга, этого глупого графа. Ты столкнул их обоих в пруд, зная, видя, что Виктор чересчур слаб, чтобы выбраться на берег. Правда, злобу твою это не утолило, посему ты предпочел выместить ее и на мне.

— Замолчи, замолчи! — в голосе Ренарда зазвучала нескрываемая мольба, — Заткнись, я не хочу слушать тебя, это безумие!

— Правда часто кажется безумной, Рене, — рыжий пожал плечами и неожиданно присел на корточки, расслабленно чертя дулом пистолета по снегу, но глядя при этом исключительно на собеседника, глядя с почти искренним сочувствием, — Ты хотел знать, как все было в действительности, придумывал какие-то истории, воображал меня самым ужасным злодеем… Хочешь, я расскажу тебе, как все было на самом деле?

Баронет нервно дернул щекой и опустил голову, что при достаточной доле воображения можно было истолковать и как отрицательный жест, и как согласие. Чеслав предпочел избрать второй вариант и, продолжая сидеть на корточках, подпер щеку рукой, с интересом вычерчивая что-то на снегу.

— Тебе известно, что я знал — ты видел смерть этого никчемного мага, — говорил он спокойно и размеренно, как будто пересказывая какой-то фильм, а не свое собственное прошлое, — Я заметил твоего коня тогда перед его избушкой, слышал шорох под окном… Меня не удивило, что ты начал избегать меня после этого, Рене. Ты всегда был трусом, всегда старался избегать любых проблем и неприятностей, держаться как можно дальше от них, надеясь, что все разрешится само собою. Я не пытался навязывать тебе свое общество, полагая, что времени у нас с тобою теперь предостаточно, а уж за вечность-то мы точно успеем объясниться, да и страх твой уйдет… Я находился в домишке Рейнира, искал кое-что в его бумагах, когда туда неожиданно заявился де Нормонд. Я не знал причин, побудивших его искать встречи с таким человеком, каким был Рейнир, поэтому принял его облик, чтобы выяснить, что же может быть нужно Виктору от того, кто проклял его род. Знаешь ли ты, о чем он спросил меня? — Чеслав замолчал, переводя на собеседника сочувствующий вопросительный взгляд.