Возле кованых дверей стоял высокий худой мужчина, облаченный в черное одеяние, расшитое изображениями «мертвых голов». На худом костистом лице отразилось слабое любопытство при виде «Приболотной стражи» и их пленницы.

— Привет, Вийкол, — Марко соскочил с коня, — Стрыга в храме?

— Где же еще ей быть, — мужчина пожал худыми плечами, — а зачем тебе она?

— А ты не видишь? — Марко кивнул на покачивающуюся от слабости Лену, — хворая у меня.

— Вижу, — пожал плечами Вийкол, — но ты же знаешь устав.

— Знаю, — кивнул Марко, отмеряя в руки мужчине несколько монет, — достаточно?

— Теперь да, — кивнул мужчина, отходя в сторону, — знаешь куда идти?

— Знаю, — буркнул Марко и повернулся к своим, — ну, заносите.

В храм Лену вносили на руках, поскольку идти самостоятельно она уже не могла. Внутренние покои она толком не рассмотрела: перед глазами мелькнул темный зал, освещенный капающими свечами, несколько фигур в черных балахонах, преклонивших колени перед неким уродливым идолом. Подробнее Лена рассмотреть не успела: ее внесли в узкий коридор, пройдя которым они оказались в большом дворе, обнесенном каменной стеной. В центре двора виднелся большой пруд, на берегу которого стояли странные колючие деревья. Возле храма и стены виднелось множество пристроек, к одной из которых и направились мужчины.

Пристройка выглядела колоритно — сложенная из почерневших, будто обгоревших или пробывших долгое время в воде бревен, с плоской крышей, устланной покровом мха, средь которого пробивались шляпки небольших поганок. В щелях между бревен шмыгали ярко-зеленые ящерицы. Над распахнутой дверью красовался лошадиный череп, у которого жужжали все те же неизменные мухи.

— Стрыга, — негромко позвал Марко, — ты здесь?

— Гость в дом — Ктырь в дом, — послышался негромкий голос, — с чем пришел Басарвак?

Лена, впечатленная антуражем «избы Бабы-Яги» ожидала увидеть уродливую старуху, с бородавками и горбом на спине. Но на пороге стояла статная женщина лет сорока, с высокой грудью и зелеными глазами. Она носила белую рубаху и черную юбку, доходившую ей до пят. Русые волосы были убраны под черный кокошник, украшенный белыми мухами, на поясе висел острый серп и что-то вроде берестяного короба.

— Худо девке, — Марко кивнул на Лену, жалобно смотревшую на свою последнюю надежду, — поможешь? Я за ценой не постою.

— Конечно, не постоишь, — хмыкнула Стрыга, окинув девушку оценивающим взглядом, — за то, что ты за нее выручишь, любое лечение окупится. Заносите, посмотрим — можно ли что сделать или сразу мухам на корм.

Она вошла в дом и мужчины, пригнувшись под низкой притолокой, внесли следом жалобно стонавшую Лену. Внутри оказалось довольно просторное помещение, казавшееся, впрочем, меньшим из-за развешанных всюду связок трав, прозрачных склянок и расписных глиняных сосудов, из которых доносились резкие запахи. С полок скалились чучела разных тварей, некоторые из которых явно были добыты в Топи. Лену особенно впечатлило одно чудовище: величиной с небольшую собаку, оно имело серую шерсть, как у крысы, и крысиные же передние лапы, тогда как задние напоминали лягушачьи ноги. Огромные уши, казалось, принадлежали нетопырю, а хвост — раку. Выпученные глаза злобно смотрели на Лену, под крысиными усами блестели острые клыки.

— Сюда кладите, — сказала Стрыга, указывая на лежанку, устланную звериными шкурами, — и уходите. Дней через десять придешь — рассчитаешься и заберешь, если живой будет.

— А если нет?

— А нет, так нет, — пожала плечами Стрыга, — я тогда в уплату за потраченное время ее мясо да потроха заберу.

— Договорились, — кивнул Марко и посмотрел на девушку, — ну держись, Оленка.

С этими словами он вышел, а за ним и его люди. Стрыга вышла с ними, чтобы переброситься еще парой слов. Вскоре она вернулась с небольшим, но острым ножом.

— Оленка значит? — хмыкнула она, — ну-ка, посмотрим, что тут у тебя.

Она разрезала Лене рубаху на груди, отдирая от раны присохшую ткань и морщась от запаха разложения.

— Скверно все, девчуля, — почти сочувственно сказала она, разглядывая гноящуюся рану, — ладно, может еще и выкарабкаешься.

Она взяла с полки небольшой сосуд и вышла в соседнюю комнату. Через несколько минут, Стрыга вернулась, сев рядом с Леной. Без предупреждения она полоснула ножом и девушка закричала, когда из раны брызнули кровь и гной.

— Ну, красуня, а что ты хотела? — даже ласково приговаривала Стрыга, — тут простыми мазями не отделаешься. Посмотрим, как чистильщики сработают.

Она зачерпнула что-то из сосуда и Лена с омерзением увидела на ладони Стрыги извивающихся опарышей. Знахарка, не обращая внимания на реакцию своей подопечной, сделала еще несколько надрезов, расширяя рану, в которую и положила червей. Поверх них она прикрепила нашлепку из мха, смоченного дурно пахнущей мазью. Выпрямилась и посмотрев в искаженное страданием лицо Лены, коротко бросила:

— Отдохни пока!

И вышла из комнаты.

Несмотря на неприятное ощущение в груди (Лене казалось, что она чувствует, как шевелящиеся в ней черви пожирают гноящуюся плоть), сама боль отступила и девушка вновь провалилась в сон, полный обрывочных сновидений из прошлой жизни. Видения приходили столь яркими и правдоподобными, что Лена почти поверила, что кошмаром были лишь последние несколько дней, а она вновь находится в родной станице. Вот она пишет статьи в «Красную зарю», выпивает на скромных «корпоративах», а по ночам проводит сессии для покорных и щедрых рабов, принимающих ее как королеву. Сны эти были настолько приятны, что она зарыдала от жалости к себе, когда вновь коснувшийся ее раны нож грубо вырвал ее из сна.

— Ты посмотри на это! — нахмурившаяся Стрыга ловко поддела ножом несколько опарышей. — Все сдохли! И эти тоже — смотри!

Лена скосила глаза — на ладони знахарки лежали почерневшие дохлые личинки.

— Тебя чем пырнули-то? — спросила Стрыга, — отравленным чем или заколдованным?

— Но. жом, — прошелестела Лена.

— Вот этим? — в руках Стрыги появился отцовский нож, — Марко говорил, что ты его в руках держала, пока тебя из болота тащили.

— Не этот, — прохрипела Лена, — но очень… похожий. На этом птица какая-то, а там солнце было. С длинными лучами.

— С лучами, говоришь? — еще больше нахмурилась Стрыга.

— Да, — кивнула Лена, — тот…кто порезал меня…. на шее монету носил… с таким же солнцем. Из…чистого золота…монету.

— Чего только не водится в этой вашей Росковии, — покачала головой Стрыга, — не знаю, связано это как-то или нет с твоей раной. В Топи можно любую заразу подхватить и без всякого колдовства. Ладно, полежи пока.

— Куда же я отсюда денусь, — с внезапно проснувшимся гонором буркнула Лена и губы Стрыги искривила слабая улыбка.

— Раз ворчишь, значит еще не конченая, — сказала она, склонившись с ножом над Леной, и девушка снова взвыла от боли, когда знахарка принялась доставать остальных червей. Покончив с этим, Стрыга сполоснула рану настоем из трав и вышла из комнаты. Вернулась она со склянкой, в которой копошились новые личинки — длиной и толщиной чуть ли не в мизинец Лены. Поместив парочку червей в рану, Стрыга уложила сверху новый пластырь из мха и паутины, шепча над ним слова заговора.

— На восточной стороне, в подболотной глубине, стоит погост незнаемый, не помянутый, не заклятый. Ворочаются там мертвецы неспокойные, чьи тела тлен и тленом растекаются, по земле хворями разбредаются. Посеред того погоста стоит шест, на шесте кобылья голова, а на той голове — сам Великий Ктырь, Король Вельзевул. Ты Архонт поднебесный, всеми хворями владеющий, отведи ветра чумные, нашли ветра здравые, унеси в Топь всю хворь лихую да гниль покойничью. Пусть черви трупные сгрызут падаль больную, а мясо да кровь живую не трогают…

Она еще что-то бормотала себе под нос и в слова этого заклятия вливалось, разносящееся неведомо откуда монотонное жужжание. Все эти звуки странным образом успокаивали Лену и она, сомкнув глаза, провалилась в глубокий сон без сновидений.