— У меня нет денег, — Лена исподлобья глянула на боярина. Тот не спеша допил вино и поднялся из-за стола.

— От посланницы Храма я жду не золота, — сказал он, — пойдем, я кое что покажу.

Лена увидела на входе в трапезную Тару. Попаданке очень не понравилось выражение ее лица — слишком явное на нем читалось злорадство. Однако отступать было поздно и Лена, кивнув, встала из-за стола, направляясь вслед за боярином.

— Это фамильное святилище, — сказал Раду, открывая дверь и впуская жрицу.

— Нууу…такое, — пробормотала Лена, осматривая помещение. Ей, видевшей Никтополийский Монастырь, дракийское святилище показалось довольно скромным: небольшой зал в подземелье замка, освещенный горящими по углам факелами. Черный камень, с розовыми прожилками, которым были выложены стены и пол, напомнил Лене храм Триморфы в ипостаси Блудницы — том самом, где ей отдали в рабы Звенко. Впрочем, розовое с черным считалось и цветами Эмпусы, а в империи — самого Астарота. Об Эмпусе напоминали и раскрашенные фрески на стенах — кривляющиеся обнаженные демоницы, черные бесы, живо напомнившие Лене безликих вихревых чудовищ, мускулистые рогатые демоны с кожей сырого мяса. Все они обступили обнаженную женщину, что ехала на черном верблюде, распустив тоже черные, как смоль волосы.

— Знаешь, кто это? — спросил стоявший сзади Раду.

— Да. Архонт Гомори.

В Никтополе, впрочем, считали, что Гомори не более, чем образ Мормо, ближайшего помощника Эмпусы, с незапамятных времен облюбовавшей эти края. Лена, после знакомства со здешней фауной, вполне в это верила — Кардопские горы самое место для кровожадного подручника властительницы вампиров. Еще одно изображение архонта красовалось у дальней стены, где над алтарем из черного камня висела большая картина. На ней изображалась пещера, посреди которой, на огромном валуне, восседал угрюмый мужчина в косматой шубе и высокой овчинной шапке. Даже всколоченная черная борода не могла скрыть его сходства с человеком, стоявшим рядом с Леной. На коленях угрюмого бородача, обнимая его за шею, восседал голый архонт в обличье развратной женщины. В руках она держала кубок с чем-то красным — и такими же красными были губы Гомори, когда она тянулась с поцелуями к своему спутнику. Странным образом, краски, которым рисовали архонта, не выцвели и не потускнели — Гомори выглядела нарисованной только вчера, в отличие от всего остального, изображенного на картине. За спиной бородача угадывались силуэты примерно десятка женщин, робко жавшихся к стене. Лиц их Лена не разглядела, но почему-то она была уверена, что они смотрят на парочку на переднем плане без всякого восторга.

— Это Черный Мирчо, — сказал Раду, — родоначальник самых знатных семей Дракии, в том числе и княжеской. Хотя сам он не был не князем, ни боярином — в его времена в Дракии вообще не имелось благородных. Мирчо был разбойником и дикарем, что тогда во множестве обитали в горах. Добычу он собирал в пещере, там же он держал и пленниц, которых он брал в жены. Но ни одна не могла принести ему сына — только дочерей. И тогда Мирчо, заколол на алтаре Гомори еще одну новорожденную дочь — и архонт явился ему в том самом обличье, что ты видишь сейчас. Десять ночей Гомори приходил к нему женщиной и десять раз Мирчо излил семя в ее чрево. После этого Гомори исчез — а еще через год, всякий раз, когда Черный Мирчо возвращался из очередного набега, десять ночей подряд на алтаре его встречал плачем младенец-мальчик. Когда сыновья Черного Мирчо подросли, то взяли в жены его дочерей и от них пошли самые старые и самые знатные боярские роды. От старшего сына, Кровавого Яножа, — того, кто появился в первую ночь, — пошел род великих князей Дракии.

— Впечатляющая история, — сказалаЛена, — но причем тут я?

— Мне нужно благословение Гомори, — сказал Раду, — как защита от нечисти, что разгулялась в горах. Влайко ведет свой род от Гласиа-Лаболаса и, похоже, он сумел призвать архонта на помощь, прежде чем начал свои бесчинства. Мне тоже нужна поддержка от основателя рода, но я не маг и не жрец, чтобы общаться с архонтами. Ты, другое дело, ты посвященная жрица — а ведь раньше в здешних краях все почитали Скилакагету. Мне нужно, чтобы ты осталась на ночь — и воззвала к Гомори, как служительница Храма. Лишь после этого, наутро, я выполню свои обещания.

— Наутро? — Лена вскинула бровь, — подожди.

Она слишком поздно обернулась — Раду, сделав быстрый шаг назад, захлопнув за собой дверь. В следующий миг послышался звук задвигаемого засова.

— Открой!!! — Лена заколотила кулаками о запертую дверь, — что за дурацкие шутки!

— Открою, — послышался голос снаружи, — утром. Постарайся провести время с пользой — от этого будет лучше всем. И не пытайся открыть дверь — засов заговорен.

— Вот мудак! — выругалась Лена, напоследок стукнув по двери и поворачиваясь к алтарю. Только сейчас она заметила, что черный камень не пустовал: на нем стояло несколько черных, красных и белых свечей, мел, жаровня, связка высушенных трав, кинжал с рукояткой из слоновой кости и серебряный кубок с красным вином. Похоже, боярин всерьез подготовился, чтобы Лена ни в чем не нуждалась для проведения обряда.

— Все предусмотрел, да ублюдок? — усмехнулась Лена, рассматривая лежащие в кадильнице травы: полынь, аконит, болиголов, еще несколько растений. Этот травяной сбор и подсказал Лене, какой именно обряд боярин ждет от нее. Ничего особенного, этому ритуалу обучают всех послушниц, готовящихся к посвящению. Ритуал даровал тому или иному месту, — обычно храму или дворцу, — надежную защиту от вампиров, ночных призраков и прочих созданий из свиты богинь — наместниц Трехликой. Видимо, и Раду хочет укрепить свой замок — понятное желание, учитывая, кто сейчас резвится на перевале. На своих жрецов, видимо, боярин не надеется: у Влайку, наверняка такие же — вот Раду и ухватился за жрицу Триморфы. Понятно, кстати, почему и князь Бората пытался ее убить — не хотел, чтобы посланница Храма помогала сопернику.

В принципе, ничего сложного — разве, что Лену сильно разозлила манера, с которой это было исполнено: заманить ее обманом в это подземелье, запереть на ночь, принудить к исполнению обряда. Конечно, здешние магнаты привычны не держать ни перед кем указ, но ведь и Лена не какая-нибудь местная девка, вроде той же Тары. Про себя попаданка подумала, что хоть и исполнит обряд, но потом найдет способ заставить Раду, как минимум, извиниться за свое поведение.

Успокоив себя таким образом, Лена принялась за дело: зажгла свечи от горевших в подземелье факелов, начертила на алтаре мелом круг, вписав в него все должные знаки, подожгла и бросила на жаровню травы. Дождавшись, когда по комнате растечется едкий удушливый запах, она принялась нараспев читать заклинание.

К Богине Тройной, я взываю,

владычице Фурий и Теней!

Той, что ведает, как усмирить неотступную муку

души, что блуждает по этой земле

или спит под землей.

Вокруг нее засвистел ветер, которому неоткуда было взяться в замкнутой комнате. Что-то мягкое вкрадчиво коснулось ее волос, потом скользнуло по шее, обжигая ледяным холодом. Зашелестели невидимые крылья, причудливые тени заплясали на стенах.

Тень ночи должна пройти сквозь мой дух;

Откройте врата Силы для этого дитя колдовского пламени;

Своей кровью я окропляю эти первые огоньки;

Которые горят во имя Темной Богини.

Она потянулась к ножу на алтаре, но тут же отдернула руку — ни к чему оставлять свою кровь на чужом оружии: Лена уже знала, насколько опасно такое в этом мире. Достав из сапога отцовский клинок, она полоснула себя по пальцу, проливая алые капли на пламя свечей. В тот же миг порыв ледяного ветра задул свечи и факелы, погрузив зал во мрак. По комнате прокатился злорадный хохот и змеиные головы на плети взвились, с тревожным шипением сплетаясь вокруг руки девушки.

В кромешном мраке забрезжило багровое свечение. Оно становилось все ярче, постепенно превращаясь в костер. Его языки плясали на красных углях, бросая причудливые тени на стены пещеры.